Алекс Бринер. Последний ранг. Том 2

Книга 2 Эпизод 4

Дом учёных Бринеров оказался самым маленьким и скромным среди особняков Труворова Посада.

Но лично мне было всё равно, как он выглядит.

Это было собственное жильё, а не комната, в которой ты от кого-то зависишь. Но самое занятное, что дом находился неподалёку от жилища Виринеи и её злосчастной оранжереи.

Я и Эсфирь стояли напротив кованой калитки и смотрели на двухэтажное строение из белого и красного камня в стиле петровского барокко, без пышной лепнины на фасаде, со строгими чертами. Две витых колонны возвышались над входом, арочные двери и окна были украшены красной мозаикой.

Эсфирь до сих пор не могла поверить, что она сможет туда войти.

— Почему ты никогда не говорила, что хочешь домой? — спросил я, подталкивая её ближе к калитке.

— Зачем говорить о том, что мы потеряли? — насупилась Эсфирь. — О родителях же мы не говорим, уже целый год.

А ведь она была права.

Мы с ней никогда особо не говорили о родителях Алекса. Я думал, что Эсфирь больно о них вспоминать, но теперь сам предложил:

— Если хочешь, будем говорить. Ты мне расскажешь о них, вспомним вместе, какие они были.

— Правда? — повернулась ко мне Эсфирь. — Ты же сам мне запрещал про них говорить.

— А теперь не запрещаю.

Она слабо улыбнулась, стиснула ключ от дома и подошла к калитке, осторожно дотронулась до неё пальцем.

— Вот прямо можно войти, да? Как будто мы тут живём?

Я сам взялся за калитку и распахнул её перед Эсфирь.

— Мы и так тут живём. Дом принадлежит нам. Родители бы точно этого хотели.

После моих слов она рванула во дворик, совсем небольшой и за год заросший сорняками, промчалась по траве, заскочила на крыльцо с белыми перилами и остановилась у дубовой двери с красной мозаикой.

— Ну давай! Входи уже! — крикнул я, впуская за собой охрану и закрывая калитку.

— Привет, мама, папа! — громко поздоровалась с домом Эсфирь и вставила в замочную скважину ключ.

Но как только она вошла, послышался отчаянный визг.

Я рванул через дворик к дому, влетел на крыльцо и через пару секунд был уже рядом с Эсфирь. Она стояла посреди гостиной и… ничего.

Вообще ничего.

Она просто стояла и смотрела на гостиную и мебель, покрытую чехлами и пылью.

— Что случилось? — Я перевёл дыхание, сжимая в руках оба меча.

— Ничего, — как ни в чём не бывало, ответила Эсфирь. — Это я так… от радости. Ну и потому что придётся много убираться.

Я пробурчал себе под нос непонятное слово и вогнал мечи в ножны. Когда-нибудь эта девчонка доведёт меня до сердечного приступа.

Хотя кое в чём она не ошиблась — убираться придётся.

За год всё в доме заросло пылью, мыть не перемыть.

— Подождём до понедельника. — Я пихнул Эсфирь плечом. — К нам должна прийти уборщица.

— Ну да, — мрачно поморщилась девочка. — О-о-очень плохая уборщица.

Она засучила рукава и ещё раз оглядела большую гостиную.

— Ну как можно ждать понедельника ради уборщицы и жить в пыли? Мужчины такие лентяи. К тому же, завтра придут журналисты. Я хотя бы немножко уберусь, а хомячок мне поможет, будет за мной ведро с водой таскать.

Я покосился на охрану.

— Она никуда без своего хомячка, но ведро он вряд ли поднимет.

Когда охрана вышла, оцепив дом по периметру, мне понадобилось около часа, чтобы осмотреть тут всё.

С виду здание выглядело небольшим, но наверху оказалось четыре спальни и два рабочих кабинета, а внизу — кухня, столовая, гостиная и библиотека.

Но самого главного — лаборатории Бринеров — в доме я так и не нашёл. Оказалось, что она находится отдельно от дома, в другом здании, которое было специально построено для этих целей.

Одноэтажный цех занимал приличную часть соседнего участка, у него был отдельный въезд и вход, но между домом и лабораторией имелся спецкоридор под землёй.

Именно по нему я и прошёл, используя целую связку ключей и главный ключ отдельно.

Причём, главный ключ был выплавлен из специальной алхимической стали и при каждом открытии замка менял нарезку вместе с механизмом двери. На головке ключа имелась гравировка — буква «Б», что очевидно означало «Бринеры».

Поначалу мне пришлось долго провозиться с замком. В моём прошлом подобных ключей ещё не было.

И вот когда я наконец вошёл в цех и лабораторию, то даже замер от удивления. Здесь была целая производственная линия, и не одна, с конвейерами, упаковочными машинами и минимум с десятком рабочих мест.

Сейчас ничего, конечно, не работало, но Стрелецкий явно пользовался всем этим. Правда, не очень активно, потому что за год выручка вышла не слишком высокой, но всё же неплохой. Десять миллионов двести тысяч белых рублей.

И вся эта сумма теперь была переведена на два счёта в «Голицын-Банке»: половина — мне; половина — Эсфирь.

Спасибо тебе, господин Стрелецкий, что не дал бизнесу Бринеров захиреть и вылететь с рынка.

Я прошёл в склад. Там стояли ящики, готовые к отгрузке. Три партии товаров с разными наклейками. Я вскрыл один из ящиков с красной наклейкой.

Внутри лежали упаковки одежды под названием «Быстрые доспехи». Нигде не упоминалось имени Бринеров, чтобы не отпугивать покупателей. Стоял лишь штамп фирмы «Умное снаряжение».

Во втором ящике я нашёл другую экипировку.

Название тоже было занятным: «Пояс с карманами».

Третья партия товаров удивила меня больше всех. В ящиках лежали… «Накладные кулаки».

Ну да, так и было написано — «Накладные кулаки».

Я усмехнулся и прихватил с собой одну упаковку «кулаков», чтобы показать Эсфирь. Затем вернулся к остальным ящикам и взял по одной упаковке остального снаряжения — «Быстрые доспехи» и «Пояс с карманами».

И это было далеко не всё, что производили алхимики Пётр и Ангелина Бринеры. По бумагам, у них в разработке были новинки, и готовилась к запуску производственная линия новых поясов.

Ну надо же.

Значит, «Умное снаряжение».

Недурно. Родители Алекса были не так просты, как казалось на первый взгляд. Если бы они не связались со Стрелецким и поиском чистого эфира, то жили бы себе хорошо, растили бы детей и занимались новой экипировкой. Но получилось то, что получилось.

Пройдя все помещения, я вернулся обратно в дом.

Эсфирь уже успела прибрать две комнаты и сейчас протирала пыль в гостиной. Позади неё в воздухе завис Абубакар с ведром воды. Он держал его за ручку железным когтем и сварливо указывал Эсфирь, где она пропустила пыль.

Я положил на диван все три упаковки с разным снаряжением.

— Хочешь посмотреть?

В отличие от меня, Эсфирь нисколько не удивилась — ни «Быстрым доспехам», ни остальному. Всё это она уже видела.

Девочка бросила уборку, позвала с собой Абу и первым делом схватила упаковку «Накладных кулаков».

— Мама не позволяла ими пользоваться, и папа тоже сказал, что я вырасту слишком злой, если надену кулаки. Хотя мама надевала их, когда ей что-то не нравилось и она в шутку угрожала папе. Ну ты помнишь, как у них бывало. В шутках рождались новые изобретения.

Эсфирь с нежностью обняла упаковку и закружилась с ней по гостиной.

— Но ты же позволишь мне их носить? Обеща-а-аю, я не буду бить слабых… если они не выпросят.

— Как можно надеть кулаки, йо… ура… — нахмурился Абу и посмотрел на свои лапы, затем выпустил когти и снова их убрал. — Вот когти можно надеть, а кулаки — это как?

— Сейчас покажу! — Эсфирь зубами вскрыла плёнку на упаковке: она явно делала это не первый раз.

Внутри лежала пара перчаток без пальцев. Из тонкой ткани, с небольшими белыми точками на костяшках. Похоже, это был какой-то алхимический состав, потому что выглядело это, как капли засохшего клея.

Я, как и Абу, внимательно смотрел за Эсфирь.

Она приставила кулаки друг к другу костяшками, а потом резко опустила руки вниз и расставила ноги, приняв позу борца. На её маленьких детских кулаках появилась голубая проекция ещё одних кулаков — впятеро больше.

— На ком бы проверить? — грозно оскалилась Эсфирь.

— Тренируйся на кошках. — Я усмехнулся и указал большим пальцем на Абу.

— Эй! Это не оргазм! — возмутился тот и экстренно эвакуировался за диван.

Оттуда послышалось: — Фу, сколько пыли! — А потом — громкий чих.

Эсфирь решила, что для избиения кулаками я подхожу лучше кошек, поэтому стремительно направилась ко мне, практически беря разбег. Ну а я решил, что надо бы встретить удар хотя бы с бронёй гладиатора.

И не зря.

Девочка с наскоком двинула мне под дых.

Голубая проекция кулака ударила с такой силой, что меня толкнуло назад.

— Можно… кх-ха… аккуратней?.. — закашлялся я, согнувшись.

Эсфирь с мольбой посмотрела на меня и захлопала ресницами.

— Прости, больше не буду. Но ты же разрешишь мне носить кулаки? Ну пожа-а-а-луйста. Они рассчитаны всего на пятьдесят ударов в упаковке… мне надолго хватит, я же не агрессивная.

— Ага… расскажи это моему животу.

Я решил, что вообще-то Эсфирь дополнительная защита не помешает — если что, двинет обидчику в рожу и убежит.

— Ладно, носи, — разрешил я, выпрямляясь и потирая живот.

Эсфирь запрыгала от радости.

— Может, ещё «Быстрые доспехи» хочешь?

— Ой, нет, — отмахнулась она и опять резко опустила руки вниз, убирая проекцию кулаков.

Затем схватила ведро с водой и, подскакивая, отправилась вытирать пыль с телефона на тумбочке.

— Они мне никогда не нравились, — добавила она. — И тяжёлые впридачу.

Я распаковал их сам — мне было любопытно, что это за «быстрые» доспехи.

Оказалось, что внутри коробки лежали только наручи, поножи и тонкий обод на голову. Всё это чёрного цвета и из стальных пластин, обшитых тканью. На каждой вещи имелись такие же белые точки, как и на перчатках Эсфирь.

Прочитав на упаковке, как они активируются, я быстро надел на себя всё, что было из вещей. Затем сосредоточился, проверяя, сколько эфира у меня осталось — да, нежирно — и приложил руки друг к другу так, чтобы наручи соприкоснулись.

Ну а потом поверх меня выросла проекция доспеха красного цвета.

Не сказал бы, что мне стало тяжело. Да, веса прибавилось, но он распределился по телу и не создавал проблем. Причём защита покрыла меня полностью, даже шлем образовался. Это походило на пластинчатую бригантину. Точнее, на её проекцию.

— Упаковка обеспечит защиту от пятидесяти ударов! Учти! — с деловым видом сообщила мне Эсфирь, вытирая пыль с журнального столика. — И к ним надо привыкнуть, хотя бы пройтись по комнате.

Она оказалась права.

Проблема была в том, что глаза видели только проекцию, а мозг никак не хотел воспринимать эту поделку алхимиков за настоящую вещь. Будто это не доспехи, а значит, их тут нет. Вес как будто брался из ниоткуда.

Но всё равно было неплохо.

Я снял с себя «Быстрый доспех» и открыл последнюю упаковку с поясом… и тут же улыбнулся.

— А вот это я забираю себе!

Мой оруженосец Бонце отдал бы всё за такой пояс! Да я сам бы не отказался!

Это был кожаный ремень с ячейками, и каждая из них скрывала пространственный карман. Скорее всего, совсем небольшой, но даже это было удобным: вещи можно легко носить с собой, не прилагая усилий. Можно надевать в поездку или просто носить до первой надобности.

— Это на десять карманов! — опять объявила Эсфирь. — Можешь захватить с собой в Академию перекус, или бутылку воды, или карандаши с альбомом, тетрадки там всякие, книжки.

— Или что-то поинтереснее, — добавил я, не став снимать ремень.

— Ты же помнишь, что этого ремня хватит на месяц, да? А те, что обычно в розовой упаковке — это на неделю, — обозначила Эсфирь веско, а потом вздохнула и с печалью произнесла: — Мама по секрету сказала мне, что хотела создать ремень на год. Только она не успела.

Вся радость девочки сразу померкла.

Я с горечью посмотрел на неё, но она снова заулыбалась и принялась тереть стол тряпкой.

На упаковке ремня крупными буквами было написано предупреждение: «Пояс издает звуковой сигнал, когда время действия заканчивается. Пожалуйста, выньте вещи из карманов пояса, либо будьте готовы, что он сбросит их сам!».

Чтобы попробовать, как это работает, я коснулся одной из ячеек.

Из неё показалась белая воронка: она, как миниатюрная пространственная дыра, ждала, пока я в неё что-то положу. Я сунул туда упаковку с быстрыми доспехами. Воронка заглотила вещь и скрылась в ячейке.

Нет, всё же недурно. Нам в прошлом веке такое и не снилось.

Вот тебе и «Умное снаряжение», хоть и одноразовое.

Пока Эсфирь и Абу возились с пылью в гостиной, я снова поднялся на второй этаж, в кабинет Петра, и решил тщательнее проверить все столы, шкафы и ящики. Вдруг чего завалялось по исследованию, хотя понимал, что вряд ли. В этом кабинете и во всём доме побывало уже столько следователей и других людей, что ни о каких документах речи уже не было.

Но я всё равно искал.

Перебирал книги, прощупывал мебель, колотил костяшкой пальца по полу и стенам, снимал картины и часы со стен. Возможно, был какой-то тайник. Мало ли.

Ничего не нашёл, но решил, что постепенно обшарю весь дом, чтобы убедиться, что ничего нет… или есть. Судя по тому, как устроено «Умное снаряжение» Бринеров, они были любителями прятать одно в другом.

В понедельник с утра мой эхос сообщил, что Лавр перенёс занятия на вторник, и я уже понимал почему.

Ко мне должны были нагрянуть журналисты из городской пресс-службы, чтобы взять у меня интервью.

Чекалин просил сделать это прямо в доме Бринеров, чтобы не было вопросов. К тому же, это бы ещё раз доказало всем, что учёные Бринеры реабилитированы, а их дети теперь не изгои общества.

— Пусть сначала Академия перестанет шуметь насчёт тебя, пусть свыкнутся и посмотрят интервью, а уж потом придёшь учиться, — так он сказал мне при встрече.

Ровно в полдень явилась журналистка со съёмочной группой. Всё та же Татьяна Петухова, яркая блондинка с короткой стрижкой.

Никаких лишних вопросов она не задавала — всё уже было согласовано: вопросы и ответы.

— Значит, сила сидарха проявилась у вас неожиданно? От стресса? — сделала акцент журналистка.

— Да, это случилось на Чёрной арене во время боя, — кивнул я, мысленно ожидая, чтобы интервью поскорее закончилось. — Магия предков, увы, была не в курсе, что это незаконно.

Татьяна вскинула брови.

Она уловила мою иронию, но ничего не сказала (возможно, это вырежут, кто их знает).

— Чёрную арену решено снести, кстати, и построить там парковую площадь, — сообщила Татьяна. — Руководство Академии посчитало, что магические поединки «до смерти противника» не способствуют хорошей успеваемости.

Теперь я вскинул брови.

Татьяна Петухова и сама была не прочь поиронизировать. Мы оба делали это осознанно, но я не рисковал работой в отличие от неё.

— Это дом ваших родителей? — Она обвела взглядом гостиную и снова посмотрела на меня. — Поздравляем, господин Бринер. Ваши родители реабилитированы и оправданы. Что вы чувствуете?

— А что бы вы чувствовали на моём месте? — ушёл я от ответа: терпеть не мог, когда лезут в душу, особенно на камеру.

Журналистка сделала скорбное лицо.

— Да, это очень тяжело. Но отныне фамилия Бринеров будет связана не с открытием, а с закрытием червоточин. Не с угрозой, а со спасением. Но что же теперь будет, господин Бринер? — сощурилась она. — Путь Сидарха является запретным уже очень давно. Выходит, что вы единственный в таком роде?

— Выходит, да. Но, как мне сказали, мой случай закон не нарушает. К тому же, мои силы будут под контролем государства.

— Звучит очень веско, — закивала Татьяна.

Затем приложила ладонь к груди и добавила:

— Позвольте выразить благодарность, господин Бринер, от всего города. В очередной раз. Вы спасли Изборск и вывели людей из червоточины. Теперь понятно, почему Виринея Воронина назвала вас избранным.

Я кашлянул, чтобы не поморщиться.

Вот дёрнул же чёрт тогда Виринею сказать про «избранного». Теперь это не остановить.

— Считайте, как хотите, — пожал я плечом.

— Мы хотим избранного, конечно! — с азартом и блеском в глазах ответила журналистка. — Люди всегда хотят, чтобы появился тот, кто освободит мир от нашествия зла и возвеличится, как спаситель.

Услышав её пафосные слова, я нахмурился.

Это была фраза из сказания Феофана — их мне говорила Виринея при первой встрече. Чёртовы предсказания, чёртовы сказители, чёртовы сектанты…

И тут вдруг я подумал, что журналистка может принадлежать Ордену Феофана. В прошлый раз, кстати, она пропустила в эфир слова насчёт избранного. Может, не просто так? Надо спросить у Виринеи насчёт этой Татьяны.

Когда интервью наконец закончилось, я выпроводил журналистов и уселся в кресло.

— Чёртов Феофан, — прошептал я себе под нос, ещё и ругнулся.

Вдруг из-за портьеры выглянула Эсфирь.

— Извини, я подслушивала немножко. А кто такой Феофан? Мне почему-то хочется с ним познакомиться.

— Лучше не надо, — выдавил я, схватившись за голову. — Двух сказителей я не вынесу.

Чтобы сбежать от лишних вопросов Эсфирь и проветриться, я решил прогуляться до профессора Троекурова.

Гостиница «Трувор» была в паре кварталов отсюда, так что идти недалеко. Я схватил пиджак, оставил Абу наблюдать за домом и обещал быть ровно в шесть — к приходу «о-о-очень плохой уборщицы».

В гостинице мне сказали, что профессор и его внук не спускаются на завтрак вот уже второе утро подряд.

Внутри сразу зародилась тревога.

Когда я жил у профессора в магазине, то часто видел его за завтраком. Это был любимый приём пищи Троекурова. Он никогда не ужинал и не особо жаловал обед.

Но завтрак был для него святым ритуалом: он чинно садился за стол, раскладывал газету, придвигал ближе чашку с кофе и блюдо с жареным беконом, салатом и яйцами, намазывал себе тост грушевым пюре и буквально смаковал каждый кусочек.

Он мог сидеть за завтраком целый час, а то и больше.

А тут… не завтракал два дня?

Это значило, что он вообще не ел два дня!..

— Вы стучали к нему в номер? — нахмурился я.

— Да, но он кричал, чтобы его не беспокоили, — развёл руками портье.

Меня наконец пропустили наверх, в комнату Троекурова.

Я постучал в дверь его люкса — ничего.

Ещё постучал — ничего.

— Профессор! — Я практически забарабанил в дверь. — Профессор, с вами всё в по…

Дверь резко распахнулась, и на пороге комнаты меня встретил Троекуров. Таким мне видеть его ещё не приходилось, даже когда он пил всю ночь от горя из-за смерти профессора Басова.

В прошлый раз он был погружён в скорбь, но сейчас в нём будто что-то надломилось, а ещё он выглядел немного сумасшедшим: взгляд в одну точку, бледность, испарина на лбу, седые волосы взлохмачены, тени под глазами, мятая и несвежая одежда, губы в трещинах и кровоточат, опухшее лицо. Но запаха перегара я не заметил.

Он был напряжён, его руки тряслись, испачканные и обожённые кислотой или чем-то вроде того.

— Алексей… — Он поднял на меня безжизненные глаза, его голос показался мне омертвевшим, потерявшим всю радость.

— Профессор, что случилось? — с тревогой спросил я.

Он посторонился, пропуская меня в комнату, и запер дверь на ключ.

— Ох Алексей… что я натворил… что наделал… — Троекуров прошёл к креслу и буквально рухнул в него, схватился за голову, склонился к коленям и зарыдал.

Я положил руку ему на плечо, совсем худое, костлявое, и ладонью почувствовал, как его трясёт.

— Профессор, чем я могу вам помочь?

Троекуров поднял голову и посмотрел на меня воспалёнными глазами.

— Он просил передать тебе… он говорил… перед смертью, он так просил всё передать тебе… он так хотел жить, так хотел…

И опять профессор заплакал себе в ладони, склонившись к коленям.

Я быстро оглядел его комнату. Постель не заправлена, разбитый графин на полу, рядом разбросаны листы со схемами, формулами и набросками чертежей, стоят колбы, валяются тюбики, провода, паяльник, ножницы, ножи, нитки, трубки, отвёртки, лейкопластыри, скальпели, полотенца, кое-где пол забрызган кровью и измазан алхимической краской.

— Он хотел жить… мой мальчик… — выдохнул профессор и внезапно вскочил с кресла.

Затем ухватил меня за плечо и потащил в сторону ванной. Втолкнул меня туда и выкрикнул дрожащим голосом:

— Вот, что я наделал, Алексей! Вот что!

Сама ванна была закрыта газетами, а посреди комнаты, спиной ко мне, стоял механический голем.

Кажется, тот самый, которого мне показывал Абу, когда шарил по лаборатории Троекурова в его магазине.

Только сейчас он был в более полном виде, не хватало лишь одной руки, части ступни и крышки на затылке, чтобы прикрыть искусственный мозг с трубками и проводами.

— Я нашёл то, что можно было найти, — вдруг произнёс голем металлическим голосом и начал медленно поворачиваться ко мне лицом.

После этой фразы во мне всё оборвалось.

Я отправлял Семёна на поиски того, что можно найти. Отправлял только с одной целью — избавиться от него, чтобы не мешался.

Мороз пронёсся по спине от нехорошей догадки.

Профессор Троекуров… что он сделал, мать его?.. Что это за голем?

Механическое существо наконец повернулось. Его лицо ничего не выражало, но голем смотрел на меня осознанно и проницательно, будто хотел угадать, что же я скрываю.

— Меня засекли и почти убили, — продолжил он. — А мой дедушка… меня спас. Я хотел сказать тебе про Царёва и менталистов… но не успел.

— Царёв мёртв, — выдавил я тихо, а мои мозги пытались до конца осознать и принять, что за существо стоит передо мной и как это чудовищное преображение вообще произошло.

Профессор Троекуров спас умирающего Семёна и создал… вот это?

Наблюдая за моим лицом, голем удовлетворённо хмыкнул и снова посмотрел на меня внимательно и пытливо — точно так же, как посмотрел бы сам Семён.

— Я проанализировал твоё поведение в магазине, — добавил он, — и пришёл к выводу, что ты сидарх. Что ты на это скажешь, уважаемый?..

Я ничего не мог сказать. Слова застряли в глотке.

Но одно я понял точно: именно таких механических людей я и видел в червоточине, в магазине из будущего…