Звезда Ворона

Глава 21. Кровоточащий город

Долго еще едкий дым от пожарищ поднимался в небо, и земля вокруг ведьмовской деревни была пропитана его тяжелым духом. В тот день еще много раз зажигались погребальные костры, в которых подоспевшие войска арлекинов сжигали бесчисленные тела убитых пиктов, а потом еще и ночью, в центре озера, разожгли другие, священные костры с серебристым пламенем, которому придали тела погибших защитников. И дым от тех костров разогнал тьму, и наполнил лес свежим ароматом, сродни чистому весеннему воздуху и бодрящему аромату мяты, хвои и луговых цветов. Но это благоухание распространялось лишь на окрестные земли, в глубине же древнего леса по-прежнему бушевали яростные пожары, которые разожгли убегающие в страхе враги. Поэтому большинство подоспевших на помощь войск, среди которых был и сам король Валь-Фараюм с двумя своими старшими сыновьями — Альсаилем и Альраилем, отправились добивать разбежавшихся пиктов и тушить разгоравшиеся пожары. Феликс был поражен как они так быстро сумели подоспеть на помощь, ведь их горное царство находилось за сотни лиг, и преодолеть такое большое расстояние за пол дня было невозможно. Хотя, все оказалось намного проще, и арлекинское войско прибыло на помощь не из Уамаль Эошула, а из ближайшего пустынного города Ра-Ильзула, который арлекины отбили у ненасытных ашурийцев. Война на Третьем континенте за последние семь лет разгорелась пуще прежнего, и теперь арлекины давали отпор объединенным силам Ашура, Зоара и Алгобсиса. Изеул же, вместе со своим уродливым подобием сына, погиб в огненном вихре, сгорев дотла, и превратившись в сухой огарок. Огонь не тронул лишь отрубленную голову Труцидара, которая покоилась в золотом гнезде за спиной его отца. Она вообще не пострадала, и даже грязь и копоть не тронули навеки застывшего лица и белоснежных волос. Когда ее нашли, то все увидели, что из безжизненных глаз пикта катятся настоящие слезы. Унлаха велела забрать голову, но никому не сказала, что будет делать с ней, и никто больше об этой голове так и не услышал.

Феликс вообще, в первые минуты после битвы, ни о чем не мог думать, так как его голову заполонили сотни неуемных вопросов, словно стая назойливых мух, и каждая жужжала над ухом, не давая сосредоточиться. Больше всего его, конечно, интересовал преобразившийся Дэй, который, после битвы, вновь стал прежним, одноруким пастухом в поношенной одежде. Усмирив безудержный огонь, он устало облокотился о стены деревни, и долго сидел в молчании, будто молясь кому-то, и никто его тогда не трогал, пока он сам не встал, и не подошел к Феликсу.

— Вот и еще одна тайна раскрыта, мой добрый друг. — сказал он, пока Феликс отдыхал, сидя на скамейке и глядя на серебряные костры вдалеке у тихого озера, где придавали огню тела защитников деревни. Солнце уже зашло, и на небе зажглись яркие ночные огоньки. — Правда, толку от этой тайны не много.

— Унлаха мне уже рассказала немного про тебя, хотя и не все, что мне хотелось бы услышать. — ответил Феликс, не отрывая взгляда от костров.

Предводительница древесных дев действительно рассказала Феликсу о том, кем на самом деле был Дэй. В это трудно было поверить, но Дэй оказался одним из семи сынов Иакира, и одним из военачальников армии, что когда-то, в незапамятные времена, выступила против Короля-Ворона Хасиналя и Хранительницы Древа леди Лалафэй. Но по ее же словам, Дэй в то время выглядел по-другому, и носил другое имя. О многом она умолчала, и Феликс не стал допытываться, понимая, что нужных ответов ему все равно не дождаться. Да и как ему казалось, Унлаха и сама не знала о том, что приключилось с Дэйем после войны, и почему он так сильно изменился.

— Мне было горестно снова брать в руки меч, и вдвойне горестно было обманывать дорогих мне людей. — ответил Дэй, присаживаясь рядом. — Но я счел это правильным, так как дал себе обещание жить новой жизнью, и к тому же, враг может воспользоваться этим знанием для своих злых целей. Когда-то я уже был заклеймен злом, проклят на бесконечную ссылку и вечное покаяние. В то забытое время враг и обманул меня в первый раз, направив по ложному пути.

— Так это правда? Ты тот самый Кирфаэль — хранитель негасимого пламеня?! — Феликс не смог сдержать обуревавшего его чувства удивления, странным образом смешавшегося с отголосками злости к пиктам, которые еще не потухли после битвы, и поэтому возглас его вышел похожим на обвинение. Но ему было все равно, так как перед ним сидел некогда великий воитель из неземного рода.

— То имя, что ты сейчас назвал, не мое, и никогда не принадлежало мне. Свое же имя я давно утратил и забыл, как забыл и многое другое из прошлой жизни. — слова Дэя были наполнены горестями и тяжестью. — Мне, наверное, уже никогда не удастся вспомнить всего, что мне было так дорого, и что я принес в жертву, дабы искупить свои грехи. Я утратил право называться сыном Златорогого Владыки, и отрекся от своей силы, дав зарок жить как человек. Но даже мне было не под силу обойти законы мироздания, и поэтому бессчетное множество раз я умирал и перерождался, теряя свой облик, силы и память. Сейчас мои воспоминания подобны сновидениям, самые дорогие из которых я всеми силами стараюсь удержать. Так что не жди от меня чего-то большего, чем то, о чем я уже успел рассказать тебе, потому что о большем я и сам не ведаю.

Долго еще они сидели в молчании, наблюдая за тем, как медленно догорают погребальные костры. Глядя на мерцающий, словно драгоценные камни, дым от костров, Феликс думал о том, куда же теперь отправляются души погибших ведьм? Может быть также, как и царь ферасийцев, они поднимаются вместе с серебристым дымом на небо, где им открываются врата в Святые Уделы? Потом он вспомнил о Гантэре, и тоже подумал о том, где же он сейчас.

— Тем утром… — вдруг начал Феликс. — Однажды утром, за несколько дней до нашей встречи… Это ведь ты спас меня тогда от зоарийцев?

Дэй нахмурил лоб, будто пытаясь что-то вспомнить.

— Ты говоришь о той погоне в Шальнумале, когда за нами гнались злые порождения королей Ва-Келья? О зургалах?

— Нет. О зургалах, но не о тех. Они ведь меня и до этого преследовали, эти вороньи всадники, еще в Стелларии. Тогда, в тирнийском лесу, во время грозы на меня напали эти твари, а ты меня спас. Это ведь был ты тогда, в колпаке?

Взгляд Дэя вдруг остекленел, а затем его тронула тревога. Он отложил свой посох и схватился рукой за плечо Феликса.

— О чем ты говоришь? Кто тебя спас? Когда?

— Я ведь уже только что все сказал. На поляне, недалеко от имперского тракта. Там был этот смертоносец-зургал, который собирался меня убить. Тогда же ко мне на помощь и явился мечник, ну прямо точь-в-точь как ты. И колпак, и меч огненный. И как это у тебя так выходит их призывать? Тоже, небось, какая-нибудь алхимия? — Феликсу вдруг стало до жути интересно все, что он совсем недавно увидел. Горести улетучивались вместе с мерцающим погребальным дымом, и ему захотелось разузнать побольше обо всех чудесах, которые явил сегодня Дэй. Но тот, похоже, совсем не услышал последние слова Феликса. Лицо пастуха омрачили тени, и он погрузился в глубокие раздумья.

— Я не мог быть там. — наконец медленно проговорил он. — Ты точно в этом уверен? Как тот мечник выглядел? Ты рассмотрел его одежды? И самое главное — какой был его меч?

Феликс задумался. А ведь и правда, у того меченосца были немного другие одеяния, более потрепанные и заплатанные. Те доспехи, которые сегодня явил Дэй, были богатые и нарядные, тогда как у того, другого воителя, они были совсем изношенные. Да и меч у Дэя тоже отличался — он был волнистым, с яростным оранжевым пламенем, а у мечника на поляне пламя было белым, а клинок — истерзанный ржавчиной и коррозией.

Тут и Феликс задумался. Он знал, кому принадлежит тот непригодный для битв клинок. В прошлый раз он отбросил эту мысль как глупую шутку, ведь он даже представить себе не мог, что тем, внушающим благоговейный страх и восхищение мечником, может оказаться вечно зарывшийся в книги Джаспер. Тот все время твердил, что меч ему нужен лишь для показухи, чтобы оказывать нужное впечатление. Но сейчас, когда даже однорукий пастух преобразился в легендарного воителя, эта мысль уже не казалась ему такой уж безумной.

— Унлаха рассказывала, что у тебя было шесть братьев. — Феликс посмотрел на все еще встревоженного Дэя, который смотрел перед собой невидящим взглядом. — Что с ними стало? И что стало с Иакиром?

— Мои братья… — Дэй будто бы очнулся ото сна, услышав голос Феликса. — Четверо вернулись в Святые Уделы, а один… Отдал свою жизнь за меня.

Тут Феликс увидел, как по щекам Дэя покатились слезы. Он не стал наседать с расспросами, и тихо сидел, ожидая пока Дэй сам решит заговорить.

— Что же до моего отца. — продолжил разговор Дэй после долгой паузы, но при этом голос его был тверд. — То он сгинул навеки из этого мира. Как я уже сказал, всего мне не вспомнить.

Феликс продолжал сидеть, и ему хотелось задать еще больше других вопросов, но, как и сказал Дэй, вряд ли он получит на них ответы. Сон и нестерпимая усталость начали брать свое, и вскоре Феликс сам не заметил, как уже оказался у своей постели. За окном уже начало светать, когда он плюхнулся на кровать.

Когда Феликс проснулся, солнце уже коснулось западных верхушек леса, а священные костры давно догорели, и теперь озеро было укрыто легкой пеленой тумана, похожего на невесомую белую вуаль невесты. Часть арлекинских войск после преследования пиктов уже вернулась обратно в деревню, и теперь вокруг поселения ведьм были разбиты множество разноцветных военных палаток, над которыми развивались многочисленные знамена тех или иных родов. Королевская семья шалаль тем временем уже покинула лес, а вот Нананиль осталась. По большей части как раз к племени рамуа и принадлежали подоспевшие войска, которые теперь стояли радужным лагерем у опушки леса.

Недолго просидев в угрюмых раздумьях, отгоняя все еще преследующий его сон, который становился все более тревожным и будто стремился прорваться в реальность, Феликс решил, что нужно как можно скорее отправиться в путь. Они и так долго засиделись на одном месте, и медлить больше нельзя.

Спустившись вниз, он никого не застал, а поэтому сразу вышел на улицу, после чего направился к фургону Зено. Постучав в железную дверь, и не получив ответа, он дернул ручку, и дверь, к его удивлению, оказалась открыта. Звякнул входной колокольчик, и лишь на мгновение Феликс увидел, как Зено, положив голову на грудь Анастериана, дремлет, сидя рядом на кресле. Серебристый звон мигом разбудил ее, и она, вздрогнув, быстро вскочила на ноги.

— А, это вы, господин Феликс. — растерянно проговорила она, почесав за ухом и накрыв тело Анастериана алым саваном. — Что-то не так?

— Само собой «не так». Я бы даже сказал, что все «не так», как мне хотелось бы, чтобы было «так». — уверенно проговорил Феликс. — Я считаю, что нам нужно как можно скорее выдвинуться в путь. Вы знаете, где остальные из нашей компании?

— Знаю, знаю. — засуетилась Зено, и подойдя к алхимическому столику начала перебирать стоявшие там зелья, при этом не удержавшись, как приметил Феликс, от того, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале и не разгладить несколько растрепанных прядей, отчего Феликс не удержался, и про себя подумал: «Пфф, женщины». — Вы это очень здорово приметили. Я про то, что нам нужно поскорее отправляться в путь. — продолжила говорить Зено. — А наши друзья, как мне думается, сейчас в военном лагере рамуа, рядом с деревней. Полагаю, что все уже подготовлено к отбытию. По крайней мере, когда я отправлялась отдохнуть, то наш бравый железнолицый предводитель отдал приказ начать приготовление к отбытию. Возможно, что и лошади уже снаряжены, так что можно отправляться хоть сейчас.

— Тогда не будем медлить. — сказал Феликс, отступая в сторону от двери, чтобы пропустить Зено.

— Но и торопиться, сломя голову, тоже не следует. — ответила та, опоясываясь своим странным шиповидным мечом. — А где, кстати, ваш легендарный клинок? Неужто вы его уже проворонили?

Феликс поджал губы, не зная, что на это ответить. Со всеми этими тревогами и тяжелыми мыслями, он совсем забыл про Эльзир, да и в комнате, когда Феликс проснулся, меча уже не было.

— Ладно, ладно. — весело проговорила Зено, похлопав его по спине. — Не пугайтесь, это я его ненадолго одолжила. Так, на всякий случай. Отдала его этому вашему беспокойному шнурку, что вечно за вами таскается. На хранение, так сказать.

— Вы про Милу? — уточнил Феликс, когда они вышли на улицу. — Неплохая идея, но, наверное, стоило бы сначала спросить меня. Этот мальчишка, наверное, чувствуя такую огромную ответственность, и не спал вовсе.

— Сегодня много кто не спал, такие вот дела. — развела руками Зено, когда они вступили за ворота деревни.

Военный лагерь арлекинов распростерся от одного конца поляны, до другого. Словно огромные весенние цветы, распустились многоцветные шатры и палатки, завораживая своими яркими красками и непривычными формами. Некоторые строения были настолько величественными, что походили на целые особняки из ткани, а некоторые так и вовсе были многоэтажными фургонами, напоминающими дома на колесах, с кривыми трубами и узорчатыми парапетами. Тут и там паслись удивительные арлекинские кони, которых те называли элеи, и которые изгибали шеи, словно морские коньки, и неслышно передвигались на своих грациозных ногах. Кроме них тут было и множество других пород — от привычных всем бретальской породы, до самосских жеребцов, которых подоспевшие на помощь воины арлекинов отняли у пиктов. Но больше всего приковывали внимания сами солдаты.

Феликсу еще не доводилось видеть воинов рамуа, кроме тех нескольких охранников, что сопровождали Нананиль, да отряда, что сдерживал натиск пиктов до прибытия основных сил. Но сейчас, глядя на снующих туда-сюда солдат, он увидел, что внешне те почти не отличаются от своих горних собратьев. Такие же высокие и статные, держащие спины прямо и, почему-то, не скрывающие своих лиц. Видимо, в такое тревожное время не до древних традиций, и после битвы солдатам хотелось отдохнуть и насладиться чистым лесным воздухом, без масок и доспехов. Но если обычные рядовые солдаты не скрывали лиц, то вот их военачальники строго соблюдали даже эти несущественные традиции, и ходили в высоких закрытых шлемах с бубенцами. Вообще, доспехи солдат, как и все остальное в жизни рамуа, были такие же многоцветные и шутовские, но при этом до нельзя крепкие, эластичные и надежные.

Удивляясь этой их необычной стати, граничащей с циркачеством, Феликс не заметил, как добрел вместе с Зено до главного шатра, который был такой большой, что под его навесом расположились еще несколько палаток поменьше, вместе с дюжиной радужных фургонов-домиков. Феликса и Зено беспрепятственно пустили внутрь этого высокого навеса, в котором только что завершилось какое-то важное военное собрание. Из разных частей его выходили утомленные битвой и разговорами генералы, каждые со своей свитой, гербовыми накидками, и сопровождающими их знаменосцами. Там же они нашли и Эскера, который вел речи с маленькой Нананиль. Завидев Феликса, королева рамуа качнула своей светловолосой головой, увенчанной бубенцами, которые издали легкий, задорный звук.

— Ну вот и прибыл, наш бравый герой. — проговорила она, как всегда сопроводив слова трелью на арфе.

Феликс до сих пор не мог поверить, что эта маленькая задоринка является королевой. Он ведь так беззаботно с ней болтал, а теперь что ему говорить? Чтобы не оплошать, он на всякий случай низко поклонился, перед тем как заговорить.

— Рад видеть ваше величество в добром здравии. — сказал он, не отрывая взгляда от забавных, с закрученными носами, башмаков Нананиль.

— Чего это он? — растерянно пробормотала звонкая королева, посмотрев на стоявшего рядом с ней Эскера.

— У кочевых арлекинов не принято исполнять дворцовый этикет. — объяснил наемник. — У них все, в какой-то степени, распределено между собой поровну.

— Ну, тогда это многое упрощает. — сказал Феликс. — Раз уж не нужно раскланиваться, то может быть перейдем сразу к делу?

— Тут и переходить не к чему. — Нананиль плюхнулась в одно из мягких кресел, положив ногу на ногу. — Мы уже без вас все пошушукали. Отправитесь вы к ночи, лошадки и еда вам уже приготовлены. Если хорошенько распределите времечко и силы, то через три дня прискачете к Алгобсису.

— Как к Алгобсису? — удивился Феликс. — После всего, что мы тут увидели, вы предлагаете нам скакать прямо к врагу, в его раскрытую черную пасть? Нельзя ли придумать какой-нибудь другой путь, менее угрожающий?

— Если только зарядить вас в катапульты, и попробовать перекинуть через границу пустыньки, где столпились войска ашурийцев. — беззаботно сказала Нананиль.

— Путь у нас сейчас лишь один, и он лежит через стан врага. — вставил Эскер. — Знаю, звучит не утешительно, и да поможет нам Всемогущая Силестия, но это лучший вариант, который у нас имеется. Мы уже отправили гонцов к отряду Железных Масок, который расположился в тех окрестностях. В Алгобсисе есть надежный провожатый, который сможет незаметно сопроводить нас через эту проклятую землю, так что шанс еще есть.

Феликсу совсем не хотелось следовать этому рискованному плану, но выбора ему не оставили. И как только на небо взошел перевернутый месяц, небольшая группа, состоящая из семи всадников, одной скрипучей повозки и черного бронированного фургона, оставила деревню, направившись на юг. Зено управляла своей алхимической каретой, а повозкой, в которой по обыкновению разместился Милу, правил Арель. Остальными же всадниками были Феликс, Дэй, Эн, Синох, Серафиль, Эскер и Хольф. Что же до Рольфа, то именно его Эскер послал вперед, чтобы найти провожатого. Феликс немного волновался за рыжебородого наемника, так как боялся, что ищейки врага смогут нагнать Рольфа, но Эскер успокоил маленького никса, сказав, что Рольф хорошо знает те места, и сможет о себе позаботиться.

Ехали через аркалийский лес молча. Феликс то и дело поглядывал на Милу, который теперь прижимал к себе сверток с Эльзиром, словно дорогое сокровище. Феликс счел лучшим не привязывать меч к седлу, дабы ненароком не поранить Соль, ведь меч был невероятно острым, и мог выскользнуть из ткани, а в руках Милу он все же покоился более уверенно. Мальчишка, хоть и был напуган, все же решил ехать с остальными, хотя, как приметил Феликс, святой чепухи, которую влил в его неокрепшие мозги «преподобный», в Милу резко поубавилось. Он больше не говорил о лестницах в небо и о Святой Земле. Теперь на его лице все больше можно было увидеть мрачную маску разочарования, и решимость, но не такую блаженную, как раньше. Теперь Милу выглядел куда более взрослым, чем прежде.

Первый день пути закончился без происшествий, и они выехали из леса уже к утру, оказавшись в холмистой степи, где то и дело встречались небольшие пригорки и скалы, поросшие травой. Чем-то эта местность напоминала луга М’нура, где обитали ненавистные пикты. Разве что трава тут была намного выше, и порой доходила до пояса. Были тут и тихие озера, и быстрые реки, а иногда встречались и одинокие деревеньки, с хмурыми жителями, взиравшими на путников злыми и недоверчивыми взглядами. Все чаще на их пути стали попадаться и идолы Придавленного, руки которого были сделаны из дерева или сплетены из колючек и сена. Что странно, ни одного военного патруля они так и не встретили, и нигде в ближайших землях солдат тоже не видели.

На второй день стали попадаться и другие идолы, которые заставили Феликса вновь взяться за розу Силестии на своей шее. Они напоминали огромные металлические кресты, горизонтальные балки которых были выполнены в виде распахнутых крыльев, а на самой верхушке, там, где по мнению Феликса, должна была находиться голова, горело негасимое пламя, которое венчал шипастый железный ореол. Глядя на них, Феликсу казалось, будто какого-то железнокрылого ангела с огненным лицом распяли на столбе. Это ощущение еще сильнее усилилось вечером, когда эти идолы стали отбрасывать длинные, извивающиеся тени. Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных образов, Феликс завел разговор об арлекинах.

— Все-таки чудной этот народец, арлекины-то. Вроде бы и одной крови, а вон какие разные. Одни яркие и беззаботные, словно полевые цветы, а другие словно ручеек, знай себе плывут через горы и камни, да еще и красоту какую навели там у себя в звездных пещерах. Остальные кирэ, интересно, тоже как-то от них отличаются?

Разговор этот Феликс завел вечером, когда солнце уже зашло, и они устроились на привал рядом с извилистой речкой, заросшей со всех сторон пышной осокой и камышом.

— Лумуа тоже имеют большую отличительность. — сказал Синох, с благодарственным поклоном принимая из рук Милу чашку с горячей похлебкой. — Они местополагаются в пустыне, и почти никому не показываются. Веселости в них мало, и они не любят театра и красок.

— Значит нам повезло, что компанию нам составили самые веселые из циркачей, правда, господин Феликс. — сказал Милу. — Представления-то у них какие красивые, и как ловко они все это делают, ну, жонглируют головешками, и на руках ходят, словно на ногах. Вот это самые настоящие из всех арлекинов, скажу я вам.

— На самом деле все вы неправильно произносите их название. — встрял в разговор Дэй.

— Смотрите-ка какой знаток выискался. — весело подала голос Зено. — Ну сейчас нас научат как да что правильно говорить, и как оно было на самом деле.

Феликс заметил, что некоторые его спутники, после всего случившегося, стали немного сторониться Дэя. Эскер все время старался избегать взгляда однорукого пастуха, и впервые за все время их путешествия ехал в конце колонны. Серафиль с Милу тоже как-то не так поглядывали на Дэя, и это печалило Феликса, потому что он и сам не знал, как ему теперь относиться к своему другу. Вроде бы ничего не поменялось, и Дэй был все тем же Дэем, и все-таки, он так же теперь представлялся кем-то чуждым и неземным. Стало трудно воспринимать его как обычного человека, и Феликс, как мог, избегал этих тяжелых мыслей.

Дэй лишь ухмыльнулся на это высказывание Зено, и продолжил говорить:

— На самом деле нужно произносить айнэкирэ — земные защитники. Аин — это земля, на языке айналь, на котором говорят арлекины. А еще так назывался их первый город, откуда и вышли все их племена. Сейчас я уже не могу сказать, где он точно находился, но, по-видимому, где-то на западе.

— Трудно что-то запомнить, когда живешь уже не одну сотню лет, да? — непринужденно сказал Арель, палкой поддевая дрова, чтобы они лучше горели.

Феликс посмотрел на капитана недовольным и укоризненным взглядом, но тот и ухом не повел, продолжая ворошить дрова.

— А мне вот интересно узнать, что же такое вас потянуло за нами, господин Арель? — вдруг спросил Феликс. — Наш поход уже нельзя назвать обычным путешествием, раз уж он начал превращаться в смертоносную погоню. Я могу понять стремление почти всех, кто сейчас в нашем небольшом отряде, но вас-то, господин Арель, что так тянет за нами?

— А ты что же, недоволен моей компанией? — обиженно пробурчал Арель. — И что же ты хочешь услышать?

— Было бы очень кстати услышать правду. — сказал Феликс.

— И что она тебе даст, твоя правда? Может быть она поможет тебе лучше сражаться? Или убережет от чего-то? Правда, сухопутная козявка, тут заключается в том, что все мы тут идем на погибель, и не важно где это случиться, все равно мы к ней придем. Так зачем ждать, оттягивая неизбежное?

Арель злобно кинул прутик, которым шевелил костер, прямо в огонь, а затем удалился в темноту, где в одиноком молчании сидел Серафиль.

Феликс еще долго думал над его словами, а потом и над тем, что же на самом деле толкает всех этих людей идти с ним и терпеть страшные беды. Синох, и Эскер с Серафилем идут по зову долга, как и Дэй, но его долг, как теперь казалось Феликсу, еще более значителен и тяжек, чем другие. Милу же просто глупый мальчишка, который увязался за ними из-за несбыточных мечтаний. Зено ведет вперед безмерная преданность к Анастериану, и возможно даже любовь. Похоже, она уверена, что найдет те воскрешающие гробницы, о которых говорила Нананиль. Но вот что заставляет идти дальше Арелья, Хольфа и Эна? Первых двоих, видимо, просто ведет безумие и жажда битв, а вот что с молодым ювелиром? Эн говорил, что его предки сопровождали Гелиоса, и что его долг так же сопроводить нового хранителя скрижали. Но после всего, что Феликс увидел, он теперь не был уверен, что Эн был с ним до конца откровенен.

— Могу я с тобой поговорить?

Голос Дэя вывел его из мыслей. Была глубокая бархатная ночь, и Феликс первым стоял на страже, пока все остальные спали. Дэй подсел рядом, грустно глянув на танцующее пламя костра, который, благодаря волшебным зельям Зено, вообще не издавал дыма.

— Я так посмотрю, что тебе даже сон не нужен. — ухмыльнулся Феликс.

— Вся моя жизнь — это сплошной сон. Но я хотел поговорить не об этом. — Дэй обвел взглядом спящих рядом с костром людей. Они не стали раскладывать палатки, так как это лишние хлопоты и время. — На самом деле, как ты уже догадался, мои предки не сопровождали Гелиоса. Это я был с ним тогда.

— Так значит тебе известно, для чего все это нужно? Ты ведь был в Храмах-Городах, так? Что изготовил Гелиос из своей скрижали? — оживился Феликс, но печальный и уставший вид Дэя быстро улетучил его задор.

— Да, я был с Гелиосом, но мне не хватило духу пойти с ним до конца. — лицо Дэя тронула глубокая тень. — Я побоялся идти с ним в Храмы-Города, и оставил его у Придела Скорби. Я не стал его дожидаться, это было выше моих сил, и я в одиночестве вернулся назад. Для меня было главным то, что Гелиос исполнил предначертанное, и зургалы не смогли завладеть священной таблицей моего отца. Остальное меня не волновало.

— Значит ты знал о ее предназначении?

— Я знаю лишь о том, что она очень важна. Я не ведаю всей ее силы, но знаю, что очень важно отнести ее в Храмы-Города. Чувствую, что это одно из моих предназначений. Поэтому я и обосновался рядом с одной из этих загадочных скрижалей, и периодически навещал остальные. Когда до меня стали доходить слухи о детях бледной луны — зоарийцах, то я понял, что скоро должен будет появиться и хранитель скрижали. За день до нашей встречи, во сне мне было видение, в нем я и увидел тебя, а затем уже отыскал и в жизни. Так мы и встретились.

— Значит та огненная рука, что вытащила меня из пут того кошмара… — начал Феликс.

— Да, во мне еще остались некоторые божественные силы, хотя я и не в праве ими владеть. — со вздохом ответил Дэй, посмотрев на свою раскрытую ладонь. — Когда-то я совершил много непростительного зла, мой славный Феликс, но должного наказания так и не получил. Я думал, что искуплю часть грехов служением тем, кто несет скрижали, но даже этого я не смог довести до конца. Я сбежал от Гелиоса.

Феликс видел, как больно Дэю об этом говорить. Пастух устало подался вперед, всем весом облокотившись на свой посох, изгорбив спину.

— Если ты не хочешь, то… — начал было Феликс.

— Нет!

Тут Дэй выпрямился, и от его возгласа пламя костра на миг яростно вспыхнуло, разлетевшись в стороны снопом алых искр, но никому не причинив вреда и даже не разбудив.

— Сейчас я буду с тобой до конца, пройду в проклятую землю вместе с остальными. И да будет так. Может быть я напомню себе, для чего я существую, и что я совершил.

Феликс не хотел больше видеть Дэя в таком изможденном состоянии, и поэтому решил отойти от темы того, что их ждет впереди, и стал быстро искать чем-же ее заменить. Его взгляд упал на спящего Эна, и он вспомнил о том, о чем совсем недавно размышлял.

— А что наш загадочный друг-ювелир? — спросил он, все еще не сводя пристального взгляда с Эна. Феликсу почему-то казалось, что тот может проснуться в любую минуту. — Он тоже один из твоего народа?

— Нет, он человек. Ну, по крайней мере мне так кажется. — ответил Дэй, и голос его растерял горечь, наполнившись блаженной теплотой. — Да и я сам не могу называть себя небожителем, так как почти растерял всю связь с тем миром и память о своем прошлом. Что же до Эна, то он с самого начала знал, кто я такой. На самом деле мы дружим уже давно. Слишком давно, для обычного человека. И, как бы странно это не звучало, Эн знает кто я такой, а вот я совсем не представляю, кем он может являться.

— Ты же сам только что сказал, что он человек. — удивился Феликс.

— Ну да, он смертный. Думаю, он один из кирэ, или по крайней мере их далекий родственник. Одно могу сказать точно — лет ему столько, что хватит разделить между всем оставшимися нашими друзьями. Не буду скрывать, порой я чувствую с ним родство, но не могу уловить, в чем оно заключается. Может быть в его силе — он ведь, как ты уже заметил, тоже может подчинять себе огонь.

— И ты столько лет не решался его спросить? — поднял брови Феликс.

— Мне не было дела до его тайн. — хмыкнул Дэй. — Но, может быть ты попробуешь добиться от него ответов. Наш друг, как и все тут, тоже что-то скрывает.

— Добьешься тут ответов с вами, как же. Скорее птицы зароются в землю, а рыбы полетят в небеса, чем я получу правду. — насупился Феликс.

Долгое время они сидели молча, наблюдая как горит костер, но Феликса все равно снедали множество вопросов, и он решился задать еще один.

— А те волшебные земли, ну, Святые Уделы, какие они? Это ведь их нам показала тогда небесная таблица?

Дэй еще немного помолчал, будто бы и не слышал вопроса, а затем твердым голосом проговорил:

— Как я уже сказал, память моя давно завяла и искрошилась. Я не помню места, где я родился. Я даже не могу вспомнить как выглядят лица моих дорогих братьев. Лишь некоторые воспоминания живут во мне, и я каждый день стараюсь их сохранить, и с каждым разом это становится все труднее сделать. Но в ту ночь, когда скрижаль явила видение, я на мгновение будто прозрел, и снова вспомнил свою былую жизнь. Ты тогда тоже был рядом, и видел все своими глазами. Так что ответ на твой вопрос уже тобою дан.

Снова наступила пауза, после чего Феликс произнес:

— Но твоя огненная сила… она просто потрясает воображение. С таким-то спутником как ты мы можем не бояться зургалов, и вообще никого. Прорубим себе путь прямо через вражье воинство!

— Когда-то, в давние времена, я бы без колебания так и поступил, мой дорогой друг. Вскочил бы на коня, и вклинился в ряды врага, круша их налево и направо, не думая не о чьих жизнях. Но сейчас я не тот что прежде, да и сила моя — лишь эхо былого могущества. Но если уж выбора у нас другого не будет, то я вновь возьмусь за меч, и да простят меня все добрые силы за этот проступок. Но, к счастью, пока что мы можем обойтись и без этого, и я хотел бы, чтобы так было и впредь.

На этом Феликс решил пока закончить расспрашивать Дэя, хотя он узнал совсем не так много, как хотелось бы. Его стало быстро клонить ко сну, и он лег на разложенный плащ, а Дэй занял его место на посту рядом с уже догорающим костром.

Утро третьего дня выдалось темным и неприветливо холодным. Казалось, что вот-вот должен пойти ненастный дождь, и небо было затянуто тяжелыми черными тучами. Но ветра, предвещающего грозу, не было, и все казалось таким-же спокойным и тихим, как и вчера. Феликсу даже показалось, что эти мрачные тучи настигли их еще вчера, но из-за вечернего сумрака он их не заметил. Одно лишь место было на небе, где тучи не клубились, и это была, конечно, черная звезда, которая разгоняла даже эти плотно клубящиеся серые тени. И самое страшное, что путь они теперь держали прямо к ней, следуя за длинным темным мечевидным лучом, который указывал им путь.

Вскоре земля под их ногами стала изменяться и переходить в более угрюмые тона. Быстро, будто двигающиеся картинки в шкатулке шарманщика, зеленая трава поменялась на истрескавшеюся, голую и безжизненную почву. Зеленые насаждения сменились острыми колючками, засохшими вьюнами и другими безобразными растениями — кривыми и больными. С каждой пройденной лигой небо меняло свои светлые краски, становясь все более алым, и все вокруг так же приобретало подавляющий красный оттенок. Все чаще стали попадаться уродливые идолы, и чем дальше, тем страшнее становились их образы. Наконец, спустя несколько часов пути, они увидели первого распятого человека, который давно уже умер, и вороны уже растерзали его труп, оставив лишь несъедобные останки.

— Скоро будет наш пост. — объявил Эскер, стараясь придать своему голосу ободряющие нотки. В этот раз он снова возглавил колонну, ведя остальных через глубокие овраги и земляные насыпи, в обход главной дороги. Не прошло и часа, как на горизонте появился голый и редкий лес из сухих прямых деревьев, но как только они преодолели еще несколько серых холмов, то стало понятно, что это вовсе не лес, а бесчисленное множество высоких деревянных столбов. Феликс не сдержался от ужасающего возгласа, а Соль под ним недовольно повела гривой, когда они подъехали вплотную к этим сооружениям.

— Спаси нас Всеблагая Искупительница. — сокрушенно пробормотал Феликс, глядя перед собой на ужасающие сооружения. — Воистину, в этой раненой земле царит лишь одно зло.

Почти на всех верхушках этих высоких, покосившихся столбов располагались большие деревянные колеса, к которым были привязаны растерзанные трупы. Земля вокруг этих кольев так же была усеяна кровавыми останками и костями, гнилыми досками и пеплом. Со столбов свисали испачканные рваные одежды, и легкий ветер трепал их, словно жуткие знамена. Вокруг была застывшая, наводящая ужас тишина, и лишь время от времени издалека доносилось каркающее эхо, или скрипели колеса, движимые все тем же воющим ветром, а порой и лай дикий собак, дерущихся за еще съедобную добычу.

— Приготовься, мы встретим еще много таких мест. — угрюмо сказал ему Эскер.

По прошествии еще некоторого времени, Эскер свернул в сторону небольшого поселения, которое расположилось у одинокой скалы, вырывающейся из-под земли, словно морда выныривающего из воды кита. Там, под ее тенью, и находился местный штаб Железных Масок. Встретили их отряд сухими словами. Казалось, что ни у кого из местных наемников нету сил на радостные речи и теплые приветствия. Поговорив немного со здешним руководителем, Эскер вернулся к остальным.

— Если боги будут к нам добры, то скоро уже должен прийти наш провожатый. Рольф пошел за ним в город. — рассказал он, проверяя, хорошо ли закреплены на седле его ножны с мечом. — Надежнее будет подождать их тут, раз уж нам выдался такой шанс.

Феликсу совсем не хотелось долго торчать в этих лишенных всякого добра местах. Ему натерпелось поскорее покинуть эту мрачную, наводящую отчаянье и страх, землю. Тяжелые тучи все еще клубились над их головами, и теперь они окончательно приобрели алый оттенок. И хоть солнце тоже пробивалось сквозь их густую пелену, бросая тусклый свет на выжженную землю, выглядело оно совсем не так радостно, напоминая красный диск, и не было от него привычного тепла. Повсюду, куда не посмотри, горели коптящие небо факелы, хотя света было и так предостаточно. И даже спутники Феликса будто бы стали более угрюмыми и нелюдимыми. Хольф больше не голосил свои песни, а Зено так и вовсе заперлась в своей передвижной берлоге. Единственными, кто не переменился, были Эн, Синох и Дэй. В Милу же вновь проснулись его прежние, фанатичные переживания.

— Скоро мы увидим его, господин Феликс, правда ведь? Святой город, о котором говорил преподобный. — сказал Милу, когда к их группе подошел один из разведчиков с докладом о том, что провожатый уже вот-вот прибудет.

— Да что с тобой опять не так, Милу? — возмутился Феликс, оторвавшись от Соли, которую до этого расчесывал, чтобы занять мрачные мысли хоть каким-нибудь светлым делом. — Милостивая Дочь, открой уже свои глаза, мальчик. Ты разве не видишь, что тут один лишь мрак и смерть? Ничего святого ты тут не найдешь. Ты, может быть и не слышал, но Эскер мне рассказывал, что рядом с этой «святой землей», как ты ее называешь, расположен еще один злой город — Антэ Иллас. Говорят, что он вырос из земли, прямо из огненной расщелины, и ничего доброго в нем нет.

Милу слушал его очень внимательно, прижимая к груди сверток с Эльзиром, и по его глазам было видно, что мальчишка о чем-то сильно задумался. Но лицо его по-прежнему светилось блаженной надеждой.

— Ну вот и чего ты тут раздумываешь? — спросил его Феликс, так и не дождавшись какого-либо умозаключения от Милу. — Разве не ясно, что город тот прямиком из преисподней поднялся? Сам подумай — разве на святой земле может быть такое грязное небо? — он обвел руками тяжелые алые тучи, нависшие над их головами. — И только давай без твоих привычных речей о праведном пути, и всей прочей святой чепухи. Тут даже слепец поймет, что это место пропитано злом. Да ты и сам видел тех безумцев, что нападали вместе с Изеулом.

— Феликс прав. — раздался за спиной Милу голос Рольфа. Видимо, он только что прибыл в селение, и теперь направлялся к Эскеру с докладом. — Нечего тебе там делать, парень. Я вот только что побывал там, и мне уже нехорошо, а что уж там с тобой станет, так и сказать не могу. Раны там, понимаешь, старые открываются. Опомниться не успеешь, а город уже поглотит тебя, и останешься ты там навеки истекать кровью.

Взгляд Милу при этих словах вроде бы прояснился, и в нем даже мелькнула тень страха, которая тут же сменилась упрямой решимостью. Поджав губы и выпятив грудь, Милу сказал:

— А я все равно пойду. Не ради себя, так ради господина Феликса. Меч-то его кто понесет, а? Нет уж, что ни говорите, а я с вами. Вот вступим в город, тогда и посмотрим, кто был прав.

— Дурак ты — вот ты кто. — махнул на него рукой Рольф. — Я же тебе только что сказал, что я оттуда. Вот зайдем в город, тогда уже по-другому запоешь.

Сказав это, рыжебородый наемник насупился и пошел к костру, рядом с которым сидел Эскер.

— И совсем это неправда. — тихо проговорил себе под нос Милу, будто хотел успокоить сам себя. — Ничего там такого страшного нет, и раны никакие не открываются.

Спустя час все уже были готовы отправиться в путь, в том числе и их новый спутник. Сопровождающего, которого привел Рольф, звали Сервус. По рассказам Эскера, он когда-то тоже был одним из наемников, но после того, как посетил Алгобсис, больше не смог его покинуть. Древний город полностью овладел его сознанием, и тот не мог ни о чем другом думать, кроме как об этом проклятом месте, и поэтому остался там жить. С первого взгляда он ничем не отличался от обычного человека: приличная одежда, напоминающая смесь тоги и обычных штанов с рубашкой, а на голове у него был повязан шарф, длинными лоскутами свисающий чуть ли не до пояса. Лицо его было тоже чистым и опрятным, и длинная борода была ухожена и подстрижена. Но как только Феликс пригляделся, то увидел, что его серые одежды были в некоторых местах заляпаны кровью, а сам он, ссутулившись, судорожно шарил по телу руками, будто пытаясь изловить невидимых блох. И все время озирался на запад, словно его кто-то там звал.

— Повезло вам, что так вовремя пришли. — говорил он, когда вся группа вновь двинулась в путь. — Задержались бы на день, и уж не проскочили бы. Понтифик Ангустус велел к завтрашнему дню усилить стражу у ворот, и все подходы к городу забаррикадировать, да так, что и мышь не проскочит. А пришли бы на день раньше, то столкнулись бы с войском, что повели к Приделу Скорби. В общем, не иначе как происки Всеблагого Чуда помогли вам выбрать нужный час.

— Если мы подойдем к городу вечером, то сможем ли мы выбраться из него к утру, если, как вы сказали, все входы и выходу будут закрыты? — поинтересовался Феликс.

— Это да, через южные врата Алгобсиса вам уже не выбраться, тут уж и думать нечего. Так что придется идти в обход, сквозь Антэ Иллас. — ответил Сервус, указав трясущейся рукой перед собой, туда, где над горизонтом светила черная звезда.

Так они и шли, по мертвой земле, под светом красного солнца, и с каждой минутой Феликс все сильнее чувствовал, как им овладевают неясные тревоги, словно от злого предчувствия. От удушливого дыма, которым был пропитан воздух, голова начала идти кругом, и силы стали капля за каплей покидать его. Все труднее стало держаться в седле, и Феликс ощущал, как сумка со скрижалью тянет его в сторону, становясь все тяжелее и тяжелее. Он не помнил, сколько прошло времени, прежде чем на горизонте показались каменные стены Алгобсиса. Словно мираж, город замерцал впереди, идя волнами и формируясь, приобретая реальные очертания. Каменные строения выглядели надежными, и даже по-своему красивыми. Крепостные стены были сделаны из тяжелых булыжников, а за ними высились более светлые, гладкие и ровные дома. Были там и высокие шпили, с круглыми башнями, и более низкие постройки, с алой черепицей на крышах. Город чем-то напоминал Вестерклов, хотя и не выглядел таким же белокаменным, как западная столица Стелларии. Солнце окрашивало город в красные тона, а с другой стороны, будто бы могильный огонь, виднелся ореол из зеленого мистического сияния. Видимо, там и находился второй, подземный город.

Пока они двигались к Алгобсису, на их пути все чаще стали вырастать все новые леса из высоких столбов с распятыми и колесованными мучениками. Иногда также появлялись и закрученные ржавые штыри, среди которых бродили, собирая что-то в плетеные корзинки, местные жители, облаченные в закрывающие все тело ткани. Вскоре стало понятно, что собирали они ягоды, скорее всего виноград, который рос на этих ржавых железяках.

— Как в этом гиблом месте вообще может что-то вырасти? — спросил Феликс, глядя на то, как женщина склонилась над засохшей и больной лозой.

— Святая Земля благословенна, и что бы ты не посадил, если ты веруешь в Чудо, то вырастит это в десятикратном размере. — сказал ему Севрус.

— Видать не очень-то тут веруют, раз одна жухлость только и растет. — с мрачным смешком заметил Феликс.

Но он ошибся. Хоть сами растения и впрямь выглядели засохшими и чахлыми, плоды их были крепкими и упругими, налитыми нектаром, и будто бы выращены в светлых садах Бреталии, под лучами летнего солнца. Феликс даже подъехал к одной из таких лоз, чтобы убедиться, не мерещится ли ему это.

— Видишь. — Севрус сорвал горсть винограда и тут же засунул себе в рот. По его бороде потекла струйка красного сока. — Все свежее и сладкое. Хочешь попробовать? — он протянул несколько ягод Феликсу.

— Нет уж, спасибо, я не голодный. — отмахнулся Феликс. Он твердо решил, что не будет брать в рот то, что выращено в этом утратившем свет месте. А вот Милу с Арелем взяли по несколько гроздей, на дорожку.

— Вкусно, господин Феликс. — сказал Милу. — Попробуйте, что вы в самом деле?

— Тебе нравится, вот и ешь. — упрямо ответил Феликс. — Только потом не докучай госпоже Зено с просьбами о том, чтобы она дала тебе лекарство от отравления. То-то еще поплачешься с этих ягод, будь уверен. А я вот лучше живительного медку ворожей глотну. У них в лесном краю по крайней мере все чистое и настоящее.

Ведьмы и правда дали ему своего сладкого меда, который он старательно уберегал от хищных лапищ Хольфа. Были у него и другие съестные припасы, которых вполне себе должно было хватить до конца пути. А вот с водой были проблемы, и как не крути, а пить ему придется из здешних источников. Глядя на мертвую почву, и распятых тут и там истерзанных людей, Феликсу подумалось что и вода тут должна быть пропитана их кровью.

Время шло, и наводящий тревоги Алгобсис неумолимо приближался. Феликс старался не смотреть на него, но стоило ему отвести взгляд в сторону, как он тут же вновь возвращался на окутанный алым светом город. Вскоре Феликс заметил, что и мысли его полностью заняты этим местом, и ни о чем другом он думать не может. На подступах к городу еще раз вырос новый лес, на этот раз из настоящих деревьев, хотя и выглядели они совершенно безобразно. Это были такие же кривобокие и закрученные растения, которые использовал Изеул для своих кровавых ритуалов. Похожие на корчащихся людей, эти деревья так же были пронзены ржавыми мечами, копьями, и истыканы вбитыми в них толстыми гвоздями, а из их ран вытекал красный, похожий на кровь, сок. А может быть это и была настоящая кровь? Феликс бы нисколько не удивился этому, но уточнять у провожатого все же не стал.

В точности такой же сухой лес был и с восточной части города, но уже куда более обширный, и из его далеких частей, где голые кроны сплетались друг с другом своими кривыми ветками, поднимались в небо вереницы плотного темного дыма. С задней же части города находилась гора, от которой шло зеленое свечение, и где на высоких склонах танцевали мрачные тени. Как объяснил Севрус, именно там и находился загадочный Антэ Иллас. Так же Феликс стал замечать, что день с ночью тут все-таки меняются, и красный диск солнца, к тому времени, как они достигли стен Алгосбиса, уже скрылся за горизонтом, сменившись призрачно-зеленой луной. В одночасье алые краски заменились на более замогильные, и тени города стали наполняться далекими злыми шепотками. Но все же, из-за многочисленных факелов, Алгобсис по-прежнему был окрашен в красные тона.

— Мы пройдем через восточные ворота. — сказал Севрус, когда они приблизились к стенам. — Там я смог договориться со стражниками, чтобы они нас пропустили, так что волноваться нам пока не о чем.

— Хорошо, что в этом богом забытом месте можно хоть с кем-то договориться. — прошептал себе под нос Феликс.

Вплотную приблизиться к крепостным стенам они не могли. Город опоясывал глубокий и зловонный ров, у которого нельзя было разглядеть дна. Но стоило лишь приглядеться, то сразу становилось понятно, что вовсе это не ров, а огромная каменистая расщелина, по грубым стенкам которой спускались маленькие ручейки. Феликс хотел было задать вопрос, а где местные жители берут воду, но потом заметил, что с горы спускаются несколько витиеватых источников, и вопросы эти отпали сами собой, а Феликс вновь устремил взгляд на стены города. Все они были измалеваны надписями и изображениями Придавленного, и время от времени Феликсу даже казалось, что он видит высовывающиеся из-под булыжников руки, хотя скорее всего это были лишь сухие ветки, которые за много лет проросли в стенах.

До ворот их небольшой отряд прошел без происшествий, хотя один раз их все же окликнули с верхушки стены дозорные, но Севрус быстро от них отделался, сказав, что ведет паломников. Всем, кто был в отряде, выдали мешковатые накидки, похожие на одежды бедняков, а все припасы накрыли толстой тканью, так что со стороны и впрямь казалось, что к городу идут паломники. Восточные ворота оказались довольно широкими, чтобы через них могли спокойно проехать несколько телег. Но сейчас вокруг них возвели железные, утыканные острыми кольями баррикады, и чтобы пропустить внутрь их компанию, стражникам пришлось отодвигать тяжелые конструкции. Как и сказал Севрус, никто из местных охранников не задал лишних вопросов, а сам сопровождающий что-то тайком передал командиру стражи, когда остальные солдаты были заняты тем, что ставили баррикады на место. Пока они это делали, Феликсу удалось лучше рассмотреть их внешний вид.

Стражники Алгобсиса, все, как один, были облачены в тяжелые серые кольчуги, поверх которых находились накидки с изображением распростертых рук, которые держат диск солнца — гербом Алгобсиса. Все это выглядело бы вполне безобидно, если бы поверх всего этого, с самого шлема и до пояса, не была бы проведена грубая красная линия, очень сильно напоминающая свежую кровь. Выглядело это так, будто кто-то пометил свой скот, чтобы потом отличить его от других животных.

После того, как Севрус закончил дела с командиром и вернулся обратно, в руках у него была большая серая хламида.

— На вот, накрой свою лошадь. — сказал он, передав тряпку Феликсу.

— Это еще зачем? — спросил тот, погладив шею Соли, которая тоже поняла намерения Севруса, и протестующе мотнула головой.

— Белый цвет тут под запретом. Он дозволен лишь понтифику и великим магистрам. — объяснил Севрус, судорожно озираясь по сторонам.

— Ладно, ладно, я понял. — отодвигая тряпье Севруса, сказал Феликс. — Только давайте уж лучше я своей накидкой накрою, а то этим уродством даже пол стыдно подтирать.

Быстро вытащив одно из более чистых одеял, Феликс укрыл им Соль, которая недовольно фыркнула под тканью.

— Хорошо, с этим делом разобрались, теперь куда? — спросил Феликс, когда все остальные тоже попрятали все белые вещи.

— Пойдем через свечной район, а затем по главной площади к северным воротам. — сказал Севрус. — А там уже по молитвенному мосту переберемся в Антэ Иллас. Выдадим вас за паломников, нужные разрешения, если что, у меня уже имеются. — с этими словами он достал из-за пазухи связку пергаментов. — Только вот…

— Что? — спросил Феликс, заметив, что Севрус вдруг примолк, нерешительно осмотревшись по сторонам.

Тот подался чуть вперед, и тихо прошептал:

— Сказали мне тут, что среди вас есть один особо проникшийся человек.

— Есть один такой, что уж скрывать. — кивнул Феликс, покосившись на Милу.

— Так вот, лучше будет ему глаза-то завязать, если, конечно, не хотите его тут насовсем оставить. Да и вам, кто тут впервой, тоже не помешало бы.

Феликсу два раза повторять было не нужно, и он тут же велел Милу завязать глаза. Тот немного повозмущался на свой лад («Как это так, господин Феликс, это получается, что и не увижу я ничего. Нехорошо все это, в смысле, скрывать все чудеса от нас. Для того нам и даны глаза, чтобы видеть ими добрые вещи.»), но потом согласился, когда увидел повязки. Те были сделаны из золотистых колосьев пшеницы, и в некоторых местах проглядывались. Феликс тут же вспомнил свой вещий сон про Арка, в котором были люди в точности таких же повязках. Сам же маленький никс пока что не стал закрывать глаза, решив сделать это, как только ужасающие картины станут действительно невыносимыми. Город, хоть и давил на него своим тяжелым духом, все же странно манил его чем-то непонятным, будто незнакомец, скрывающий свое лицо, и обещающий показать неведанные доселе чудеса. Да и Феликс был еще в сознании, и никакие великие ужасы ему пока не привиделись.

— Ты предупреди нас, когда будут уж совсем страшные вещи начинаться. — сказал провожатому Феликс. Все же любопытство взяло вверх, и ему хотелось увидеть чем-же так прославлен этот загадочный город.

Таким образом, небольшой вереницей, они вступили в кровоточащий город. Сначала их путь пролегал по безлюдным узким улочкам, где фургон Зено то и дело царапал потрескавшиеся стены домов своей железной обшивкой. Улицы здесь были ухоженные и прибранные, а дороги выложены серым кирпичом, и все же порой взгляд Феликса выхватывал странные, непривычные глазу вещи. Порой это были изящные фонтаны, наполненные поблескивающей ртутью; или торговые лавочки, в которых продавали гнилые фрукты. А еще ему встречались дома, из стен которых высовывались все те же человекоподобные деревья, или деревянные двери с такими же очертаниями. Звуки и запахи тоже вызывали неприятные мысли. Эхо доносило до их ушей таинственные шорохи, приглушенный плач и далекие крики, будто долетающие со дна глубокого колодца. Иногда к ним прибавлялись монотонные песнопения, и воздух тогда наполнялся приторно-сладким запахом ладана, который неприятно смешивался с и без того удушливой гарью от дыма.

Стены города давили на Феликса своей массой, и с каждым шагом ему казалось, будто те увеличиваются в размерах, удлинялись и двигались. Ему припомнилось то время, когда он отбывал свой срок в Белланиме, где голые каменные плиты так же уходили в темные небеса, и где надежда таяла, а потом вновь возрождалась, стоило ему увидеть проходившую где-нибудь вдали Сакраментальную Деву, или посетить главную площадь, где находился Призрачный собор Силестии с его успокаивающим звездным свечением. Но Алгобсис все же отличался от города-тюрьмы. Вспоминая Белланиму, Феликс понял, что она была хоть и неприветливой, но все же чистой и живой, как кислое, вяжущее язык зеленое яблоко — стоило лишь привыкнуть. А вот Алгобсис был перезрелым фруктом, с виду сладким и манящим, а внутри испорченным и несъедобным. Двигаясь вдоль маленьких улочек Феликсу не раз хотелось завязать разговор, чтобы хоть как-то разрядить напряженную атмосферу, но каждый раз его мысли возвращались к Алгобсису. Город стал овладевать его сознанием, и это стало пугать Феликса.

— Сколько нам еще блуждать по этим тягостным лабиринтам? — спросил он сам не зная кого, так как в полутьме не мог определить кто перед ним находится. — Скоро ли будет площадь?

— Сейчас нужно соблюдать осторожность. — раздался позади него голос Эскера. — Лучше потратить время и миновать опасные участки, чем идти напрямик и попасть в лапы врагу. Моргайза, небось, уже давно опередила нас, и уже предупредила своих темных владык, что вскоре в город могут наведаться непрошенные гости.

— Ты считаешь, что она могла направиться в Алгобсис? — ухватившись за эту тему спросил Феликс. Ему сейчас хотелось хоть чем-то занять мысли.

— А куда же еще? — хмыкнул Эскер. — Ты видел ее свиту? А коня? Похоже, она уже давно спелась с местными безумными властителями.

— Можете даже не сомневаться, леди Моргайза уже давно на коротком поводке со всеми нашими врагами. — сказала Зено. — Так что будьте уверены — скоро она узнает, что мы вступили в город, если уже не знает.

— Если так, то нам следует поторопиться. Что не говори, а город этот действительно овладевает разумом. — сказал Феликс, протирая глаза. — Я вот уже даже счет времени стал терять. Сколько мы уже тут бродим?

Тут он повертел головой, чтобы найти Севруса, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как Милу выпрыгивает из повозки. На глазах здоровяка все еще была повязка, но он будто бы и не замечал этого, и медленно побрел в ближайший темный переулок. Не успел Феликс всполошиться, чтобы окликнуть его, как крепкая рука Хольфа сцапала того за воротник.

— Куда это ты собрался, теленок? — спросил тот, и довольно грубо оттолкнул его обратно к телеге.

— Я? — Милу будто очнулся, и явно не понимал почему на его глазах повязка. Он попытался снять ее, потом вдруг остановился, и понуро залез обратно в телегу. — Там был… — вновь начал он, и замолк. И до самого выхода из Алгобсиса, он больше не проронил и слова. Только сидел и молчал.

Так они миновали целую цепь узких проходов и арок, а стены вокруг них все удлинялись, и вскоре тени поглотили крыши домов, словно тучи, спустившиеся с небес. Как только это случилось, Севрус наконец вывел их на большую площадь, которая была освещена горящими фонарями и свечами. И только тогда тягостная хватка этого места немного отпустила сознание Феликса, и город для него вновь стал прежним. Придя в себя от захватившего его наваждения, маленький никс даже смог по достоинству оценить архитектуру этого старого города. Местные зодчие действительно были мастерами своего дела, и Алгобсис не уступал в красоте даже торжественно-великому Мидденхолу — главной столице Стелларии. Тут были и небывалое множество великолепных статуй, и фонтаны, и узорчатые вывески заведений, выполненные умелыми кузнецами. Были длинные парки и пышные сады, и много еще чего разного, что должно было находиться в главном городе королевства. Но на всем этом лежала глубокая и длинная тень злых мыслей. Вся красота была пропитана фанатичной религией, что еще сильнее приковывало к ней взгляды, будто к прелестной танцовщице без ноги, которая тем не менее поражала своим необыкновенным танцем и равновесием. Везде, куда не глянь, можно было увидеть алый цвет, в который были покрашены крыши, двери и окна домов. Росли алые цветы, и ветер трепетал алые шторы. И всю эту картину дополняли люди.

Не понятно, задумывал ли это Севрус с самого начала, или все это вышло спонтанно, но вышли они всей компанией как раз в разгар какого-то диковинного шествия. Сотни людей шли по площади, неся в руках горящие свечи, следуя за белым мраморным паланкином, который был поднят высоко над их головами. На нем тоже горело целое множество красных свечей, и воск, словно кровь, стекал по резным стенкам паланкина, на которых были изображены религиозные барельефы. Окна же его были задрапированы невесомой черной шалью, больше походившей на дым, и из отверстий высовывались несколько десятков белоснежных рук с золотыми пальцами, которые кривились в молитвенных позах, и люди, что шли рядом, тянули к ним, в блаженном экстазе, свои раскрытые ладони. Феликс ненадолго был очарован красотой и изяществом этих белоснежных рук, при том что они были гораздо длиннее, чем следовало. Как и Севрус, многие люди были одеты в подобие тоги со штанами, но все же отличия от их провожатого имелись. У абсолютного большинства людей в разных местах были намотаны цепи, к которым в свою очередь крепились тяжелые булыжники. У некоторых они были не такие большие, и болтались на поясе, словно кадило. У других камни волочились по земле, словно гири заключенных. У третьих же, самых рьяных фанатиков, они покоились на спине, и выглядели совершенно неподъемными. Такие люди сгибались в три погибели, опираясь на железные трости, и походили на улиток, неспешно следующих за общей массой. У некоторых даже на этих каменных панцирях горели свечи, и воск стекал вниз, капая им на головы.

— Что это такое? — тихо спросил Феликс у Севруса, как только они пристроились к шествию. Вокруг было много телег и лошадей, так что им без труда удалось смешаться с общей толпой. — Мы ведь правильно идем?

— Это вечерняя месса, и лучше бы нам последовать за ней. Так надежней будет. — проговорил тот, приклонив голову, явно намереваясь присоединиться к тем людям, кто сейчас читал непонятные молитвы. — Заодно помолимся Великому Чуду, чтобы оно уберегло вас в пути.

— Некогда нам молиться всяким… — тут Феликс с опаской огляделся, и еще тише, еле слышно двигая губами, прошептал: — …всяким там чудам-юдам. Давай уже вытаскивай нас отсюда. — посмотрев на провожатого, Феликс увидел, что Севрус уже не слушал его слова, и прикрыв глаза, начал повторять ту же мантру, что и все остальные люди вокруг них. — Ну вы только посмотрите. — помотал головой Феликс, оглядывая остальных своих спутников. — Завел нас в самый водоворот безумия, и бросил. Плывите, говорит, как хотите.

— Лучше пусть будет так. — сказал позади него Дэй. — Религия здесь и в самом деле преисполнена зла, но в большей степени она вредит самим горожанам, чем гостям города. Прошествуем, как и сказал Севрус, вместе с остальными. Напасть во время вечерней мессы на нас в любом случае никто не решится, это уж, поверь мне, правда. Такие тут обычаи, что даже враги всего человечества могут не бояться расправы, если они попали на такие вот таинства.

— Раз так, то может быть попросить их довести нас до самых Храмов-Городов? — прошептал себе под нос Феликс.

Делать было нечего, и они, подхваченные общим потоком, плавно двигались по площади, направляясь к большому скоплению высоких зданий впереди. Со всех сторон раздавались однотонные молитвы, а где-то впереди красиво пел женский хор, наполняя и без того жуткие песнопения еще более горестными, мягко-певучими мотивами, больше походившими на лирический плачь. Двигались они медленно, но все же Феликс замечал, что с каждой минутой здания впереди становятся все ближе, приобретая все более отчетливые формы. Вскоре он понял, что это и была главная церковь города, стены которой держит на своей спине Придавленный. От этой мысли Феликсу стало очень тревожно, но оторвать глаз от этого сооружения он сразу не смог.

Поначалу, как только он увидел вдалеке это необычное здание, оно предстало перед ним как нечто бесформенное, задрапированное в плотную ткань. Но с каждым пройденным шагом его взору открывались все новые, скрытые детали. Ткани тут было действительно предостаточно, в основном алой и золотой, будто каменные стены церкви и впрямь облачили в богатые монашеские рясы. Но также тут была богатая лепнина, высокие шпили и черные купола. Глядя на нее, сразу можно было сказать, что это и есть главная святыня города. А подойдя еще ближе, Феликс увидел, что на стенах, статуях и выпирающих фресках, так же, как и на паланкине, горят тысячи алых свечей, и их расплавленный воск толстым слоем покрыл стены главного храма, придав им потекший и неясный вид. После того как Феликс разглядел свечи, церковь предстала перед ним как расплавленная свеча, которую забыли вовремя потушить. Сейчас, наверно, уже и нельзя было с точностью определить, какой был истинный цвет этого древнего сооружения, но, как полагал Феликс, изначально церковь была белая, с золотым орнаментом.

Добравшись до главного входа в церковь, процессия вдруг свернула в сторону, направившись вдоль высоких каменных стен, что опоясывали внутренний двор. Выглядели они намного древнее, чем само здание, хотя, дело тут было скорее в том, что они не были так сильно украшены, как церковь. Они были сделаны из холодного серого булыжника и на них были выбиты какие-то незнакомые слова, скорее всего молитвы. Время от времени на пути шествия встречались странные каменные бугорки, выпирающие из стен и накрытые белой тканью. Сначала Феликсу казалось, что это были статуи или все те же человекоподобные деревянные отростки, но потом он заметил, что один из бугорков двигается под тканью. А затем он увидел такое, от чего его бросило в дрожь, и сердце сжалось от отвращения и страха.

Подойдя к одному из таких бугорков, молодая послушница сняла с него ткань, под которой оказался живой человек! У него не было ни рук, ни ног, а голова была полностью лишена волос. Глаза его были зашиты золотыми нитями, и лишь рот непрерывно двигался, изрекая бесконечные молитвы. Не имея конечностей, этот уродливый человек находился в чаше, напоминающей встроенный в стену канделябр, и когда женщина приблизилась к нему, тот запрокинул голову и открыл рот. Тогда послушница начала поить его из кувшина, и Феликс увидел, как струйки чего-то белого капают на пол рядом с ними. По долетевшему до него приторному запаху стало ясно, что это было молоко с медом и травами, после чего Феликс заметил у других послушниц баночки с золотистым содержимым, над которыми летали мухи.

— Это прошлые понтифики церкви. — прошептал ему на ухо Эскер. — Как видишь, что-то не дает им отойти в мир иной, и они вмурованы в стены, чтобы бесконечно славить Придавленного и Всеблагое Чудо. Я слышал, что их конечности сжигают, а прах закапывают под стены.

— Ну и ужасы ты тут мне рассказываешь. — скривился Феликс. — Знал бы, то уже давно бы нацепил на глаза повязку. И чего это Севрус меня не предупредил, просил же его.

Но их провожатый был целиком занят молитвами, которые распевал во все горло вместе с другими оголтелыми фанатиками. Феликс даже испугался, что тот и вовсе забыл про них, и потому высказал свои подозрения Эскеру.

— Пока что мы идем правильным путем, поэтому можно не волноваться. — ответил тот. — Вечерняя месса двигается по главным улицам, а потом переходит через мост в Антэ Иллас и возвращается обратно.

— Там нам тоже ничего не будет угрожать? — спросил Феликс, посмотрев на Дэя.

— Про тот город я ничего сказать не могу, так как никогда в нем не был и не интересовался им. — ответил пастух. — Но на этот счет нам и дан провожатый, чтобы ответить на такие вопросы. Почему бы не спросить его?

— Да он, видать, совсем уже того. — Феликс повертел у головы пальцем. — Забыл, похоже, даже свое имя. Да и как тут не забыть, в этом сумасшедшем болоте? Мне и самому как-то не хорошо. Еще немного и сам начну подпевать. А где Милу? Милу!

— Да туточки он! — громко рыкнул откуда-то сбоку Хольф, перекричав даже толпу. — Сидит у старого Хольфа под боком, как миленький.

Феликс чуть успокоился, а потом все же решил надеть на глаза повязку из колосьев. Ему было достаточно и того, что он уже увидел, и открывать для себя новые ужасы этого города ему не хотелось.

С прикрытыми глазами стало немного спокойнее идти в этом сумасшедшем потоке, и даже сами молитвы стали тише. Феликс не боялся, что может потеряться в этой людской реке, так как был уверен, что за ним пристально следят остальные члены отряда, да и Соль была надежнее любого провожатого, и легко смогла бы вывести его из какой хочешь беды. Так Феликс ехал себе, и даже стал напевать какую-то веселую песенку себе под нос, которую когда-то услышал от Хольфа. Несколько раз сквозь повязку ему виделись страшные вещи, которые он оправдывал разыгравшимся воображением, так как не хотел в них верить. Среди таких «воображаемых» ужасов были измученные люди, которые разными способами наносили себе тяжелые увечья, и радостно приветствовавшие толпу окровавленными лицами. Потом они прошли рядом с улицей, от которой исходил такой невыносимый жар, будто в ее проулках разверзся вулкан. Даже в Белланийских литейных не было так душно, как в этом месте. Сквозь повязку Феликс увидел сотни небольших домиков, похожих на печки, из которых и вправду вырывалось ярко-оранжевое пламя. Так же на пути им попадались всевозможные лавочки, на которых опять лежали горы подгнивших фруктов и другой испорченной еды. Эскер объяснил это тем, что многие жители отказываются есть чистую пищу, так как считают себя не достойными ее. Хорошо хоть, что гостей города не заставляют есть эти помои, хотя после всего увиденного, Феликс не взял бы в рот даже спелый плод, который был выращен на этой земле. Особенно после того, что он увидел в одном из последних переулков.

Следуя за общим потоком они вот-вот должны были достигнуть крепостных стен, за которыми и начинался длинный мост в Антэ Иллас. Высокие здания вокруг начали редеть, и Феликс хотел было уже снять повязку, как вдруг увидел маленькую круглую площадь, которая расположилась чуть в стороне от главной дороги. Это был тупик одной из улиц, который заканчивался садом и небольшой двухэтажной церквушкой с богатой лепниной. Сквозь сплетения колосьев, которые закрывали глаза Феликса, тот увидел, что на этой площади столпилась большая масса покалеченных людей, которые стояли на коленях, и протягивали железные миски к дереву, что росло у входа в церковь. Сначала Феликс не придал ему особого внимания, но затем, когда разглядел, чем именно являлось это «дерево», чуть было не испустил крик ужаса, вовремя совладав с собой. И он еще долго не мог выкинуть из головы то, что тогда увидел, и из чего именно было слеплено то «дерево», и что за кипящий, гнилостный сок оно давало тем, кто тянул к нему свои миски. Когда же Феликс пришел в себя, и обернулся, то увидел, что Хольф прикрыл своей ручищей глаза Милу, чтобы тот не смог, как Феликс, разглядеть ту кошмарную картину, что предстала перед ними.

На этом, как думал Феликс, страхи города остались позади, и они успешно миновали железные крепостные ворота. В этой части города никаких баррикад не было, и стража спокойно пропустила процессию. Тогда Феликс решился снять повязку, так как ему уж очень хотелось взглянуть на Антэ Иллас.

Зловещий город, что когда-то поднялся из земных недр, предстал перед ним во всем своем первозданном величии, поражая невероятной архитектурой и мистическим, холодным изумрудным свечением. Его нельзя было сравнить ни с чем, что Феликсу доводилось видеть раньше. Каменные здания выглядели чрезвычайно древними и архаичными, но при этом не лишенные особой красоты, которая проявлялась в узорчатых формах и обманывающих глаза образах, что возникали из-за переливающегося свечения. Казалось, что стены города плавно подрагивают, словно мираж или отражение на поверхности воды, и в то же время они были донельзя реальными. Антэ Иллас покоился у подножия огромной черной скалы, которая, по всей видимости, так же выбралась из-под земли вместе с городом. Его улицы были расположены ступенеобразно, из-за чего можно было рассмотреть почти все дома. Но ничто так не приковывало взгляд, как огромный храм, находящийся в самом центре, и к которому шла длинная каменная лестница. Храм этот походил на звезду со множеством каменных лучей, расходящихся во все стороны, а в его круглых окнах полыхал голубой огонь.

Феликс завороженно смотрел на город, но лишь до того момента, пока процессия не приблизилась к глубокой темной расщелине, которая разделяла два города, и через которую был проложен крепкий подвесной мост, составленный из великого множества старых могильных плит. Тогда все мысли Феликса мигом переметнулись с города на расщелину, которую им следовало преодолеть. В ней, лаская камни и извиваясь, будто ленивое морское чудовище, поднялось и ожило мистическое синее пламя. Оно отличалось от привычного огня, и было намного прозрачнее, словно призрак былого пожара. Феликс услышал, как вокруг стихли песни и молитвы, и голоса людей замерли в тревожном единении. Как только это произошло, Феликс стал улавливать иные звуки, заставляющие его сердце вновь наполниться невыносимым страхом. Те звуки шли от призрачного пламени, что лениво подрагивало под мостом. Сначала Феликс слышал лишь тихий шум, с которым огонь вырывался наружу. Но затем к нему прибавился неприятный скрип железа, переходящий в далекий крик боли. Стоны, плач и звон мечей исходили от пламени, а за место жара от него веяло леденящим горем и отчаянием. И оно охватило Феликса, сжигая все его мысли, и унося в бесконечные лабиринты, где люди сражались друг с другом, роняя слезы и стеная от душевных мук. Звенели мечи, и черные вороны пели свою замогильную песнь, и не было в мире ничего, кроме войны и горя. Маленький никс блуждал по этим нескончаемым лабиринтам, слушая эхо прошедшей войны и множества других печальных событий, которые когда-то затрагивали людские земли.

Феликсу показалось, что прошло несколько часов, прежде чем его окутал теплый свет, выводя из тех мрачных тоннелей, наполненных ледяным пламенем, и возвращая его в реальный мир. Он почувствовал, как его плечо кто-то тронул, и как приятное тепло разливается по его продрогшему телу, согревая сердце, которое до этого дрожало, как осенний лист на ветру. Повернув голову, он увидел Дэя, который дотронулся до него своей здоровой рукой. Вместе с этим тепло исходило и от каменной таблички, которая тоже ожила, и вновь стала пульсировать святым сиянием, делясь им с маленьким никсом.

— Все хорошо. — сказал Дэй, и Феликс увидел вокруг его головы еле заметный огненный ореол. Свет так же исходил и из-под покрывала, которым была укрыта Соль. Посмотрев по сторонам, Феликс увидел, что и другие его спутники окутаны теплым сиянием. Но больше других сиял Эн, и это свечение расходилось во все стороны, защищая остальных его спутников от горестного влияния синего пламени.

Остальные же жители, казалось, совершенно этого не замечали, и спрятав лица в дрожащие ладони, изгибали спины в беззвучных рыданиях. Тяжелее всех приходилось тем, кто нес мраморный паланкин, и они выглядели особенно изможденными, балансируя на грани сумасшествия, с закатившимся вглубь черепа глазами. Пересекая мост, Феликс несколько раз слышал, как впереди кто-то вскрикивал, а один раз даже увидел, как какой-то безумец чуть было не спрыгнул с моста, но его вовремя успели подхватить плачущие люди. Так продолжалось до тех пор, пока они не достигли другой стороны подвесного моста. Как только они преодолели конец пути, синее пламя стало отступать, забиваясь обратно во тьму расщелины. В этот момент люди начали приходить в себя, и вновь зазвучали песни и молитвы.

— Помилуй нас всех Силестия, что за кошмарная дорога нам выдалась. И они это делают каждый день? — переведя дыхание поинтересовался Феликс, когда шествие направилось к звездному храму. — Что за отчаявшиеся души. Неужели это стоит того?

— Не нужно пытаться понять этих людей, Феликс. — сказал ему Эскер. — Все равно ничего не сможешь изменить, разве что и сам присоединишься к ним, если воля твоя будет не столь крепка.

Пока они говорили, сквозь толпу к ним приблизился Севрус.

— А ты разве уже закончил свои молитвы? — удивился Феликс, когда провожатый беззаботно пристроился рядом с Эскером. Вид у того был такой, будто ничего и не случилось.

— Тут уже бесполезно о чем-либо просить Чудо. — махнул рукой Севрус. — Оно оставило эту землю, и никакие молитвы его не вернут.

Как понял Феликс, под «этой землей» Севрус подразумевал Антэ Иллас. Когда он посмотрел вперед, то увидел, что длинные белые руки, высовывающиеся из паланкина, и которые раньше кривились в молитве, теперь безжизненно повисли на окнах, будто белые веревки.

— А я думал, что у вас две общие религии. — поднял брови Феликс. — Как вы их там зовете? Придавленный и Полуночная Леди?

— Полуночная Матерь. — поправил его Севрус, и на его лбу проступили недоверчивые морщины. — Многие поддерживают ее, но лично я считаю, что ей тут не место. Ей, и ее дражайшим дочерям.

— Ха, считает он, только послушайте. — хмыкнул Рольф. — Говорит так, будто уже свой. А ведь совсем недавно вместе с нами плавал, а теперь вот, совсем мозги растерял.

— Это вы тут все ничего не понимаете. — злобно прошептал Севрус. — Глушите воспоминания порошками, поддаетесь ложным мыслям и богам. Разве ваши молитвы могут укрыть вас от войны? А наполнить живот едой? Алгобсис же стоит тут испокон веков, и никто так и не смог его взять. Тут никогда не знали голода, а библиотеки полнятся такими древними тайнами, что вашим стелларийским ученым и не снились.

— Только вот цена такому счастью уж слишком велика. — угрюмо вставил Феликс.

Пока они говорили, процессия продолжала двигаться вперед. Антэ Иллас не был таким оживленным, как Аолгобсис, и все-таки даже тут обитали люди. Они были словно тени, и прятали свои лица под капюшонами, а чуть что, сразу скрывались за каменными дверями домов. Никакого внешнего освящение в городе не было, но при этом в окнах некоторых домов можно было увидеть голубой огонь, который заполонял все внутреннее пространство, будто внутри разгорался сильный пожар.

— Ну, такими чудесами нас уже не удивишь. — прошептал сам себе под нос Феликс, украдкой покосившись на Дэя.

Процессия прошла по неровной дороге, никуда не сворачивая, и в итоге достигла подножия звездного храма. Там паланкин быстро развернули, и часть жителей, вместе со своей святыней, направилась обратно. Другая же часть осталась стоять на месте, обратив свои взоры на верхние ступени храма, где находились ворота из непонятного, отливавшего черным блеском материала, похожего на обсидиан.

— Пойдемте, тут нам уже нечего делать. — заторопил их Севрус, махая рукой и приглашая следовать за ним.

Но Феликс не спешил уходить. Его взгляд был прикован к высоким дверям храма, из которых только что вышли три загадочные фигуры в длинных сверкающих одеждах, будто из наполированного эластичного железа. Две из них были красивыми молодыми женщинами, лицо же третьей было скрыто под капюшоном, но Феликс не сомневался, что это и была та самая Полуночная Матерь, рядом с которой находились ее таинственные дочери. Поверх капюшона у нее была водружена каменная корона-маска с расходящимися во все стороны лучами, повторяющая своим видом стены храма.

Окинув взглядом прихожан, Полуночная Матерь встала у края лестницы, а ее молодые дочери, каждая с дымящимся золотым кувшином в руках, заняли место слева и справа от нее. Внезапно все вокруг застыло, и зловещая тишина повисла над стенами жуткого города. И в этом предвечном спокойствии, сначала тихо, а потом все громче, запел мужской голос, преисполненный тяжелым горем и стенаниями. В этой песне не было слов, лишь звуки, наполненные горестными напевами. Мелодия напомнила Феликсу грумбли — старые ворчащие песни никсов, которые исполняют на поминках или перед битвой. Отличие было лишь в том, что в тех песнях, помимо горя, всегда присутствовали и внушающие радость мотивы, тогда как в этом плачевном стенании, который сейчас слышал Феликс, была лишь одна смерть.

Слушая его, Феликс чувствовал, как все приятные мысли, что все еще были у него в голове, исчезают, словно утренняя дымка в лучах восходящего солнца. И в тот момент, когда голос певца достиг своего апогея, Полуночные Дочери подняли разом кувшины, и вылили содержимое на свою дорогую мать, которая распростерла руки в обе стороны. Но вопреки ожиданию Феликса, из кувшинов хлынула не вода, а настоящий жидкий огонь! Оранжевое пламя окутало ее фигуру, пожирая одежду и все, что под ней. На миг Феликс увидел сверкающие золотом глаза, что засияли сквозь языки пламени, устремленные прямо на него, словно стараясь прожечь дыру в его сердце. И в этот момент Феликс почувствовал неладное. Все было как прежде, и люди, в едином порыве, упали ниц, и лежали, словно каменные статуи, уткнувшись лбами о землю, при этом вытянув вперед руки, будто прося о чем-то.

Тогда, в сгущающихся сумерках, Феликс услышал отдаленный звон колокола. Тени обступили его со всех сторон, и даже святой огонь Дэя не помог. Все жители, что распластались у подножия храма, вдруг предстали перед Феликсом в виде безжизненных каменных статуй, которые уже никогда не станут людьми. Их одежда огрубела и посерела, и отовсюду, куда не глянь, ушла былая жизнь. И лишь жаркое пламя, что горело впереди, было наполнено отголоском жизни, и золотые глаза пылали в его центре. Тогда тени плотным кольцом обступили Феликса, неотвратимо наползая на него.

Сильная боль пронзила тело маленького никса, и он увидел, что из его рук стали расти черные перья. С ужасом Феликс стал выдергивать их, но не успевал он избавиться от одних, как на их месте вырастали другие. Не было сил кричать, и ярость вновь стала овладевать им. В последней надежде он потянулся к скрижали, но за место нее лежала лишь каменная пыль. Отчаянно хватаясь за последние остатки сознания, тонущие в глубокой огненной бездне, он схватился за кулон на шее и взмолился Силестии. Тогда же вспыхнула яркая вспышка света, и Феликс успел увидеть лишь тянущуюся к нему в золотых лучах женскую руку. Собрав все силы, он ухватился за нее и тут же провалился в глубокий омут светлого сна.