Звезда морей

Глава 18 ПЕРЕВОДЧИК

Пятнадцатый день путешествия, в который капитан встречает некоего пассажира (и размышляет о безрассудствах юной любви)

22 ноября 1847 года, понедельник

Осталось плыть одиннадцать дней

Долгота: 41°12.13’W. Шир.: 50°07.42’N. Настоящее поясное время по Гринвичу: 02.10 утра (23 ноября). Судовое время: 11.26 пополудни (22 ноября). Напр. и скор, ветра: 0,88°, 5 узлов. Море: неспокойное. Курс: W 271°. Наблюдения и осадки: днем валил снег. Весь день низкая облачность. Без четверти пять в 300 ярдах справа по борту в воде был замечен труп. Пол неизвестен. Сильно разложившийся, без нижних конечностей. Когда мы проходили мимо, преподобный Дидс и кое-кто из пассажиров читали молитвы.

Ночью умерли семь пассажиров и сегодня утром были преданы морю. Имена их вычеркнули из судовой декларации.

На судне по-прежнему чувствуется удручающее зловоние. Я велел трижды в день драить палубы, пока вонь не прекратится. Лисон сообщил о необычном происшествии в трюме. Там всегда кишели крысы, теперь же эти обезумевшие грызуны во множестве снуют по кораблю. Сегодня укусили ребенка с нижней палубы, всем было велено не приближаться к крысам. Доктор Манган обеспокоен их нашествием в местах общего пользования. Я велел разбросать яд.

Несколько раз мне сообщали о загадочных ночных криках на корабле — не то плач, не то вой. Несомненно, обычный шум и гам: нам, старым морским волкам, мафусаилам «Звезды», он хорошо известен — «шанти Джона Завоевателя», но, говорят, в этот раз кричали громче и страшнее прежнего. Кое-кто из трюмных пассажиров обратился к преподобному Дидсу с просьбой провести обряд экзорцизма. Он ответил, что полагает такие меры излишними, однако ж вечером отслужил на шканцах молебствие. Собралось множество народу.

Не иначе судно наткнулось на морское создание, быть может, крупную акулу или кита, и проткнуло его: видимо, внутренности или шкура этого животного пристали к корпусу корабля. Потому что пахнет явно дохлым или разлагающимся животным. (Нет нужды говорить, что у гаитянского короля Дюфи свои зловещие теории, но человеку разумному пристало рассуждать с позиции разума.)

Вот уже некоторое время я отвожу полчаса в день на прием пассажиров: любой, кто желает меня видеть, может явиться ко мне — разумеется, только по вопросам, не требующим отлагательства. (Лисон отделяет зерна от плевел — мера необходимая, учитывая растущий спрос.) Сегодня в урочный час ко мне в каюту пришла пара из числа трюмных пассажиров и объявила о желании сочетаться браком. А поскольку по-английски они не говорят, то захватили с собой посредником Уильяма Суэйлза, того калеку, о котором я упоминал. И правильно сделали, иначе я нипочем не разобрал бы, что они говорят на своем непонятном, но не сказать чтобы вовсе неприятном наречии. Суэйлз поздоровался со мною и признался, что рад оказии снова видеть меня. Я попытался приветствовать юную пару на их гэльском языке — «джи-а гвитч» — и, признаться, небезуспешно, поскольку они радостно кивнули и ответили мне тем же. «Слава Богу в этот день», — кротко рассмеялся Суэйлз, и мы переглянулись, как партнеры, дожидающиеся начала танца, но танец, увы, так и не начался.

Чрез моего оборванного учителя молодые люди объяснили, что им не раз доводилось слышать, будто бы капитан в море имеет право совершать браки. Я ответил (опять через Суэйлза), что это не принято, вопреки описываемому в дамских романах. На деле же я не вправе проводить никакие законные церемонии (за исключением похорон и казни пленных во время войны), а потому и посоветовал им подождать до Нью-Йорка и там найти городскую контору, которая имеет законное право отправлять подобную деятельность. (Как говаривал капитан Блай, «брак, заключенный в море, действителен лишь до прихода в порт».) Не знаю, точно ли Суэйлз передал им мои слова, но молодые люди помрачнели. Кажется, он произнес нечто в этом роде: «Шей дир он баддак нок вил бреш би лефойл»[53].

Я пожелал узнать, как долго они знают друг друга. Они ответили, что всего две недели: познакомились на борту. (Он с островов Бласкет, она с Аран.) Тогда я спросил, известна ли им старая поговорка: «Жениться на скорую руку да на долгую муку», они ответили, известна, по крайней мере, так сказал Суэйлз, но они влюбились друг в друга. Юноше восемнадцать, девица годом моложе, темноволосая барышня (я никогда не видал таких прелестных глаз!). Нетрудно вообразить, что бедолага при виде этакой красоты потерял голову: девица похожа на мою жену в молодости.

Я повторил, что не вправе отправлять подобные церемонии, и посоветовал им потерпеть одиннадцать дней, присовокупив, что срок этот не так уж долог, в особенности для счастливой пары, которая намерена прожить вместе целую вечность. Они ушли, не скрывая печали, Суэйлз попросил их подождать за дверью.

Мы с ним посмеялись над безрассудством юного пыла. Я сказал: если б мне давали гинею всякий раз, как я желал жениться на красавице, с которой мы две недели целовались и предавались прочим молодым глупостям, быть бы мне самым богатым человеком во всей Великобритании. Он расхохотался и хлопнул меня по спине — жест, неприятно поразивший меня своим амикошонством. Суэйлз добавил, что вот уже несколько дней и ночей надеялся встретить меня на палубе, подолгу ждал меня, но так и не увидел бы, не случись сегодня утром счастливого совпадения с этой молодой парой. Я объяснил, что очень занят, обязанности капитана корабля, за которые я получаю жалованье, не позволяют мне тратить время на пустую болтовню с пассажирами, однако надеюсь, что вскоре нам с ним представится случай пообщаться.

Суэйлз признался, что очень желал бы поступить на службу к лорду Кингскорту, буде выпадет такая оказия, а плыть нам осталось недолго. По его ело вам, он опасается, что, когда мы приедем в Нью Йорк, лорд Кингскорт с семейством продолжит путешествие, и он утратит этакую возможность.

Я ответил, что два дни назад обмолвился лорду Кингскорту о его желании, но тот ответил, что не нуждается в его услугах, поскольку у них уже есть служанка. Однако ассигновал мне пять шиллингов для передачи Суэйлзу вместе с его благословением. Что я послушно и исполнил. Но этот неблагодарный не очень-то обрадовался. Я спросил, в чем дело, и он сказал, что пять шиллингов в рот не положишь, равно как и десять тысяч. На этом я с ним распрощался. Обязанности капитана значительны и велики, однако же в них не входят поиски места для нахальных дураков (пока что).

Он ушел, зашли другие пассажира, и Лисон сообщил, что Суэйлз несколько дней просился ко мне на прием, клялся, что мы с ним закадычные друзья, и все такое прочее. На это я ответил: жаль, я не могу разорваться на части в угоду каждому олуху на судне. Вот червяк, сказал Лисон. (Впрочем, не имея намерения оскорбить.)

Вечером, проверяя приборы на баке, я заметил молодого человека, желавшего жениться: он, как ни в чем не бывало, миловался с другой богиней, красавицей Хелен с копной золотистых волос. Значит, этот бласкетский Парис вполне оправился от перенесенного разочарования! Вот вам и юная любовь. Поначалу жаркая, как сирокко, она так же стремительно остывает или принимает новое направление.

О Бонапарте слышал, но кто таков, не знает, слышал и о Шекспире, но не знает, жив тот или помер, да и не заботится о том. Кажется, некто с похожей фамилией держал девку [проститутку] и жил припеваючи, но был так суров, что, помри он, было бы лучше. Королеву видал, но как ее звать, вспомнил не сразу, слыхал и о Боге, который сотворил мир. Когда именно слыхал о нем, не помнит. Никогда не слышал о Франции, однако слышал о французах, об Ирландии тоже слышал. Где она, не знает, но вряд ли далеко, иначе оттуда в Лондон не приезжало бы столько народу. Предположил, что они всю дорогу от Ирландии до Лондона идут пешком.

Разговор журналиста Генри Мэйхью с неизвестным торговцем из Ист-Энда