Звезда Ворона

Глава 14. Тьма и клинки

Искры костра, словно маленькие золотые мошки, рождались из яркого пламени и серого пепла, стремясь поскорее улететь в ночное небо, сливаясь с холодным светом звезд. Треск сырых веток не мог заглушить громкого храпа Милу, и еще нескольких наемников, которых боги одарили этим неоднозначным талантом — даже во сне отпугивать диких животных. Феликс увидел, как в темноте промелькнула то ли лиса, то ли какой другой пушистый зверь, решивший проверить что это так шумит и светится. Убедившись, что неизвестный ему зверь скрылся и больше не появится, Феликс вновь обратил взгляд на свою ладонь, на которой все еще можно было разглядеть еле заметную отметину от кровавого символа. Он сжал и разжал пальцы, в который раз стремясь убедиться, что эта рана никак не повлияла на их работоспособность. Прошло уже больше двух недель с того момента, когда он в первый и последний раз испытал на себе ужасную боль от богохульного ритуала пиктов, и порой ему казалось, что когда он двигает пальцами, то эта боль, словно призрачное эхо, возвращается в его руку. В эти моменты он не мог совладать с собой, и часто гладил шрам, в надежде что эти иллюзорные боли пройдут. Еще никогда в жизни он не испытывал столь невыносимой пытки, как от этого маленького шрама. Милостивая Дочь, как же эту агонию мог переносить Джелу в течении нескольких дней?!

Как только Изеул, после потери сына, смог вновь овладеть своими мыслями, он велел тут же отпустить всех пленников и вернуть их вещи. Вся его напыщенная набожность потонула в горе и слезах, которые катились из его глаз, когда он поднял на своих крепких руках безжизненное тело Труцидара. Феликс уже никогда не сможет забыть ту безмерную печаль, которая была в глазах старика, и его горестный крик, когда он увидел, как Эн пронзил сердце его сына. Самое странное, что почти такое же выражение Феликс видел и на лице Дэя, когда тот вынужден был взять в руку меч.

Оторвав взгляд от ладони, Феликс посмотрел на палатку, в которой сейчас спал однорукий пастух. Маленький никс до сих пор не мог поверить, что такой тихий, и даже, в какой-то мере, блаженный калека, смог дать отпор опытному и сильному мечнику. Феликс прекрасно помнил тот бой, и каждый раз, когда он снова вспоминал подробности той схватки, он убеждался, что противник Дэя был поистине великолепным фехтовальщиком. Такое мастерство владение двуручным мечом Феликс видел лишь у белланийских цепных ведьм, которые считались одними из самых грозных противников в Стелларии. Но даже этого мастерства оказалось недостаточно, чтобы победить однорукого, слепого на один глаз, пастуха. И сейчас Феликс понимал, что сила Дэя была не только в его умении быстро отражать удары и правильно выгадывать моменты для атаки, но и в самом его теле. Дэй, безусловно, обладал той удивительной силой, которая превосходит обычную человеческую мощь в три, а то и больше раз. Но это открытие почему-то не сильно удивило Феликса. Возможно, все из-за того, что он уже давно понял, что Дэй не просто какой-то бедный пастух, а человек, который скрывает в своем сердце некую тайну, которой еще не готов поделиться. Феликс уже несколько раз пытался завести с ним разговор на эту тему, но тот все время уходил от ответа, а после случившегося, как и во время ситуации с Казией, он на несколько дней замкнулся в себе.

Но если Дэя еще можно было хоть как-то прочесть, угадать его чувства и перенесенные им раны, то Эн оказался для Феликса еще большей загадкой, чем прежде. Маленький никс неоднократно ловил себя на мысли, что не может в полной мере оценить этого таинственного ювелира, который, как и Дэй, скрывал ото всех свои помыслы. Каждый раз, когда маленький никс думал об Эне, ему казалось, что в своих мыслях он преуменьшает силу молодого ювелира. И история с Труцидаром в который раз доказала, что Эн во много раз сильнее, чем Феликс предполагал. Это осознание пришло к нему, когда Изеул поднял своего мертвого сына, и Феликс увидел, что Эн не просто нанес пикту смертельную рану, но и смог на мгновение скрестить с ним свой меч. И это еще больше показывало, насколько искусен был Труцидар. Та яркая вспышка, которая мелькнула перед тем, как Эн пронзил сердце воина, была результатом их молниеносной атаки, незаметной с первого взгляда. Даже Феликс, глаза которого были натренированы примечать мельчайшие детали, не смог понять, что случилось, пока не увидел меч Труцидара, которым он отразил первую атаку Эна. Удар ювелира оказался настолько сильным, что оставил глубокую трещину на клинке воинственного пикта. Еще бы один-два таких удара, и меч Труцидара сломался бы пополам.

Но не только Феликс оказался в недоумении от такого исхода событий. Поражены были все, включая Эскера и Анью. После того, как их отпустили, Эскер спросил у Эна, что тот сделал с деревом, что оно так загорелось, на что тот, вопреки своему обычному прямолинейному характеру, ответил более философским высказыванием, что «произошло неизбежное». В отличии от Дэя, молодой ювелир не стал замыкаться и увиливать от ответов, но в его словах и поведении недолгое время прослеживалась еле уловимая перемена. Если раньше Эн пронзал своим золотым взглядом каждого, кто с ним вел беседу, то сейчас в разговорах он все чаще отводил глаза, глядя куда-то в пустоту, и казалось, целиком погружаясь в свои мысли, хотя ответы его были все такими же твердыми и решительными. Это длилось не долго, и спустя несколько дней он вновь стал самим собой, выражающий подавляющее высокомерие.

Перемены Эна в обратную сторону произошли как раз тогда, когда их отряд покинули трое человек. Джелу, хоть и пришел в себя, больше был не в состоянии продолжать путь, и Эскер велел еще двоим наемникам, которые совсем недавно присоединились к ним, сопроводить его до Ашура. Такое решение показалось Феликсу вполне обоснованным, так как он понимал, что измученный Джелу вряд ли смог бы в одиночку преодолеть тот путь, что они смогли уже пройти. А еще, из-за того, что их взяли в плен, экспедиция сбилась с намеченного маршрута, и им пришлось потратить несколько дней на то, чтобы вернуться к тому месту, где их схватили. Это тоже не вызвало ни у кого вопросов, так как еще в Меридиане, перед отплытием, Эскер рассказал им, что уходить с безопасных троп будет весьма опрометчиво и глупо.

Еще раз бестолково потерев крохотный шрам, Феликс потянулся к теплой миске с луковым супом, чтобы хоть как-то занять руки, одновременно покосившись на сидевшего рядом наемника. Ночь выдалась тихая, и не только потому, что ветер в этих местах был не такой сильный, но и из-за того, что компанию ему сейчас составлял немой Серафиль — еще одна неразрешимая загадка для Феликса. После того, как Изеул вернул все их вещи и коней, им пришлось еще задержаться на пару часов, так как Серафиль вздумал прочитать заупокойную молитву, пусть даже и без разрешения самого Изеула, который унес тело своего сына на корабль. И сейчас, по своему обыкновению, Серафиль снова склонился над истрепанным томом Книги Эрна, плотнее накинув на себя свой дорожный плащ.

Мысли о прошедших событиях, и гробовое молчание набожного наемника, навеяли на Феликса тоску, и он решил переключить свое внимание на что-то более веселое, но так ничего и не придумал. Он хотел было спеть какую-нибудь веселую песенку, и уже было собрался затянуть «Был в таверне как-то спор…», но тут же понял, что совсем забыл второй куплет. Песни никак не хотели приходить в его голову, и поэтому он посмотрел на ночное небо, чтобы полюбоваться звездами. Но даже эти яркие огоньки, разбросанные по всему небосводу, словно драгоценные семена пшеницы по мановению небесного сеятеля, навевали на него необъяснимую тоску. Это были не те звезды, к которым он привык, и сейчас они стали казаться ему глазами злых богов, неотрывно следящих за ним из темной пустоты.

— У тебя суп сейчас выльется. — раздался рядом с ним размеренный голос Дэя.

Пастух так тихо подошел, что Феликс от неожиданности чуть было не пролил остатки своей похлебки на землю.

— Святая Дева-Искупительница, Дэй, не нужно так пугать меня. — проговорил Феликс, подскочив на месте. — Боги не наделили меня звериным слухом, поэтому, пожалуйста, в следующий раз постарайся быть более приметным.

— Извини, извини. — улыбнулся Дэй, покосившись на свободную руку Феликса, которая потянулась к сумке со скрижалью, плотнее прижав ее к хозяину. Феликс тоже заметил это свое непреднамеренное движение, и сам не понял, почему так поступил. Видимо, это был рефлекс, который за последнее время выработался у него в этих землях. Поэтому, чтобы сгладить неловкий момент, он сделал вид, что ищет в маленьких карманах сумки вяленое мясо. Пока он это делал, к ним, уже более громко и заметно, подошла Анья.

— Прибереги свои мышиные запасы на потом, мальчик. — проговорила она, отодвигая когтистой рукой протянутый Феликсом лоскут сушеного мяса. — Из-за этой трусливой крысы мы потеряли больше недели пути, и поэтому еду сейчас нужно расходовать более осторожно. До Зерзуллы путь не близок, а в местных деревушках нам вряд ли продадут хоть что-то, что можно было бы положить в рот без риска отравиться. — взяв палку, она пододвинула несколько бревен в костре, чтобы они лучше горели. — Аппетиты местных арнистрийцев куда более дикие и коварные, чем у их цивилизованных морских собратьев.

— Но я уверен, госпожа Анья, что вы отлично сможете справиться со всеми недугами и ядами. — чуть оживленно ответил Феликс, радуясь, что у него появились хоть какие-то собеседники в эту тоскливую ночь.

На его слова Анья показала злорадную усмешку.

— Не думай, что я записалась к вам в няньки. Я не собираюсь тратить время и силы, чтобы вылечить каждого дурака, который думает, что может пренебречь мудрым советом

Феликс догадался, что это был камень в его огород, поэтому спрятал кусочек мяса обратно в сумку.

— Так значит это правда, что местные арнистрийцы сильно отличаются от тех, что живут в Арно-Очинг? — проговорил он, возвращаясь к супу, который уже успел остыть.

— Да. — кивнула Анья, поудобнее разместившись на сколоченной из бревен скамейке, и вытянув вперед чешуйчатые ноги, чтобы погреть их у костра. — Жизнь в пропитанных ядом землях сильно влияет на их культуру. Или правильней будет сказать, что отказ от этой жизни сильно повлиял на тех арнистрийцев, которые обосновались в морском королевстве. Их судьбу можно сравнить с узником, который долго сидел в тюрьме, а затем вышел на свободу в совершенно новом для себя мире. Их умение работать с алхимией поражает… Что такое, безрукий слуга? Тебе не нравятся мои слова? — глаза Аньи сверкнули недобрым огнем, когда она увидела лицо Дэя, который, впрочем, тоже укоризненно посмотрел на капитана пиратов.

— Я ни в праве никого осуждать, — спустя недолгую паузу печально изрек Дэй, — но это искусство, что ты называешь алхимий…

— Тебе оно не нравится. — растянув акулью улыбку и довольная собой, закончила за него Анья. Феликс был уверен, что услышал в словах Аньи гордость, смешанную со злым удовлетворением, какое обычно бывает у безбожника, который уличил в грехе священника. — Но мне нет дела до твоих пустых слов, как нет дела и до твоей ненужной жалости.

Феликс ненадолго растерялся, услышав эти слова. Он не хотел, чтобы эти двое ссорились, хотя полностью и не понимал, в чем конкретно заключается их разногласие. Он посмотрел на Серафиля, который продолжал читать святую книгу, делая вид, что ничего не происходит.

— Дело не в том, что мне не нравится это искусство. — Дэй отвернул от всех взгляд, словно обиженный ребенок. — Эта сила меняет заданный Порядок вещей, и она не должна принадлежать никому, кроме самого Господа.

— Ты разбираешься в алхимии? — удивился Феликс, убежденный, что открыл еще одну тайну загадочного пастуха.

Дэй снова обратил на него свой взгляд, но на этот раз в нем не было той детской обиды, которую Феликс видел мгновение назад. Теперь он вновь был наполнен добротой и снисходительностью.

— Нет, мой славный друг. Я уже давно отказался от этого бремени. — ответил он.

— Ха, отговорка слабого духом идиота. — вставила Анья, хотя сейчас в ее словах была еле уловимая толика жалости. — Наверное, и руку ты отрубил себе сам, чтобы не брать в нее меч. Или как ты это назвал? Бремя?

— В твоих словах есть истина, но она не полная. Я не по своей воле лишился руки, — Дэй дотронулся до правого плеча здоровой рукой, — но я нисколько не сожалею об этом. Я потерял право держать меч. — грустно закончил он.

Феликсу казалось, что он стоит на пороге той сокровенной тайны, которую с таким упорством скрывает Дэй, словно перед закрытой дверью, за которой слышны шепчущие голоса заговорщиков. Осталось только потянуть за ручку, и увидеть разгадку.

— Ты отлично справлялся и левой, ну, тогда, в поединке с тем большим пиктом. — сказал Феликс, отхлебнув из миски супа. — Ты был гвардейцем? Я, конечно, не хочу настаивать на ответе, но и делать вид, что ничего не произошло, я тоже не буду. Такое потрясающее владение мечом можно встретить лишь у опытных воинов.

Феликс и сам понимал, что если Дэй и был солдатом, что уже ясно как день, то точно не в рядах имперской гвардии, так как все гвардейцы, а уж тем более такие искусные в фехтовании, получают огромное жалование даже после ухода со службы, и никак не могут ходить в такой поношенной одежде и работать пастухами.

— Ты говоришь о защитниках Стелларии? — и не дожидаясь ответа, Дэй помотал головой. — Нет, я не из их числа. Меня… — тут он осекся, но не потому, что не хотел продолжать. У Феликса было стойкое чувство, что сделал он это лишь потому, что ему было больно об этом говорить, — …учили.

— Наверное, боги любят тебя больше, чем меня, раз послали тебе таких хороших учителей. — вставил Феликс. — А то Хьефф только и делает, что лупит меня палкой. Может быть мне попросить тебя обучить меня парочке приемов?

— Хьефф хороший учитель, и у тебя отлично получается. — тут же сказал Дэй.

— Ага, отлично получается зарабатывать новые синяки. — проворчал в миску Феликс. — У тебя с Эном, по моему мнению, куда лучше получается управляться с мечами.

— Только не нужно просить его об этой услуге. — ухмыльнулся Дэй. — Наш добрый друг и так многое сделал, к тому же вряд ли он сможет передать все свои навыки тебе.

— Так ты все же считаешь, что я настолько безнадежен?

— Нет, ни в коем случае. Просто Эн… У него талант. Да и я, признаться, тоже не смогу передать тебе все то, чем наделен с рождения. — со вздохом ответил Дэй.

— Только посмотрите, какая печальная драма. — с привычным злорадством усмехнулась Анья, вынимая из-за пазухи трубку. — Беззубый кот пытается утешить трусливую мышь, рассказывая ей сказки о своем благородстве.

Феликс хотел было уточнить, что Анья имела в виду, но внезапно почувствовал сильное тепло у себя под боком. Сначала ему показалось, что каким-то образом тлеющая головешка выкатилась из костра, и теперь вознамерилась поджечь его одежду, но ничего такого не увидел. А затем до него дошло, что жар исходил от кожаной сумки со скрижалью. После того, как их схватили наемники, плита никак не проявляла своих божественных сил, и это был первый раз, с того момента, когда скрижаль вновь ожила. И более того, жар оказался намного сильнее, чем обычно. Казалось, что он должен был, если не поджечь, то уж точно хоть как-то повредить материал сумки, но никаких признаков огня или дыма не было. И тем не менее сумка с каждой секундой становилась все горячее, словно растапливаемая печь, и Феликс не раздумывая вытряхнул из нее плиту на землю.

Это не ускользнуло от его собеседников, и быстрее всех среагировал Серафиль. Вскочив на ноги, он захлопнул Книгу Эрна, а левую руку тут же опустил на рукоятку своего кривого меча. Анья и Дэй отстали от него лишь на секунду.

— Что происходит? — Дэй опустил на плечо Феликса руку, будто пытаясь удержать его от безрассудного поступка. — Ты что-то почувствовал?

— Просто она вдруг стала очень горячей, как раскаленная сковорода. — объяснил Феликс, и сам поразился, насколько спокойно звучит его голос. От его волнения не осталось и следа, и теперь он ощущал лишь манящий интерес. Анья тоже казалась больше заинтересованной, нежели испуганной. Засунув в рот трубку, она медленно подошла к скрижали, которая теперь вновь покрылась своим необычным, остроконечным ореолом. Помимо этого, сам камень поменял цвет, и теперь мерцал солнечно-золотым оттенком, и временами по нему проходили радужные отблески. Присев на корточки, она быстро провела рукой над поверхностью таблицы, как это обычно делают люди, пытающиеся определить степень жара печи.

— Такое с ней впервые. — проговорил Феликс, наблюдая как Анья вливает в чаши своей необычной трубки какую-то белую жидкость из маленьких пузырьков.

— Ты ведь говорил, что после того, как эта болотная чайка-Изеул схватил нас, скрижаль потухла, так? — спросила она, не сводя желтых глаз с переливающейся светом таблички.

Феликс и правду рассказывал об этом Анье и Синоху, когда их только взяли в плен. Но после всех событий он перестал обращать внимание на эту странность. В конце концов какое ему дело до этого? Его главная задача доставить ее в нужное место, и не важно будет она горячая или холодная.

— Да, так и было. — кивнул Феликс, и тоже присел на корточки рядом с Аньей. Дэй же, взяв в руки свой волнистый посох, встал позади. — Думаете с ней что-то не так? — спросил Феликс, следя за движениями Аньи, которая явно что-то вознамерилась сотворить с помощью своей силы.

— Понятия не имею. Я не настолько хорошо разбираюсь в небесных предзнаменованиях, мальчик. Мой удел — воды и бездна. — Анья выдохнула клубы черного дыма, который, вопреки всем законам мира, стал двигаться так, будто им кто-то управлял. Поплыв вниз, он стал заползать под скрижаль, словно ленивый осьминог под камень.

Феликс, затаив дыхание, наблюдал как дым из алхимической трубки постепенно окутывает каменную таблицу, словно стремясь запеленать ее, как новорожденное дитя. Вот он почти полностью закрыл ее, но остроконечное свечение никуда не исчезло, а пламенеющие знаки на ее поверхности стали еще более отчетливыми, и тоже поменяли цвет. За место холодного голубого оттенка, они вдруг стали теплых, огненных тонов.

— Это как-то должно помочь? — спросил он у Аньи, вид у которой был очень напряженный. Один из узлов на ее бандане, напоминающий ослиные уши, почти развязался, и теперь тоскливо повис бесформенной тряпкой у ее глаза.

— Тихо… — прошипела Анья, не сводя глаз со скрижали. — Укроти свой язык, мальчик. Твоя болтовня сейчас меня только сбивает.

Феликс посмотрел на Дэя, чтобы понять, что он думает по этому поводу, и увидел, что тот неотрывно смотрит на скрижаль, а его зрачок ходит из стороны в сторону, словно у человека, занятого чтением. Снова посмотрев на скрижаль, Феликс только сейчас заметил, что непонятные символы на ее гладкой поверхности изменились. Феликс уже столько раз видел их, что запомнил каждую закорючку и завиток, а поэтому смог точно понять, что большая часть священного текста поменялась. Анья все еще была занята своей алхимический трубкой, выдыхая все новые клубы черного дыма. Но теперь, как только темное облако достигало своей цели, оно тут же рассеивалось, будто дым отгонял порыв ветра, что явно не нравилось капитану пиратов. Феликс увидел, как после каждой неудачной попытки Анья все больше хмурилась. Где-то рядом, почти неслышно, словно крадущийся зверь почуявший опасность, но не в силах совладать с любопытством, подошел Серафиль. Его взгляд тоже был прикован к горящим символам, но не блуждал, как у Дэя. И все же, Феликс увидел в глазах наемника, что письмена так же заинтересовали его, хотя тот и не понимал их суть.

Феликс точно не мог сказать, сколько прошло времени. Происходящее с небесной таблицей, и странное поведение его спутников, так захватило его внимание, что он потерял ему счет. Он будто оказался в пустом пространстве, где был лишь он, трое его собеседников и светящаяся скрижаль. Но потом что-то произошло. Сначала это было необъяснимое чувство, чем-то напоминающее предвиденье, которое возникает у человека, когда все события вокруг него идут именно так, как он себе и представлял. Феликс ощутил некую силу, теплую и неотвратимую. А затем она показала себя.

Это был огонь, одновременно такой знакомый и любимый, и в тоже время чуждый человеческому существу. Из скрижали вырвался столб золотого пламени, который тут же стал наклоняться, превратившись в дугу, соединяясь с другой стороной каменной таблички и образуя арку. Это пламя не было похоже ни на что, виденное Феликсом прежде, и было понятно, что оно явилось не из этого мира. Языки огня, словно самое чистое и яркое золото, разгоняли тьму, и в тоже время несли ее. Феликс видел в самом центре этого сверхъестественного пламени черные тени, которые сливались и странным образом гармонировали с золотом, как могут гармонировать звезды и луна в бесконечном мраке ночного неба. Огонь не обжигал, но все же нес тепло, странное, более живое и ощутимое, чем жар обычного пламени. Казалось, что он согревает не физическим теплом, но теплом духовным, как самые дорогие и любимые воспоминания. Звуки тоже поменялись. Теперь Феликс слышал мелодию, столь чарующую и сокровенную, что не мог представить даже тот волшебный инструмент, который мог издать эту небесную музыку. Легкий и заботливый шум ветра, ласковая колыбель вод, блаженный шелест листвы и другие согревающие душу звуки мира смешались с чем-то благотворным и непогрешимым, мелодией, которая могла зародиться лишь в самых чистых и прекрасных снах, или за пределами человеческого мира, в глубоких уголках космоса. Наверное, именно так звучат звезды, и другие запредельные космические тела, которые так манят астрологов и ученых. Мелодия лилась и изменялась, окутывала первозданной красотой и хрустальной гармонией, освобождая от душевных мук и принося в сердце чувство вечного спокойствия. Феликс слышал легкие нотки чего-то невесомого и переменчивого, которые плавно переходили во что-то более твердое и чистое, словно горная вода превращалась в лед, а затем распадалась на множество осколков и загоралась, светилась и мерцала. И все это повторялось в великом цикле гармонии звуков, которые навсегда оставляли в памяти свой волшебный след.

Было ли это настоящим видением, или разум Феликса был так одурманен небесной мелодией, что начал сам рисовать картины, но в огненной арке, что пылала золотом над скрижалью, вдруг проявились образы. Искрящиеся всеми красками чудесные сады предстали перед взором Феликса, словно сотворенные из туманной дымки картины. Это был настоящий рай, наполненный тайнами всего мира, как воображаемого, так и настоящего. Времена года там сошлись в сказочной палитре, вобрав в себя все самое яркое и красивое из каждого цикла. Феликс видел, как золото осени сияет словно солнце, на зеленых, покрытых всевозможными и неизведанными цветами, летних лугах. Белые сады, наполненные чистым, как кристалл, снегом, таинственно мерцали бесчисленной россыпью драгоценных камней, посреди которых цвели лазурные деревья с розовыми листьями, в кронах которых порхали полчища бабочек, светлячков и других прекрасных созданий. Были там и города. Малахитовые и из лазурного янтаря, золотые, и созданные, казалось, из облаков, в которых пульсировал запредельный свет звезд. День и ночь делили небо, и было видно как месяц, так и солнце. И все было идеально выверенным и в то же время наполненным стихийным хаосом, удивительным образом сочетающее в себе несочетаемое, и меняющее то, что неподвластно поменять обычному человеку.

Феликс неотрывно глядел на это чудотворное явление, затаив дыхание. Он боялся, что его смертное дуновение сможет потревожить эту хрупкую картину, осквернить ее своим простым и незаурядным потоком воздуха. Но открывшийся ему вид и неземная музыка, наполняли его жизнью не хуже, чем глоток самого чистого горного воздуха. Он смотрел на образы, которые не могли быть ни явью, ни сном. Но Феликс ощущал их, и даже больше, чем глазами и ушами. Он стал ощущать аромат и тепло тех мест, и это было так же необычно, как и все остальное.

Но где-то на задворках своего человеческого сознания Феликс понимал, что это не будет длиться вечно, хоть он всем сердцем и желал этого. Золотой огонь стал тускнеть, а музыка отдаляться. Глубокая тьма, что пылала вместе с золотом в огненной арке, стала расползаться, и вскоре огонь весь превратился в черную тень, а затем и вовсе распался. Феликс ощутил, как мир вновь стал прежним, грубым и холодным, и это ему не понравилось, словно кто-то содрал с него теплое одеяло посреди холодной комнаты, выдернув из сладкого объятия сна. Но, в конце концов, его разум свыкся с реальностью, и только тогда он смог нормально вздохнуть, наполнив свою голову обыденными мыслями и целой горой вопросов.

Оглядевшись, он увидел Анью, которая, широко открыв глаза, смотрела куда-то в пустоту, словно слабая на ум деревенская дурочка. Ее трубка выпала, и теперь грозилась прожечь на ее потрепанном кителе очередную дырку. Серафиль, упав на колени, прижал руки к груди, будто стараясь спрятать те воспоминания, которые только что видел, в своем сердце. Его глаза были закрыты, а губы неустанно шевелились, повторяя очередную молитву. Дэй так же стоял на коленях. Откинув посох, он вытянул вперед руку, будто пытаясь ухватиться за то видение, которое совсем недавно растаяло в воздухе. Его губы дрожали, а по лицу текли слезы. Это немного смутило Феликса, будто он увидел нечто, что не нужно было видеть. Возможно, именно это чувство и помогло ему прийти в себя быстрее других. Не зная, с чего ему начать, он негромко кашлянул, как это обычно делают ораторы перед вступительной речью.

— Так, полагаю, что не только я это увидел? — проговорил он, на секунду задержав взгляд на скрижали, которая вновь обрела свой остроконечный ореол, а знаки снова перекрасились в холодный голубой цвет. — Господи, неужели это было видение рая? — его слова мигом привели в чувство Анью, которая в первые мгновения выглядела растерянной и смущенной.

— Я… да, видела. — озадаченно пробормотала она, проводя чешуйчатыми руками по кителю, в поисках выпавшей трубки. — Прокляни меня Рогатая Мать, и вся бездна Н’зуламар, но я видела это! Эти видения… Но я не думаю, что они важны. Это сны. — Анья встала, кинув недоверчивый взгляд на скрижаль. — Я должна подумать.

И не сказав больше ни слова, она быстро удалилась в свою палатку. Проводив ее взглядом, Феликс почувствовал движение рядом с собой, и понял, что это был Дэй. В бессилии уронив руку, он тоже поднялся на ноги. Феликс в изумлении посмотрел на его лицо, которое еще никогда не было таким уставшим и изможденным. Даже после своего поединка, однорукий пастух был, хоть и подавлен, но при этом в нем еще оставались силы. Сейчас же он был полностью лишен их, и выглядел совсем как дряхлый старик, не способный даже прямо стоять на ногах. Опершись дрожащей рукой о свой волнистый посох, он молча побрел во тьму. Феликс хотел было окликнуть его, но быстро понял, что Дэй вряд ли его услышит. А затем он почувствовал легкое прикосновение к своему плечу. Обернувшись, он увидел Эна, который подошел к нему совершенно неслышно. Бросив быстрый взгляд на скрижаль, ювелир затем обратил свои золотые зрачки на Феликса. Была ли это иллюзия, вызванная светом костра, или его глаза и вправду сейчас светились, словно яркие звезды, во тьме его налобной повязки, но выглядел он сейчас совсем ни как человек, который встал посреди ночи, чтобы проверить как дела у остальных. Феликс вообще не мог вспомнить, чтобы он хоть раз видел молодого ювелира заспанным или уставшим.

— Убери эту вещь обратно в сумку. — проговорил он, кивком указав на скрижаль. — Я пригляжу за… и тут он отвел глаза и хмыкнул, словно сам не ожидал от себя таких слов, — За нашим добрым другом.

И не сказав больше ни слова, он направился вслед за Дэйем во тьму.

— Ты точно уверен, что это не имеет для нас значения? — в который раз спросил Эскер, поравнявшись с Феликсом, который в этот момент вел беседу с Арелем о вестеркловском флоте — одним из самых мощных во всей Стелларии. Арель, как оказалось, был хорошо знаком с адмиралом Морганом, который командовал западным флотом, и в тоже время вел темные дела с пиратским картелем, прикрывая их дела в Северном море. Арель без устали твердил, что этот олух похоронит то немногое, что осталось от когда-то великого флота, хотя Феликс и не верил в его слова, так как расцвет имперского флота пришелся еще на времена похода на Мидденхол, и вряд ли Арель так хорошо знает историю, чтобы хвастаться точными фактами, которые за много веков истрепались и переписались множество раз.

Услышав слова Эскера, Феликс не сразу догадался, о чем идет речь. Спор со взбалмошным капитаном о истории имперского флота так захватил его, что Феликс некоторое время пробыл в недоумении, стараясь понять, что имел в виду Эскер. Прошло уже больше двух суток с того момента, как скрижаль явила ему то удивительное видение, и эта тема была изъезжена вдоль и поперек. На следующее утро после того события Анья сказала, что считает все прошедшее ночью не существенным. По ее мнению, видение — это всего лишь видение, и если оно не сулит ничего дурного, то и обращать на него внимание не стоит. Но даже она не стала отрицать, что увиденное поразило ее своей красотой, хотя и постаралась скрыть, насколько сильно это ее задело, сказав, что ей все равно больше нравится глубокое и наполненное сырыми тенями царство ее морской богини. Дэй же смог избавиться от овладевшего его печального состояния гораздо быстрее, чем думал Феликс. От подавленного и бессильного калеки не осталось и следа, и уже к середине следующего дня он, вместе со всеми, обсуждал это необыкновенное явление.

— А, ты про скрижаль… — наконец понял Феликс, проведя рукой по сумке, которая вновь стала источником приятного тепла. — Но мы ведь это уже обсуждали, не так ли? Анья уверена, что нам не стоит обращать на эту странность внимание. И честно признаться, Эскер, я с ней полностью согласен. Не думаю, что это видение несет нам угрозу. В конце концов эта табличка пропитана тайнами настолько, что если мы будем придавать значение каждой из них, то под ворохом вопросов и загадок просто забудем свои имена. И поверь мне, эта таблица может породить и куда более ужасные вещи, чем ты можешь себе вообразить. Я ведь тебе уже рассказывал про то, как мы пытались расшифровать текст в кабинете астролога? И то было не какое-то безобидное видение, а вполне реальная угроза. На нас тогда и напали.

— Зоарийцы? Да, я помню, как ты говорил про это. — задумчиво сказал Эскер.

— Надеюсь добрые боги больше не будут сталкивать нас с этими злодеями. — пробубнил Феликс себе под нос. — За последнее время я увидел куда больше крови, чем мясник в ярморочный день.

— Но я не поэтому спросил тебя про скрижаль. — снова заговорил Эскер. — Серафиль рассказал мне, что во время того видения на скрижали появились символы, и один из них он узнал.

Слова Эскера разожгли в Феликсе небольшое любопытство, ведь до этого Серафиль ничего подобного не рассказывал. После той ночи он дольше всех отходил от потрясения, и долгими часами придавался молитвам, даже когда смазывал маслом и точил свои клинки.

— Я тоже видел те символы, но они не похожи ни на один из знакомых мне языков. А уж поверь мне, их я в своей жизни видел предостаточно. Так значит нашему молчаливому другу знаком этот странный язык? — поинтересовался Феликс.

— Не знаю. — пожал плечами Эскер, а затем вытащил кусочек пергамента, на котором был выведен странный текст. Стиль написания был очень красивым и плавным, и выделялся тем, что имел лишь одну линию, которая тем не менее составляла удивительный узор, сильно напоминающий тот, как рисует мороз на окнах. Такие узоры были очень любимы никсами и другими северными народами. Но тот текст, который показал ему Эскер, был явно написан рукой, которая не сильно преуспела в каллиграфии. Рука дрожала, и в некоторых местах текст был дополнен неумелыми завитками и загогулинами.

— Это Серафиль написал? — догадался Феликс, и ему стало жаль наемника, который хоть и выглядел высоким и красивым, но при этом нес в душе непомерный груз тревог и страха.

— Он увидел его той ночью, и сказал, что подобное было написано у прохода в Приделе Скорби. — объяснил Эскер.

— Это письмена сифов. — вставил Синох, который как всегда ехал рядом с Феликсом.

— Это народ такой? — спросил Феликс, который был знаком лишь с лесом Сиф, который располагался на севере Стелларии.

— Народ, имеющий сказочность. — кивнул монах. — В моих землях их называют Первыми Детьми, и еще Вечными. А у вас их называют син’фирэ, а их потомков — алласин и валь’киреа.

Последние названия, произнесенные Синохом, уже были знакомы Феликсу. Алласийцы и валькиры — эти названия были на слуху каждого никса, особенно тех, кто живет ближе всего к снежным пикам Денты и хребтов Ос. Даже сам Феликс, который провел свое детство в Шторме — далеком от гор месте — с первых лет знал сказки про железнокрылых людей, которые жили на белых вершинах гор, в прекрасных заоблачных городах. В северных тавернах можно было ни раз услышать истории о том, как заплутавших путников спасали ангелоподобные существа, показывая им дорогу в снежную пургу или обрушивая град молний на головы бандитов или «побитых» — горных каннибалов, которые, порой, нападают на далекие деревушки. Некоторые историки даже утверждают, что жена первого императора Стелларии — Шалсиль Леонхард, тоже была алласийкой, хотя никаких фактов, указывающих на это, никто привести не может. Про син’фирэ Феликс слышал лишь вскользь. Вроде бы это какие-то лесные народы, про которых рассказывают сказки на западе, ближе к Бреталии.

— И ты можешь это прочитать? — проговорил Эскер, протягивая Синоху пергамент.

Монах быстро взглянул на кривые письмена, а затем, наморщив лоб, проговорил низким басом:

— Здесь говаривается про оставленный рай. Нет никакой нужности в этой информации для нас.

— Откуда ты знаешь этот язык? — удивился Феликс.

— Наш монастырь местополагается рядом с землями Син-Нал’сош, которыми владеет народ лумуа. Вы же называете их…

— Арлекины. — закончил за монаха Эскер. — Ты говоришь про арлекинов?

Слова про арлекинов не сильно удивили Феликса, но вызвали должное любопытство. В империю, и другие соседние страны, порой наведывались загадочные люди в масках и ярких костюмах, которые привозили диковинные товары, и устраивали пышные ярмарки с красочными представлениями. Никто не знает откуда они приходят, и что скрывают под своими цветастыми, украшенными красивой резьбой масками. Арлекинов любили за их веселые представления и диковинные безделушки, которые они привозили с собой. Ходило множество слухов о том, откуда они прибывают, и многие из них склонялись к тому, что этот народ прибывает из Самсонских пустошей. А особо доверчивые и любящие байки жители рассказывали, что арлекины приходят из глубоких колодцев, где располагаются их сказочные города. Некоторые верили, что арлекины обладают неземной красотой, и поэтому, чтобы обычные люди ненароком не влюбились в них, носят на лицах свои веселые маски. Но были и те, кто не особо любил их. На западе империи ходили слухи, что арлекины подменяют новорожденных детей, заменяя их своими, неотличимыми от обычных, а настоящих уносят в свое подземное царство, где превращают их в ужасных чудовищ. В общем слухов об этом загадочном народе было предостаточно.

— Но ты же только что сказал, что это язык син’фирэ и алласийцев. — нахмурив брови, проговорил Феликс.

— Это верно. — кивнул Синох. — Те народы, о которых ты говариваешь, являются родственниками лумуа. Они принесли этот язык.

Из-за обилия названий у Феликса в голове все спуталось, и он, еще раз посмотрев на кривые письмена, которые были нацарапаны на куске пергамента, отвел взгляд в сторону. Сколько же еще ему предстоит узнать об этом удивительном месте? Судя по всему, он не прочитал и десятой части из того, что следовало бы знать про этот странный континент.

— Выходит, эти слова не имеют значения. — подытожил Эскер, убирая клочок пергамента обратно в карман. — По крайней мере для нас. Мы все равно будем проходить через арлекиновы земли, и, если что, сможем узнать у них поподробнее об этих знаках. — Феликс не особо вслушивался в его слова, так как разговор перестал быть для него интересным. Арель теперь вел спор с одним из наемников по поводу самых крепких северных напитков, а внимание Феликса само собой переключилось на местные пейзажи.

Зеленые луга все еще простирались до горизонта, но теперь трава перестала быть столь ухоженной, какой она была еще пару дней назад. За место мягкого мха и короткого зеленого покрывала, все чаще им приходилось шагать по более высокой осоке, овсянице и зеленой ржи. С этим изменением пришли и болотистые местности. Первая топь, которая, впрочем, выглядела как ничем не примечательное поле, встретилась им на следующий день, после разговора с Синохом про сказочные народы. Им пришлось распрячь лошадей и вести их по целой паутине дощатых настилов, которые были помечены горящими факелами. Во время этих переходов Феликс особенно сильно беспокоился за сохранность скрижали, не выпуская ее из рук и прижимая поближе к телу, ведь если бы она выпала, то тут же погрязла бы в обманчивой на вид трясине, и вытащить ее было бы невозможно. А спустя еще пару дней пути картина местности полностью переменилась. От гладких лугов и полей не осталось и следа, и горизонт теперь застилал плотный мангровый лес. Толстые, искривленные стволы и корни могучих деревьев вылезали из воды, словно лапы великанов, затянутые илом и другой болотистой растительностью. Тонкие тропинки превратились в настоящий лабиринт, нужные проходы которого были скрыты за зелеными занавесками плакучих ив и других невыразительных растений. Целые полчища мошкары и гнуса атаковали каждый участок не защищенной кожи, так что Феликсу приходилось по пять раз за день смазывать эти места барсучьим жиром и неприятной смесью из молотой коры и грязи, чтобы хоть немного защитить себя от надоедливых насекомых. Лошади, половина из которых была местной породы, а поэтому имели толстую шкуру, почти не замечали этих укусов, а тех кобыл, которые были не такими толстокожими, накрыли плотной тканью от палаток. К великому счастью Феликса, на их пути оказалось довольно много маленьких деревушек и постоялых дворов, а поэтому им не приходилось ночевать под открытым небом, хотя Феликс и не мог представить, кто захочет жить в этих безрадостных местах. В основном это были небольшие поселения, порой возведенные прямо на болотах, где дома располагались на толстых сваях или прямо на низких ветках вековых деревьев. В этих местах всегда было полно дыма, порой приятного, а иногда и невыносимого, который, так или иначе, отпугивал насекомых и других обитателей джунглей. Но если деревянные жилища местных жителей не особо удивляли Феликса, то внешний вид самих арнистрийцев сперва заставлял его невольно хвататься за кулон Силестии, и бормотать про себя быстрые молитвы. Сходство с арнистрийцами из Арно-Очинг, несомненно, было, хотя и не такое приятное, какое хотелось бы увидеть. Длинные шеи, как у лебедя, узнавались безошибочно, но на этом сходство со своими элегантными и высокими морскими собратьями, которые ценили красоту и изящество, полностью заканчивалось. Сгорбленные, облаченные в рваные тряпки, болотные жители походили на улиток, которые высовывали свои невзрачные лица, обмотанные пропитанными разными жидкостями бинтами, защищающими их от беспощадных насекомых. Феликс даже не мог понять, кто из них мужчина, а кто женщина, пока они не начинали говорить. Каждый раз, когда он их видел, ему хотелось отвести взгляд, или сделать вид, что не замечает этих жутких людей. Они казались ему медленными и вялыми, полностью лишенные какого-либо смысла существования. И лишь через несколько дней, когда он смог привыкнуть к их обществу, Феликс стал примечать, что у них действительно имелась своя, пусть и неспешная, но насыщенная событиями жизнь. Дети, которые выглядели чуть более живыми и веселыми чем взрослые, резвились на пристанях, играя в прятки, бегая за светлячками или ловя головастиков с помощью привязанных к веревке корзинок. В тавернах часто можно было услышать смех и даже музыку, которая, в отличии от всего остального, была поистине красивой. Арнистрийцы в основном предпочитали свирели и другие духовые инструменты, имитирующие пение птиц. Феликсу, с его талантом разговорить людей, не составляло труда влиться в местную компанию, после чего он убеждался, что болотный народ был настолько же словоохотлив, как и самые заядлые выпивохи из Полларвейна, Метеорхольма и других уголков северной провинции Стелларии.

Но чем дальше они продвигались по деревянным мостикам и дорожкам, пронизывающих джунгли, тем мрачнее и нелюдимее становились местные жители. Казалось, что их что-то гнетет и пугает, но они отказывались об этом говорить. Несколько раз на их пути встречались военные патрули ашурийцев, которые выглядели словно стая свирепых волков, выслеживающих свою жертву. Эскер велел нескольким своим подручным идти впереди и разведывать путь, и однажды они возвратились и о чем-то быстро переговорили с ним, после чего Эскер приказал всем в срочном порядке отойти и затаиться в стороне. Через некоторое время, по той дороге, где они должны были идти, проследовал отряд странных воинов. Лица многих были скрыты под черными капюшонами, а те, что были открыты, имели на головах внушающие ужас конструкции, с острыми искаженными пиками, расходящимися во все стороны, и напоминающие звездный нимб. Феликс заметил, что у многих из тех воинов были разного рода незаживающие раны и другие болезненные увечья, которые они, по всей видимости, сами себе наносили. Некоторые стянули руки крепкими пропитанными черной смолой веревками, сквозь которые сочилась порченная кровь, другие же надели на голову железные венки или же и вовсе прибили стальными гвоздями свою броню к телу.

— Это отряд из Алгобсиса. — поведал Эскер, после того как они продолжили путь. — Флагелланты Матери-Церкви. И еще с ними были зоарийцы. Это они были в черных капюшонах. Не знаю, что им нужно, но я уже несколько дней слышу от местных о том, что эти безбожники что-то ищут в этих местах. Не удивлюсь, если предметом их поисков окажется эта самая скрижаль, что сейчас у тебя в сумке.

Феликс и сам успел заметить нарастающее напряжение, которое с каждым днем все больше усиливалось. Было бы глупо отрицать, что все те загадочные события, что произошли с ними, и перекрытие портов, а так же странная активность Алгобсиса и Зоара, были бы обычной случайностью.

— Значит нам лучше не останавливаться на ночлег в поселениях. — печально проговорил Феликс. Мысль о том, что им теперь придется ночевать в джунглях, пугала маленького никса так же сильно, как и сами преследователи.

— Нет, это будет еще более опрометчивым решением. — помотал головой Эскер. — Но мы не можем испытывать милость богов, а поэтому будем останавливаться в менее людных местах. Это займет чуть больше времени, чем планировалось, но зато так будет безопаснее.

— Имею должность соглашаться. — проговорил Синох, который в последнее время не спускал с Феликса глаз, и теперь, словно сторожевой пес, спал прямо на полу рядом с Феликсом в каждой гостинице, в которых они останавливались. — Нужно иметь поспешность, но не рисковать просто так.

Теперь им приходилось идти по безлюдным, заросших травой тропинкам, некоторые из которых выглядели заброшенными или вовсе непроходимыми. Два раза им пришлось даже обмотать лица повязками, которые Анья пропитала какими-то пахучими маслами, так как шли они по ядовитым болотам, порой забредая в пропитанные губительными испарениями чащи. Вода в этих местах была черной, как деготь, а иногда красной, как кровь. Одно утешение — насекомых в этих местах почти не водилось, но это было несильной отрадой, так как за место укусов Феликс все чаще страдал от ожогов и сыпи, которые оставляли местные растения и кислотные туманы, витавшие над болотами.

К концу восьмого дня путешествия по Зерзулле, им удалось выбраться из удушливых болотистых зарослей, и выйти к одной из многочисленных деревушек, которые прятались среди толстых многолетних деревьев. Экзотической растительности в этом месте оказалось куда больше, и утомленный Феликс смог в кои то веке насладиться жизнью, приобретя у хозяина таверны целую тарелку разнообразных фруктов, о которых до этого даже не слышал.

— Не нравиться мне здешний воздух. — настороженно проговорила Анья, когда они, вместе с Милу и Синохом, сидели в темном углу таверны. Феликс и Милу уплетали экзотическую еду, тогда как Анья, с каким-то зловещим остервенеем, полировала свою саблю.

— Это вполне ожидаемо, госпожа Анья. — отозвался Феликс, вертя в руках странный зеленый плод, похожий на цитрон, но более мягкий, и пахнущий цветами мяты. — Мы ведь на ядовитых землях, и не удивительно, что воздух здесь нечистый. Но, слава богу, мы можем перетерпеть его в этих замечательных деревеньках. Вы не знаете, как это правильно есть? — он указал пальцем на фрукт, но Анья, по-видимому, совсем его не слушала. Ее глаза шарили по таверне, будто надеясь найти причину ее тревог.

— Я говорю не про испарения, мальчик. — хмурясь проговорила она, все еще натирая лезвие масляной тряпкой. — Ты разве не видишь, кто перед тобой сидит. Яд для меня, что мука для пекаря. Нет, это что-то иное. Воздух здесь… иной.

Феликс посмотрел на нее, а затем обвел взглядом таверну, сам не зная зачем. Он принюхался, но уловил лишь сладковатый запах множества экзотических плодов, смешанный с менее заметной вонью тины и сырых досок.

— Если вас это так сильно беспокоит, то следует рассказать об этом Эскеру. — наконец проговорил он, вернувшись к блюду с фруктами.

Анья не стала как-то возражать на это, и через несколько минут покинула их. Феликс же, вместе с Милу и Синохом, продолжили свою вечернюю трапезу. А если точнее, то ели лишь никс и мальчик, Синох же просто сидел рядом, как всегда превратившись в неподвижную статую. Перед самым уходом к ним присоединился Хольф, который смог раздобыть местный алкоголь (наемники не стали брать с собой большие запасы вина, а те, что были, использовали в основном для медицинских целей). Опробовав его, Феликс не сильно удивился чересчур приторному и, в большей мере, кислому вкусу. Вино в этих краях делали по самым простым рецептам, пряча ягоды в стволы деревьев, где они бродили и давали то, что местные называли «ун’лоэ» — древесное вино.

Немного пригубив этой несильной браги, Феликс отправился спать. Когда он поднимался на второй этаж, то чуть было не упал, запнувшись о кривые ступеньки, которые были сделаны из толстых веток. И если бы не Синох, который вовремя его подхватил, то он точно бы больно ударился.

— Нужно совершать приготовления ко сну, Феликс Лихт. — сказал он, направляя маленького никса к дверям комнаты.

Феликс пробормотал невнятные слова благодарности, после чего вошел внутрь достаточно уютной, по местным меркам, комнаты. Она была не такой уж и противной, по сравнению с некоторыми предыдущими гостиницами, где, порой, были такие неопрятные матрасы, наполненные мягким, но дурно пахнущим мхом, что ему приходилось раскладывать спальный мешок прямо на полу, только бы не ложиться на те спальные места. Несколько свечей горели в стеклянных лампах, висевших у двери и окнах, но их свет почему-то показался Феликсу немного тусклым, будто что-то препятствовало ему. Вроде бы это был черный дым, или облако мошкары, которая слетелась на свет. Этот полумрак внезапно и с непреодолимой силой стал клонить его ко сну, и Феликс поплелся к кровати, которая стояла почти у самого окна.

Но что-то было не так. Тепло скрижали, греющей его бок, стало другим, навязчивым и раздражающим. Феликсу очень хотелось спать, но эта табличка будто всячески препятствовала этому, словно назойливый комар, звенящий над ухом. Он хотел было снять сумку, но понял, что сделать это ему почему-то не получается. Во все сгущающейся тьме его руки никак не могли совладать с кожаными лямками, которые с невиданной силой врезались в его плечо. Краем уха он услышал, как что-то большое и тяжелое рухнуло на пол, а затем увидел блестящую лысину Синоха. Монах лег спать… или нет? Слишком громко и грубо это произошло.

Феликс открыл было рот, но слова так и не покинули его. Он тут же вспомнил как нечто подобное ощущал на «Харибдиде», когда оказался в силках колдовской алхимии, не позволяющей ему двигаться и говорить. Но сейчас эти силы были намного слабее, и Феликс все еще мог сопротивляться, хоть давалось ему это с каждой секундой все труднее и труднее. Комнату уже полностью заволокло черным дымом, и Феликс побрел в сторону выхода, вытянув перед собой руку как слепец, чтобы ненароком не стукнуться о стену. Скрижаль под его боком все еще недовольно нагревалась и дрожала, словно требуя к себе внимания. Феликсу пришла в голову мысль, что она тоже, вместе с ним, борется с этим непонятным, наводнившим комнату дымом, наполняя тело маленького никса своим небесным теплом. Мысли Феликса постепенно начали проясняться, а опьянение от арнистрийской настойки как рукой сняло. Он понимал, что оказался в опасной ситуации, и нужно поскорее позвать кого-нибудь на помощь, или хотя бы выбраться из комнаты, которая в мгновение ока превратилась в смертельную ловушку. Но стены и потолок уже полностью исчезли в непроглядном черном мраке, и лишь свет от скрижали, который теперь исходил от самой сумки, разгонял эту тьму.

И тут Феликс увидел тех, кто наслал этот темный морок. Три таинственные фигуры в черных доспехах появились из мрака теней. Двое из них были высокими и гибкими, с изящными вытянутыми лицами и серебряными волосами. Третья же — наоборот, была низкая, и с первого взгляда неуклюжая, с большим железным колпаком на голове и с закрытым тканью лицом. В первую секунду Феликс было подумал, что это был какой-то ребенок, но потом до него дошло, что это был всего-навсего карлик, который, впрочем, не имел каких-то видимых признаков (кроме, конечно, роста), которые присуще людям, страдающим от этого недуга. И хоть с первого взгляда казалось, что этот карлик неуклюж, словно только что родившийся ягненок, движения его, как и движения высоких зоарийцев, были плавными и гибкими, а шаги неслышными. Феликс увидел, что каждый из них держит по кривому кинжалу, которые, к тому же, еще и источали холодный, безжизненный свет, словно далекие звезды в глубине космоса. Вместе с этим он увидел и источник тьмы, которая исходила из маленьких отверстий в рукоятках кинжалов. Но долго рассматривать их у Феликса не было времени, так как было понятно, что эти трое явно хотели напасть на него.

Феликс сделал шаг назад, но запнулся о бесчувственное тело Синоха, и не удержав равновесия, рухнул на пол. Этот неловкий момент спас ему жизнь, ведь в ту же секунду один из кинжалов прочертил мерцающую всполохом звездных искр линию, как раз в том месте, где мгновение назад была шея Феликса. Чувствуя подступающий к сердцу страх, словно тяжелая нога невидимого врага придавила его грудь, Феликс пополз назад, стараясь придумать хоть какой-то выход из страшной ситуации, и в любой момент ожидая нового удара. Темные силуэты убийц уже растаяли в дымке, но теперь Феликс будто бы слышал их, или правильнее будет сказать ощущал их присутствие. Скрижаль под его боком своей непрерывной пульсацией разгоняла тьму, и этот свет надежды придавал маленькому никсу сил.

Несколько мучительных мгновений прошли в полной тишине, пока новая серебряная дуга от кинжала не показалась из темноты, оставляя в дыму новую россыпь искрящейся звездной пыльцы. На этот раз Феликс был уверен, что ему не выжить, но в тот же миг комнату на секунду озарила еще более яркая вспышка, которая исходила от скрижали. В темноте послышался невнятный крик, и рука, державшая кинжал, дернулась, изменив свое направление, чиркнув по ладони Феликса, которой он закрыл свое лицо. Боль, сильнее чем от обычного пореза, пронзила его руку, и стала быстро распространяться по всему телу. Он чувствовал, как пылает огнем рана, будто к ней приложили раскаленную кочергу, и в тоже время ощущал, как силы быстро покидают его, оставляя за собой лишь расползающуюся тупую боль и липкий страх. Ползя, как ему казалось, в направлении кровати, он чувствовал, как его тело теряет все силы, словно жизнь улетучивается из него подобно дыму. Тот маленький островок пола, что был виден в свете скрижали, стал расплываться, и Феликс понял, что начал терять зрение. Свет от скрижали тем временем начал еще больше пульсировать, словно бьющееся сердце, и Феликс ощущал, как мечутся рядом безмолвные убийцы, как будто какая-то непреодолимая сила не пускала их. Но вот еще один удар выскользнул из тени, и лишь чудом не задел его, пройдя у самой его шеи. Феликс уже почти не чувствовал рук, и в безумной надежде на спасение, схватился за единственную вещь, находящуюся рядом с ним. Когда его обессиленные руки, изнывающие от жаркой боли, коснулись сумки со скрижалью, Феликс понял, что та развязалась, и верхушка каменной таблички вылезла наружу. Когда же его раненая ладонь коснулась гладкой поверхности скрижали, он почувствовал, как тепло от священного камня расползается по всему его телу, разгоняя холод и боль, как свет разгоняет тьму. Феликс ощущал, как силы возвращаются к нему, а зрение стало вдруг четким, как никогда. Не раздумывая, он быстро пополз дальше, еще крепче прижимая к себе скрижаль. Он увидел, как в темноте мечутся силуэты убийц, а поэтому постарался уползти как можно дальше от них. Может быть удастся выпрыгнуть в окно?

Двигаясь почти наощупь, Феликс вдруг обнаружил под рукой что-то большое и бесформенное, а через секунду сообразил, что это был его мешок с вещами. Моментально развязав его и вывалив все вещи на пол, он стал рыться в этой куче в поисках кинжала, или хоть чего-то, что помогло бы ему защититься. За это время рядом с ним промелькнули еще несколько ярких дуг от светящихся лезвий, но все они не достигли своей цели. Скрижаль своим пульсирующим светом отгоняла затаившегося в тенях врага, который метался вокруг него, не зная, как подступить. Феликс все еще не мог закричать, но слышал, как его противники злобно шипят и перекидываются непонятными фразами, после каждой неудачной попытки атаковать его. Шаря рукой по горе разбросанных вещей, Феликс молил святую Силестию и всех известных ему богов, чтобы они поскорее позволили отыскать ему хоть что-то, чем можно было бы защититься. На глаза ему попалась старая кожаная перчатка, которая оказалась чуть тяжелее, чем следовало. Он почувствовал, что в ней что-то лежит, а когда засунул внутрь руку, обнаружил несколько маленьких глиняных пузырьков. Секунду он старался понять, что это может быть, а затем в его памяти всплыл ответ. Да это же те самые зелья, которые дал ему Маверик полгода назад, перед самой битвой у Лонгерхолла! Он совсем забыл про них!

Не раздумывая, Феликс вытянул один из пузырьков и швырнул его в приземистую тень, которая мелькала в черной дымке. Феликс увидел, как тьма скрыла пузырек с черной жидкостью, а через секунду раздался глухой звук, похожий на то, как если бы где-то очень далеко раздался хлопок. За ним последовала вспышка и истеричный, холодящий кровь крик, отчего Феликс понял, что зелье сработало и один из его врагов серьезно ранен. Дева-Искупительница, благослови алхимиков и все их взрывающиеся зелья! Еще один пузырек полетел в другую тень, но та, в отличие от предыдущей, была готова и смогла увернуться от снаряда. Увидев это, Феликс решил не растрачивать попусту оставшиеся пузырьки, и приберечь их на тот момент, когда его противники снова пойдут в атаку, чтобы уж наверняка попасть в них. Пока они оставались на расстоянии, он продолжил поиски кинжала.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем он увидел кожаную рукоять среди груды пергамента и смятой одежды. Именно в это мгновение из темноты снова показался его враг. Но на этот раз это была не только одна рука, а весь противник целиком. Убийца выпрыгнул вперед, рукавом загораживая глаза от бьющего по ним яркого свечения, а второй нанося режущий удар. На этот раз Феликс уже своими силами удалось уклониться от него, а затем, не мешкая, маленький никс вцепился в ноги своего врага, и повалил того на землю.

Шипя и издавая страшные нечеловеческие звуки, его противник все еще загораживал рукой глаза. Феликс воспользовался этой ситуацией чтобы обхватить вторую руку противника, которая держала кинжал, и прижать ее к полу. Он чувствовал, как его враг извивается под ним, стараясь выбраться из хватки. Свободной рукой тот постарался ухватить Феликса за горло, но достал лишь до воротника, оставив на шее несколько царапин своими длинными ногтями. Их тела сплелись, и они стали кататься по полу в мешанине одежды, света и тьмы. Феликс выронил свой кинжал, и теперь всеми силами пытался удержать бушующего противника, мощи в котором было в разы больше, чем у маленького никса. Ему казалось, что под черными одеждами извиваются полчища каких-то гибких существ, похожих на змей, и в тоже время он видел бледные руки зоарийца, которые старались дотянуться до его шеи. Чувствуя, что вот-вот проиграет в этой неравной борьбе, Феликс навалился всем своим весом на врага, и стал быстро шарить рукой по полу, в поисках утерянного кинжала. Сначала он ничего похожего не обнаружил, а затем его пальцы наткнулись на скрижаль, из которой теперь что-то выпирало. Ухватившись за эту странную вещь, Феликс понял, что это была рукоятка кинжала. Раздумывать над тем, как оружие оказался воткнутым в каменную поверхность таблички Феликс не стал, и рванул его на себя. Все еще не спуская глаз со своего вырывающегося противника, он поднял руку с оружием, и понимая, что толку от этого будет не много, попытался пронзить пластинчатый, но гибкий доспех убийцы. Но кинжал, вопреки всему, вошел в черную сталь, словно нож в масло. И только сейчас Феликс увидел, что оружие, которым он пронзил врага, было целиком покрыто золотым пламенем. Раздался еще один вопль, а затем его противник вспыхнул, словно подожженный пух. Золотое пламя вырывалось из сочленений его доспеха, а сам убийца затрясся в неистовых конвульсиях. На мгновение сердце Феликса возликовало, но страх вновь сковал его, как только железные пальцы обхватили его горло. Рука третьего убийцы запрокинула его голову назад, чтобы перерезать шею, и Феликс увидел бледное лицо своей смерти, занесшую над ним свой гибельный клинок. Но еще одна тень, более грозная и страшная, поднялась за спиной убийцы, словно гора над хлипким деревцем. Синох, сцепив свои руки вместе, поднял их над головой убийцы, а затем обрушил их с такой силой, что вся комната затряслась от этого удара. На Феликса брызнула черная кровь, а хватка холодных пальцев тут же ослабла. Последний противник был повержен.

Эскер не стал рисковать отправляться ночью бродить по опасным джунглям, а поэтому они дождались утра, предварительно проверив окрестные дома на наличие других затаившихся убийц. Нападение зоарийцев, казалось, не вызвало ни у кого удивления или каких-то других подобных эмоций. Даже Феликс не удивился такому повороту событий, так как понимал, что после первого нападения, которое случилось в Меридиане, должно было последовать и второе. Или все же это было раньше? У маленького вора было стойкое чувство того, что при битве у Лонгерхолла наемники Анастериана охотились как раз за ним, хотя весомых доказательств этому Феликс придумать не мог. В любом случае теперь все были еще больше настороженны. После того, как они покинули гостиницу, Эскер повел их самыми безлюдными тропами, отказавшись от помощи местных проводников, прибегнув к старым картам, которые прихватил с собой из штаб-квартиры.

— Дай мне взглянуть на твой шрам, мальчик. — проговорила Анья, когда они шли по крепким мостикам, преодолевая очередную дурно пахнущую трясину. Феликс только что рассказал ей про рану, нанесенную одним из убийц. Сейчас этого пореза остался лишь еле заметный шрам.

— Тогда, во время нападения, мне казалось, что нож был отравлен, но… — начал было Феликс, протянув ей ладонь.

— Он и был отравлен. — сказала Анья, изучая рану. — Но не тем ядом, который ты себе, должно быть, представляешь. Те ножи, которые я видела, были сделаны из особого материала. В алхимии его принято называть марэстэлл — звездный сплав. И он становится очень опасным при определенных обстоятельствах и в определенное время. От лезвия таких клинков откалывается мелкая кристаллическая пыль, которая, попадая в кровь, несет быструю смерть. Как ты выжил, я не понимаю.

Феликс невольно дотронулся до сумки с небесной таблицей, которая теперь была теплой и спокойной. Он не мог найти другого объяснения, кроме как то, что эта каменная табличка излечила его. К тому же был еще и тот волшебный кинжал, которым он пронзил второго убийцу. После того, как обыскали трупы, то не нашли никаких следов этого огненного оружия, которым воспользовался Феликс. Тем не менее тело убийцы практически полностью сгорело, и когда его стали передвигать, так и вовсе раскрошилось в пыль.

К концу дня уже никто не говорил о прошедших неприятностях. Даже Милу перестал надоедать Феликсу вопросами о том, как все тогда произошло. Похоже, что маленький никс немного возмужал в его глазах, так как смог одолеть сразу двух опытных убийц, хотя, по мнению самого Феликса, ничего такого героического он не совершил. Да и другие наемники, казалось, стали по-другому на него смотреть, хотя из-за масок было точно не ясно, так ли это.

— Господин Феликс. — прошептал Милу, когда они вместе раскладывали палатки на поросшей сырой травой поляне. Эскер решил сегодня не останавливаться в деревне, а разбить лагерь на берегу чистого, не оскверненного ядом озера. Благо, что и мошкары в этих местах было не так много. — А что у старого Хьеффа под маской? И у остальных. Зачем они прячут лица-то?

— Тебя действительно это так волнует? — проговорил Феликс, возясь с тяжелым клапаном палатки, который запутался в кожаных ремешках.

— Преподобный говорит, что те, кто скрывают лица, скрывают и душу от глаз Господа. — все еще шепотом молвил Милу. — Они прячут лица, потому что страшатся своих грехов.

— Очередная чушь от твоего преподобного? — нахмурил лоб Феликс, и остановив борьбу с клапаном, деловито оглядел поляну, уперев руки в бока. Несколько наемников трудилось над костром, укладывая вокруг него мокрые камни и подкапывая землю. Среди них был и Серафиль, который раздувал дымящийся в его руках овечий трут. — Неужели ты думаешь, что от вездесущего глаза Господа спасут какие-то маски? Если бы это было так, то тот, кто влил в твой доверчивый ум эти лживые слова, первым бы надел на лицо такую маску. Да еще и мешок в придачу… Безумная Дочь, да как это открывается? — выругался он, вернувшись к клапану.

— И все же, господин Феликс, что же они скрывают? Не просто ведь так носят-то. Вы только не подумайте ничего, я ведь не со зла все это спрашиваю. Только вот как посмотрю на них, то тут же думаю, а что это у них там, под масками-то ихними. — не унимался Милу.

— Лица, как и у всех нас. — пожал плечами Феликс. — Не самые красивые, конечно, если брать в расчет голос и зубы того же Хьеффа. Не нужно забивать голову этими ерундовыми вопросами, Милу, а если уж так интересно, то спроси об этом самого Хьеффа.

Милу вроде бы как успокоился, но теперь и сам Феликс невольно задался этим же, вполне резонным вопросом. Он и раньше об этом думал, но всегда его что-то отвлекало. Может быть и вправду спросить у Эскера или у кого-то еще. В Стелларии ходили много разных слухов про Железных Масок, и самым распространенным из них был тот, что наемники прячут под масками страшные увечья, которые они получили во время опасных экспедиций. Правда у того же Серафиля маска была совсем маленькая, больше похожая на карнавальную, какие обычно любили надевать на глаза знатные особы, но при этом никаких жутких отметин Феликс на его лице не наблюдал. Он еще долго думал над этим вопросом, и на следующий день его терзали эти мысли, но он решил оставить их на потом. Вдруг окажется, что наемники скрывают какую-то страшную тайну, и она тяжелым грузом прибавиться к тем беспокойным мыслям, которые и так не оставляли голову Феликса. Пусть лучше все остается как есть — таинственным, но не тревожным.

— Говорят, когда-то эти леса были совсем другими. — сказал Джако, разговорчивый наемник, в маске, напоминающей паука, ухватившегося своими тонкими лапами за голову. — Почти райским местом, если верить словам местных.

Феликс не так хорошо знал «сошэ» — язык, на котором говорили арнистрийцы — поэтому у него не было возможности как следует проникнуться местными приданиями и традициями. Но рассказ Джако вызвал у него интерес, смешанный с печальной жалостью к людям этих мест.

— Когда живешь в таком оторванном от жизни месте, то невольно начнешь думать о прекрасных землях, пусть даже они никогда и не существовали. — проговорил маленький никс, осторожно ступая по тропинке, и ведя за собой свою лошадь.

— А вот мне совсем не кажется, что это обычные выдумки. — встрял в разговор Эскер. — Ты поймешь это, когда увидишь Зерзуллу. Пусть ее красота давно уже померкла, но в ней еще можно увидеть отголоски былого величия. К тому же, я тоже не раз слышал эту историю, причем не только от арнистрийцев. Когда-то Зерзулла была цветущим королевством, по красоте не уступающая релиморским Великим Садам, и превосходящая Банафрит и бретальские священные рощи. Говорят, что правящая династия вела свой род от самих божьих посланников, а арнистрийцы были их слугами. Тогда они были совсем другими — высокими и красивыми, похожими на грациозных лебедей. Вот, посмотри…

Порывшись в седельной сумке, он вынул драгоценный кулон, который уже не раз демонстрировал старостам местных деревень, а также владельцам постоялых дворов. До этого Феликс не особо обращал на него внимания, но взяв в руки увидел, что выполнен он был очень искусно, и мог посоревноваться в изяществе с работами Эна. В украшенной золотыми завитушками рамке был инкрустирован отшлифованный драгоценный камень, похожий на черный кристалл. Но как только Феликс стал вертеть его в руках, и лучи солнца пронзили его поверхность, цвет кулона поменялся с черного, на небесно-голубой. И в его недрах, словно два застывших во льду цветка, засияли новые самоцветы, похожие на созвездия. И только когда он еще немного повертел кулон, то понял, что маленькие камушки и вправду, словно скопления звезд, образуют фигуры двух женщин. Они были безлики, но их узнаваемые формы давали ясно понять, что это были именно женщины. Их круглые животы соединяла пуповина, а над головами сияли символы солнца и луны.

— Са’эрэ и Арьез. — объяснил Эскер, увидев растерянное лицо Феликса. — Местное двуликое божество, которое воплощает материнство и бесконечный цикл рождения и смерти.

— Постой. — проговорил Феликс, и еще раз взглянул на кулон. — Как ты сказал? Са’эрэ и Арьез? Ты имеешь в виду Серу и Арис — Мать Цветов и Дочь Озер? Это же религия Бреталии.

— Бретальцы переняли ее у морских арнистрийцев. — сказала Анья, которая внимательно слушала их разговор. — В то далекое время в Бреталии процветало многобожие, и шли целые воины между религиозными фанатиками. Тогдашний правитель, Элой Вознесенный, решил объединить всех под эгидой одной единой веры, и с этой целью отправился на юг, через Суммийское море. Он направлялся в Старые Города, так как слышал, что там есть много разных храмов, но по дороге наткнулся на Арно-Очинг, где и увидел как арнистрийцы поклоняются садам и цветам. Ему она пришлась по душе, и он решил оставить ее как единую религию всей Бреталии, дополнив ее любовью к озерам и морским девам.

— Вы очень хорошо разбираетесь в истории, госпожа Анья. — улыбнувшись, проговорил Феликс, возвращая кулон Эскеру. — Может быть тогда вы нам расскажите, что же произошло с этим дивным королевством? Почему прекрасные сады превратились в ядовитые болота?

— Я не могу знать всего, мальчик. Но то, что мне известно, говорит о том, что полубоги, правящие этими землями, покинули цветущие города, после чего Зерзулу поглотила скверна. Арнистрийцы, которым было вверено ухаживать за оставленными садами, не смогли справиться с нахлынувшим злом, и многие покинули эти места. Те же, кто остались, поникли и исказились, как и сама их земля.

— А я слышал другое. — взволнованно вставил Джако, которому, судя по нетерпеливому голосу, хотелось рассказать свою историю. — Когда-то тут жила прекрасная принцесса, красивая, как золотой рассвет. Но она заболела, и ее отец — король этих земель — отправился на поиски лекарства в земли богов. Когда же он нашел то лекарство, то боги потребовали за него плату, и тогда тот отдал все, что у него было. Боги забрали всю красоту этих мест, а душу принцессы запечатали в бессмертный цветок. Король стал нищим, но был рад тому, что смог спасти дочь.

— Какая печальная история, хотя и звучит как очередная байка для пьяных посиделок в таверне. — проговорил Феликс.

— Чем плоха моя история? — обиделся Джако.

— Ничем. — поспешил ответить Феликс. — Она прекрасна, и возможно, что где-то даже есть песня, повествующая об этой прекрасной, как рассвет, принцессе. Но стоит помнить, мой дорогой друг, что в мире много ужасных мест, и люди все время пытаются найти оправдание тем невзгодам, с которыми они сталкиваются, именуя их неким «злом». В моем родном городе таких историй целая куча.

Они еще долго спорили на эту тему, и на их пути встречались множество мелких поселений, в которых находились люди, подтверждающие слова Джако о принцессе. Причем были и такие, кто умудрялся соединить рассказ Аньи и Джако в единое целое, дополнив его своими небылицами. Феликс даже услышал песню, а точнее печальную мелодию, повествующую об утрате и увяданию этого дивного королевства. Маленький никс уверял себя в том, что местным просто нравиться ассоциировать себя с прекрасными созданиями, вроде величественных лебедей, или хотя бы с их морскими собратьями из Арно-Очинг, а поэтому они всячески поддерживают эту легенду.

Спустя несколько дней Эскер вывел их из дремучих джунглей на более широкую дорогу, которая была одной из главных артерий этих опасных земель. На их пути стали все чаще появляться нагруженные повозки и караваны, следующие в обратном направлении, в сторону Ашура. Выйти на главную дорогу Эскер решил потому, что дальше следовать обходными тропами было бы гораздо опаснее. И теперь Феликс ощущал, как Синох то и дело напрягает мускулы, когда около них проезжала очередная, покосившаяся от тяжелого груза телега.

— Что-то много людей едет из Зерзуллы. — задумчиво произнес Эскер, когда рядом с ними проскрипела новая телега, доверху нагруженная вещами. — Видать слухи про беспорядки в тех местах оказались правдивы.

В последнее время они все чаще слышали про то, что в Зерзуллу были введены войска ашурийцев для подавления внезапно вспыхнувших мятежей местных религиозных конфессий. По словам Эскера, такое уже не раз случалось в разное время, и поэтому между правителями Ашура и Зерзуллы существовали военные союзы, которые помогали им поддерживать мир в городах. Но даже Феликсу, далекому от военного дела человеку, было хорошо известно, что во время религиозных стычек люди не бегут такими большими группами, которые они наблюдали за последнее время. Те арнистрийцы, которых они встречали по пути в город, неохотно делились новостями, и старались продолжить свой путь как можно скорее. Из их слов следовало, что мелкие беспорядки в городе переросли в нечто большее, и ашурийцы заполонили все улицы, перекрыли храмы и королевский дворец, а также ввели строгий комендантский час. Поэтому многие арнистрийцы, особенно на фоне смерти ашурийского императора, решили покинуть свои дома и на время перебраться в тихие деревушки, спрятанные в непролазных лесах.

— Скоро мы уже сможем увидеть город. — ободряюще объявил Эскер, когда солнце начало свой поход на запад. Растительность в этих местах была уже не такой пышной, как несколько часов назад, и было видно, что цивилизация в этих местах еще процветает. Дорога была вымощена разноцветной мозаикой, а на пути им все чаще встречались величественные статуи древних правителей, некоторые из которых были наполовину поглощены неуклонно подступающим лесом, и скрыты за цветущими лианами.

— Будет очень замечательно переночевать наконец в мягкой постели, а не на этих соломенных матрасах, изъеденных клопами. — пожаловался Феликс, вспомнив последние дни их путешествия.

— Не сильно и расслабляйся, мой маленький друг. — ухмыльнулся Эскер. — Мы не станем долго задерживаться в Зерзулле. А вот, кстати, и город… Святая Дева-Искупительница!

Феликс стал винить Эскера за столь эмоциональный возглас. Он и сам был поражен открывшимся ему видом. Они только что вышли на возвышенность, от которой дорога резко уходила вниз, открывая вид на большую долину, в центре которой находился высокий каменный город. Но полюбоваться высокими шпилями и монолитными пирамидами не давало огромное черное облако, нависшее над каменными стенами, словно гигантский паук над пойманной бабочкой. Изумрудные обсерватории были затянуты поднявшимся облаком черного пепла, а их золотые, украшенные резьбой телескопы, все еще выглядывали из этой тьмы, пытаясь ухватиться своими замутненными линзами за далекие уголки неведомого космоса. Множество костров пылало в разных частях Зерзуллы, а на улицах, словно трудолюбивые муравьи, сновали множество маленьких закованных в черное железо солдат. Феликс видел, как они выламывали двери домов и волочили за собой перепуганных жителей, словно скот на бойню. Сотни военных машин стояли перед украшенными сложной лепниной и заросшими цветущим мхом крепостными стенами. Огромные элефанты то и дело поднимали свои хоботы, перекрывая трубным воем шум и крики города, а риносы рыли своими рогами почву рядом покрытым кувшинками рвом. Зерзулла горела, и было понятно, что Феликсу еще долго не представится случай поспать на хорошем матрасе.