Звезда морей

Глава 36 НА ЯКОРЕ

Нагие прибытие в Нью-Йорк и неожиданные трудности, поджидавшие нас там, а также некоторые постыдные события последующих дней

4 декабря 1847 года, суббота

Двадцать семь дней, как мы отплыли из Кова

Долгота: 74°02’W. Шир.: 40°42’N. Настоящее поясное время по Гринвичу: 04.12 утра (5 декабря). Судовое время: 11.17. пополудни (4 декабря). Время национальной обсерватории США: 11.12 пополудни (4 декабря). Напр. и скор, ветра: О. 88°, 2 узла. Наблюдения и осадки: очень холодно, пронизывающие шквальные ветра. Стоим на якоре в Нью-Йоркской бухте.

Сегодня утром, без четверти пять, мы прошли бухту Джамейка и полуостров Кони-Айленд и достигли плавучего маяка Скотланд в бухте Лоуэр, которая ведет к Южному каналу Нью-Йоркской бухты. Там мы отдали сигнал флажками, чтобы к нам отправили лоцмана. Преподобный Дидс отслужил краткий благодарственный молебен за наше благополучное прибытие, мы же тем временем дожидались штурмана и начальника пристани: никогда еще за все годы службы я так не радовался и так не благодарил Всевышнего, как в это утро. Лорд Кингскорт помолился с нами, что было поистине необычно. Он сказал, что последнее время мучится бессонницей.

Прошло два с лишним часа, сигнала не последовало, но я не придал этому значения, поскольку в последние годы порт всегда переполнен. Я вернулся к себе, принялся собирать вещи. К одиннадцати часам лоцман так и не объявился, и я немного встревожился. Я вернулся на верхнюю палубу и вместе с матросами стал дожидаться его прибытия.

Наконец около полудня вдали показались буксиры, и пассажиры разразились криками ликования. Многие обнимались, пели гимны и народные песни. Но выяснилось, что придется еще подождать, и это известие умерило их радость. На первом буксире приплыл чиновник городской карантинной службы, ему поручили передать мне приказ: согласно закону о таможне сходить на берег запрещается до получения соответствующих распоряжений. Пояснить приказ отказался: я-де обязан повиноваться и поддерживать порядок на корабле. Ни матросам, ни пассажирам я ничего не сказал, только Лисону. Мы согласились с ним, что эта новость вряд ли их обрадует.

Лоц-командир Жан-Пьер Делакруа, француз из Луизианы, поднялся на борт и встал за штурвал. По-английски он почти не говорит, и я послал за мистером Диксоном, тот говорит по-французски. Но Делакруа так и не рассказал нам, что творится в порту — отвечал лишь, что делает свою работу.

Когда мы привязали концы к буксирам и по каналу Нэрроуз двинулись в бухту, многие пассажиры невероятно оживились. После месяца в море всегда приятно оказаться так близко к суше. И действи тельно, в холодных лучах солнца суша казалась зеленой и прекрасной: на западе — Статен-Айленд и Нью-Джерси, на востоке — фермы и маленькие городки Бруклина. Порой моряки говорят, что у суши есть запах: сегодня так и было — дивный аромат растительности и фуража. В редеющем тумане показался город Ред-Хук, пастухи на маячивших вдали холмах снимали шапки и махали нам — к великому восторгу всех пассажиров.

И лишь когда лоцманы направили нас в канал Баттермилк, я заметил: что-то не так, поскольку за те четырнадцать лет, что я хожу этим маршрутом, такого не случалось ни разу. Меня одолело дурное предчувствие. Нас провели вокруг острова в бухту, и глазам нашим открылось самое плачевное зрелище.

Никогда в жизни я не видал такого. По моим оценкам, сейчас на якоре в гавани стоит около сотни судов, и всем им запретили причалить. Лоцманы-буксиры определили нас в четверти мили от порта Саут-Стрит, меж «Кайлбреком» из Дерри и «Розой Арранмора» из Слайго, кормой к нам стоит «Белая кокарда» из Дублина. Нам велели бросить якорь и ожидать дальнейших распоряжений. К тому времени, как мы встали на якорь, закрепились и написали отчет для чиновника из таможенной службы, подошли еще два судна, «Кайлмор» из Белфаста и «Сэр Джайлс Кавендиш» из Мобила: последнее направлялось из Алабамы в Ливерпуль, однако в северной части Пенсильвании у них порвался грот.

Я задумался, как быть в сложившейся ситуации. Если я сообщу, что у меня на борту много больных (так и есть), это уменьшит и без того невеликие шансы пассажиров получить разрешение сойти на берег.

Трудно решить, как поступить. Я отправил вестом ку в порт, что у меня почти закончилась провизия и вода, а на борту более трехсот человек, матросов и пассажиров, но управление порта велело ждать. Воду обещали прислать, и врача, если возникнет необходимость, но любая попытка сойти на берег будет расценена как нарушение закона и встретит суровое противодействие — вплоть до сожжения судна и заключения всех матросов и пассажиров в тюрьму. Я попросил прислать ко мне представителя компании, чтобы посоветоваться с ним, но, когда я пишу эти строки, никто так и не прибыл.

В два часа дня мне нанес визит доктор У-м Манган и сказал, что его очень тревожит положение дел на корабле. Некоторые пассажиры серьезно больны, их следует немедля отправить в инфекционную больницу. Я объяснил, что в сложившихся обстоятельствах бессилен что-либо предпринять. Тогда он спросил, действительно ли мы везем в том числе и ртуть. Я ответил, так и есть, и он попросил выдать ему сколько-нибудь для изготовления лекарств. Разумеется, я согласился. («Наверное, какой-то развратник из трюма подцепил дурную болезнь, — пошутил Лисон, когда добрый доктор ушел. И добавил: — Одну ночь с Венерою, всю жизнь с Меркурием»[106]. Но меня его шутка ничуть не рассмешила. Я видел, как умирают от этой страшной заразы — такого не пожелаешь злейшему врагу.)

Положение тревожное, если не сказать опасное. Многие пассажиры выбросили свои одеяла и подушки за борт, полагая, что карантинные чиновники станут осматривать их на предмет вшей, и теперь им нечем спастись от ночного холода. Они не понимают, что какими бы холодными ни были дни, ночной холод в этих широтах бывает губителен. Мы стоим так близко к «Ферритауну» и «Клипперу», что наши пассажиры перекрикиваются. Ходят всевозможные слухи: а именно, что всех, кто прибыл из Ирландии, заворачивают на таможне, что все европейские эмигранты обязаны предъявить сумму в тысячу долларов, и лишь тогда их пустят в Америку, что мужчин разлучают с женами, детьми и прочими родственниками и отправляют на родину.

Я приказал Лисону собрать всех пассажиров и объявить им, что нет поводов для беспокойства, однако слова мои приняли враждебно. Перебивали, кричали, вставляли раздраженные замечания. Я велел отдать трюмным пассажирам запасы вина, эля и крепких спиртных напитков, оставшихся в первом классе. Пожалуй, я поступил опрометчиво, но теперь уже поздно.

Остается надеяться, что завтра будут новости, поскольку многие пребывают в крайнем возбуждении.

5 декабря, день отдохновения, Первый день[107], Двадцать восемь дней, как мы уплыли из Кова

Долгота: 74°02’W. Шир.: 40°42’N. Настоящее поясное время по Гринвичу: 11.14 пополудни. Время национальной обсерватории США: 6.14 пополудни. Наблюдения и осадки: весь день чрезвычайно низкая температура, ночью упала до — 16.71 °C. Трапы и палубы покрыты толстым слоем льда. Лини и снаcти обледенели. На мачтах, кливерах и вант-тросах сосульки, представляющие угрозу для пассажиров; велел их сбить. Вчера ночью штормило, сильный ветер, многих пассажиров тошнило.

Отлив, мы по-прежнему стоим на якоре в Нью-Йоркской бухте. Небо весь день затянуто черными свинцовыми тучами. Число судов в бухте, по моим подсчетам, увеличилось до 174 и растет с каждым часом. В водах бухты плавают нечистоты и всякая дрянь. Мутная вода кишит крупными черными угрями. Вчера вечером девочка из числа пассажиров третьего класса выловила крючком на веревке то, что приняла за большой фиолетовый шар. И ее жестоко ужалила медуза — так называемый «португальский кораблик». Девочка вряд ли выживет.

В полдень я отправил просьбу о срочной встрече с кем-нибудь из управления порта, но пока ответа нет. Около часа назад приказал Лисону флажками сигнализировать начальнику пристани, чтобы нам хотя бы позволили высадить на берег женщин и детей, многие пребывают в плачевном состоянии, но ответа опять-таки не получил.

Вчера вечером умерли два трюмных пассажира, Джон Джеймс Маккрэг из Ли, близ Портарлингтона, графство Королевы, и Майкл Дэнахер из Каерага, графство Корк. Я велел поместить их останки под замок, поскольку сбрасывать трупы в гавани строго запрещено. (Да и те из пассажиров, кто исповедует католическую веру, считает грехом хоронить в воскресенье.) Один из матросов, Уильям Ганн из Манчестера, слег с лихорадкой и вряд ли протянет дольше недели.

Сегодня утром ко мне явился матрос Джон Грайм-сли — сказал, товарищи поручили (точнее, избрали его для этой обязанности). Объявил, что матросы обеспокоены последними событиями и не иамерены долее терпеть.

Вчера вечером в трюме приключилось несколько драк, причем некоторые весьма серьезные. Восьмерых взрослых пассажиров посадили под замок, двух — в наручниках и кандалах. Граймсли сообщил, что среди трюмных пассажиров зреет сговор потопить или поджечь корабль, если им немедленно не разрешат сойти на берег.

На это я, не сдержавшись, ответил, что первым запалю факел, что я пошел в моряки, а не в почетные гробовщики и что, если он сию же минуту не вернется на вахту, я изберу поместить носок моего сапога в его демократическую дыру.

Пища кончается. Воды почти не осталось. Та, что есть, превратилась в лед.

6 декабря, понедельник Двадцать девять дней, как мы уплыли из Кова

Долгота: 74°02’W. Шир.: 40°42’N. Настоящее поясное время по Гринвичу: 00.21 (7 декабря). «Местное время»: 07.21 пополудни (6 декабря). Наблюдения и осадки: Очень холодно, сильный мороз. В 2 часа пополудни температура была —17,58 °C. В воздухе дым и копоть.

Сегодня рано поутру ушел из жизни наш товарищ Уильям Ганн, и это большое горе, поскольку он был добрый и честный малый. Ему было 19 лет, родом из Манчестера, настоящий друг всем, с кем был знаком.

Валит снег. Бухта кишит судами до самого Губернаторского острова. Ходят слухи, что морское ведомство закрыло порт, сторожевые корабли останавливают все суда близ Кони-Айленда и Рокуэй-бич. В порту толпятся бедняки в надежде получить с кораблей весточку о близких. Солдаты и полицейские пытаются их разогнать.

По предложению лорда Кингскорта я распорядился поделить всю оставшуюся на борту провизию поровну меж пассажирами третьего и первого классов и матросами. Выслушал возмущение почтового агента Уэлсли, который пригрозил, что никогда больше не поплывет кораблем «Серебряной звезды». Я ответил, что весьма сожалею (что неправда), но не могу морить пассажиров голодом для того лишь, чтобы он сохранил привычный образ жизни.

Мистер Грантли Диксон передает с лодочниками сообщения и статьи в нью-йоркскую газету «Трибьюн» о нашем положении. Поможет это или нет, понятия не имею. (Клянусь, этот человек принимает справедливость так близко к сердцу, что, когда бреется, из зеркала на него смотрит архангел.)

Вокруг кораблей снуют репортеры на яликах и плоскодонках, роятся обычные зеваки. Им строго-настрого запрещено подниматься на борт и даже приближаться к кораблям более чем на двадцать ярдов, но они перекрикиваются с пассажирами, задают вопросы, которые лишь сеют тревогу и беспокойство. Насколько мне известно, одного из репортеров арестовали за то, что он уговаривал пассажира «Склона Слив-Галлион» из Уэксфорда спрыгнуть в воду, дабы стать героем занимательной статьи.

Подплывают к нам на всевозможных посудинах, от кораклов до плоскодонок (за малым не в тазах), ирландцы, живущие в Нью-Йорке, расспрашивают о родных и друзьях, прибытия которых ждут. Порой привозят корзины провизии и свертки с одеждой, и хотя нам запрещено брать у них что-либо, я смотрю на это сквозь пальцы. Печальное зрелище люди выкрикивают имена близких, названия городов, откуда те родом: «Мэри Гэлвин из Слайго, она с вами?», «Майкл Хэрриган из Энниса здесь? Это его брат» и так далее — и порой приходится отвечать им, что близкие их умерли и тела их преданы морю. Преподобный Дидс слышал, как один бедняк весело выкрикивал имя отца, точно желал радушно его поприветствовать, говорил, что приготовил для него уютную комнатку у себя дома в Бруклине и что отец впредь не будет знать нужды. В ответ ему сообщили, что отца его на борту нет и не было, поскольку тот умер месяц назад на пристани в Дерри. Другой привез с собой в лодке дочь, которую бабушка с дедушкой никогда не видели, и с гордостью держал малышку на вытянутых руках, пока ему не сообщили, что его мать и отец умерли в плавании. Жутко слышать, особенно по ночам, как в темноте кричат имена.

Сегодня утром, когда я был на палубе, ко мне обратились простые ирландцы, подплывшие к нам на лодке. Мне показалось, что сами они бедны и голодают. Они спросили, нет ли среди пассажиров Пайеса Малви из Арднагривы, я ответил, есть. Тогда они спросили, нет ли на борту некоего лорда Мерридита. Я охотно подтвердил, что есть. В добром ли здравии лорд Мерридит, пожелали узнать они. Я ответил, что в самом добром здравии, разве что немного утомлен долгим путешествием, я видел его не далее как четверть часа назад.

Посовещавшись негромко, они попросили меня при встрече сказать Малви, что его обязательно придут встречать. И очень надеются, что он не забыл их. Не передам ли я ему, что «защитники ирландцев» просили напомнить о них? Они будут ждать его на пристани. Сообщили, что готовят ему горячий прием. Такого приема он не забудет до конца своих дней. По случаю приезда блудного сына в Америку они готовятся заклать упитанного тельца. Сказали, едва он выйдет за дверь таможни, а они тут как тут.

Наверняка бедняга будет очень доволен: всегда приятно в конце долгого и трудного путешествия увидеть лица друзей.