Большая расплата

Глава 20

— Привет! — прокричал Натэниел Смит. — Bonjour!

Входная дверь была приоткрыта. Он глубоко вздохнул и открыл её шире, ровно настолько, чтобы просунуть голову внутрь.

— Мадам Зардо?

Шагнул через порог, поправив ремень сумки на покатом плече.

Перевалило за шесть вечера. Он устал и был голоден. Настолько, что добровольно прибыл на место постоя.

Дверь вела прямо в гостиную, там царила темнота, разбавленная светом одинокой лампы.

Он остановился.

Вокруг ни звука. Ни скрипа. Ни кряка. В полутьме можно было разглядеть лишь книги. Казалось, сами стены были из книг. Книги были на столе. Одно из кресел, освещенное лампой, было завалено раскрытыми книгами, словно обито вместо материи историями.

Он задержал дыхание, уверенный, что тут должно вонять. Распадом, ветошью и старостью. Наконец, когда терпеть стало невозможно, он сделал глубокий вдох.

Знакомый запах. Даже не запах, аромат. Ничего экзотического. Что-то очень земное. И уж точно не сдобой пахнет.

Книги! Мускусный аромат слов витал в воздухе.

— Я тут!

Амелия бросила сумку в кухне и пошла на голос.

Остановилась у двери в боковую комнату.

Клара Морроу сидела на деревянном стуле с откидным сидением, спиной к двери. Зажав кисть во рту, она пристально смотрела на картину.

Амелии картину было почти не видно. Основная часть была скрыта шевелюрой Клары.

— И что мне теперь делать? — спросила Амелия. — Разве вы не должны готовить, или типа того?

Клара фыркнула и развернулась к ней. Вокруг ног художницы вертелся крохотный лев.

Хозяйка дома посмотрела на гостью.

Черные как смоль волосы. Бледная, почти прозрачная кожа. Пирсинг в носу, бровях, щеках. Но сережки не черные или кроваво-красные. То были крошечные искусственные бриллианты, сверкающие гранями, улавливающими свет. Похоже на звезды.

Уши были увешаны колечками. Пальцы смотрелись так, словно их окунули в металл.

Эта девушка словно облачилась в доспехи.

А там, где из-под доспехов виднелась кожа, всё прикрывали татуировки.

Единственное, чего не смогла спрятать эта девочка, были её глаза. Они одни остались в первозданном виде. И сияли как бриллианты.

— Что? — удивилась Хуэйфэнь, когда Габри вручил ей фартук и указал в сторону немытой посуды. — Я…

— Да, я в курсе. Ты без пяти минут, — он большим и указательным пальцами отмерил крошечный отрезок, — офицер Сюртэ. Ты уже говорила. А я в пяти минутах, — он сдвинул пальцы ближе, — от решения выпнуть тебя отсюда.

— Не имеешь права.

— Конечно, имею. Эту услугу мы оказываем месье Гамашу, а не вам. Я счастлив тебя приютить, но ты должна отработать свое проживание и пропитание. Час в день здесь, в бистро. Или в B&B. На твой выбор.

— Как рабыня.

— Добро пожаловать в реальный мир. Вы сидели тут добрую часть дня, заказывая еду. Потом переместились в B&B и прикончили весь пирог. Это всего лишь плата по счету.

Он кинул ей кухонное полотенце.

— Мы плохо начали, — проговорила Мирна, поставив напротив Жака стакан с колой. Юноша, развалившись, сидел на диване в её мансарде, что над книжной лавкой, и с раздражением тыкал в экран своего айфона.

— Е*ая хрень тут не работает.

— Следи за языком, — сделала замечание Мирна, усаживаясь в большое кресло, навсегда впечатавшее в себя контур её тела.

— Я слышал, что та старуха выражалась и похуже.

— Вот когда станешь старухой, тогда мы будем к тебе снисходительны. А пока ты гость в моём доме и в этой деревне, поэтому следи за языком. И ты прав — беспроводной связи тут нет, нет спутникового покрытия.

Жак сунул айфон в карман.

— Ну что, начнём сначала? — предложила Мирна.

Она уже пришла в себя после их стычки в бистро. Не последнюю роль в этом сыграл вид благоразумной Рут. В полдень Мирна вернулась в лавку, поднялась наверх, приготовила постель для гостя, и стала готовить ужин.

— Хочешь поговорить о том, что случилось в Академии? — спросила она. — Ты был близок к профессору?

Жак встал с дивана.

— Меня от вас тошнит. Человек мёртв. Убит. А вас интересуют только сплетни.

Мирна тоже поднялась и уверенно посмотрела ему в глаза.

— Я знаю, каково тебе приходится.

— Да что вы?! — засмеялся он. — Что вы знаете об убийствах? Книг начитались? Вы и представления не имеете, что это такое. — Он махнул в сторону окна. — Как это бывает в реальном мире.

— О, некоторые понятия я всё-таки имею, — спокойно заметила она. — Эта деревня не настолько мирное место, как может показаться на первый взгляд.

— Что? Кто-то поцарапал вашу машину? Или мусорку украл?

— Перед тем, как стать владелицей книжной лавки, я работала психологом в Монреале. Среди моих клиентов попадались заключенные ТОР. Знаешь, что это такое?”

Мирна заметила как гнев постепенно превратился в удивление, потом в интерес. Но парень имел слишком устоявшееся мнение, чтобы тут же поменять его.

— Тюрьма особого режима, — сказал он.

— Я имела дело с самыми худшими.

— Исправили хоть одного?

— Ты же знаешь, что подобное маловероятно. Или даже невозможно.

— Короче, вы облажались. И перебрались сюда. Как Гамаш. Деревня сплошных неудачников.

Мирна не пошла на поводу у этого ребёнка. Хотя чувствовала, как гнев простирает к ней скрюченные пальцы. Вместо этого, она кивнула на ноутбук, подключенный к телефонной линии.

— Используй при желании. Поищи информацию. Изменятся исходные данные — изменится и твое отношение к ним.

— Уау, спасибо, просветили тёмного!

Он схватил куртку и, прыгая через две ступеньки, сбежал в книжную лавку, выскочил за дверь.

Мирна стояла у большого окна мансарды и наблюдала, как он мчится по дороге, освещаемый огнями бистро.

Он обернулся и посмотрел на неё. Повернул в сторону от книжной лавки и бистро, мимо дома Клары. Мирна следила за ним, пока его фигура не растворилась в ночи.

А потом ночную тьму прорезал лучик света.

Обыскав дом, заглянув под каждую кровать — вдруг сумасшедшая карга померла под одной из них и теперь лежит там калачиком — Натэниел пошёл в бистро.

Там её тоже не было. Но здоровяк, один из владельцев бистро, указав на дом у дороги — дом Клары Морроу — предположил, что поэтесса там.

Кадет отправился к дому Клары, но встретил Амелию, выходящую оттуда.

— Рут Зардо? Нет, её там нет. А хотелось бы. Там только старушка-художница. Она всё время пялится на меня, аж страшно. Поэтому я ушла.

— А зачем ты сделала это с собой? — он показал на пирсинг и татуировки. — Если не желаешь, чтобы на тебя пялились?

— А почему ты вот так одеваешься? — она показала на его одежду.

— Как? — он осмотрел свои пальто и джинсы. — Все так одеваются.

— Именно. Зачем ты хочешь быть как все?

— А зачем ты хочешь быть не как все?

На самом деле Амелия ушла не из-за Клары.

Когда её хозяйка поднялась со стула, Амелия увидела картину. Портрет в полный рост. Автопортрет. Он выстрелил с холста, прямой наводкой попав в Амелию. Прямо в лицо. Взгляды портрета и девушки встретились.

Нарисованная женщина смотрела на Амелию так, словно хорошо знала её. И знала, что та сделала.

И тогда Амелия сбежала.

Свет был включен, дверь открыта.

Амелия не помнила, когда последний раз была в церкви. Возможно, на своих крестинах, хотя сейчас, когда она об этом подумала, не смогла бы ответить, крестили её вообще или нет.

То была маленькая церковь, меньше всех, ею виденных. Вообще-то было слишком темно, чтобы разглядеть само здание. Только свет сквозь витражное окно.

На витраже, однако, изображалось не распятие, не жития святых. На сияющем в ночи стекле были изображены мальчишки. Маленькие солдаты, пробирающиеся по полю битвы.

— Пошли, — позвал её Натэниел, успевший подняться по ступенькам к входу. — Габри сказал — если мадам Зардо нет дома, или в бистро, или у художницы, она здесь. Отсыпается с похмелья, наверное.

— Чего ты так озабочен ее местонахождением? — поинтересовалась Амелия, топая по ступенькам за ним следом.

— Потому что сейчас она и есть мой дом, — ответил он. — Мне некуда больше идти.

Рут Зардо действительно возлежала на скамье, подложив под голову свод гимнов. Утка угнездилась у неё на животе.

— Она что, умерла? — прошептал Натэниел.

— Ни хрена она не умерла, — ответил ему голос.

Рут села, но на вошедших даже не взглянула. А уставилась на того, чей голос только что прозвучал.

Задрав ноги на скамейку, в стороне расположился кадет Жак Лорин. Попивал пиво, которое стянул из холодильника той чернокожей тётки.

Он очень точно сымитировал голос Рут. Ему удалось передать ритм и интонацию, сердитую и оскорбленную в то же время. И каким-то образом уловить ранимость.

Натэниел захохотал, и тут же испугался, когда Жак и Рут одновременно посмотрели на него.

Боже, помоги мне, подумал он.

— Чего вы тут делаете? — все одновременно спросили друг у друга. Тем более, в этот момент в церковь вошла Хуэйфэнь.

— Я видела, как вы входили сюда, ребята. Ой, какая красота! — она уселась рядом с Жаком, взяв у него из рук бутылку, отпив глоток пива. — Зачем мы здесь?

— Я тут хотела посидеть в тишине и спокойствии, — заявила Рут.

Жак предложил старухе свою бутылку, секунду поколебавшись, та кивнула. Встав, он отдал бутылку Рут и уселся рядом с ней.

— Я наблюдал за вами, — сообщил он ей. — Почему вы туда всё время смотрите?

Он указал подбородком на витраж с хрупкими мальчишками.

— А куда мне ещё смотреть? — вернув бутылку, спросила Рут.

Кадеты осматривали часовню. Центральный проход с деревянными скамьями — кажется, ручной работы, потому что каждая скамья чуть отличалась от остальных — по обеим сторонам. Всего несколько рядов скамеек и вот уже алтарь, тоже ручной работы. Очень красивый, с вырезанными на нём листьями раскидистого дуба.

— Иногда я прихожу сюда, чтобы сочинять, — призналась Рут, и они увидели её записную книжку, втиснутую между спинкой скамьи и спиной Рут. — Тут тихо. В церковь больше никто не ходит. Господь покинул это здание и отправился бродяжничать. Или искать приключений.

— В пустыне, — добавила Амелия.

Рут зыркнула на неё, но у Амелии сложилось впечатление, что это просто привычка так смотреть, а не осуждающий взгляд. А ещё ей показалось, что старая поэтесса ищет в церкви не только тишины и покоя.

Амелия миновала проход, уселась на жесткой скамье, и посмотрела туда, куда смотрела Рут. Снаружи казалось, что солдаты на витраже возвращаются. Однако отсюда, изнутри, становилось понятно, что они уходят. Идут вдаль. Покидают это место.

Под витражом имелась надпись, которую Амелия не смогла разобрать.

В часовне были ещё окна, включая и окошко над дверью с изображением красивой розы. Но лишь на этом витраже была целая картина.

И это было не просто изображение. Картина рождала чувства. Кто бы ни создал этот витраж, действовал он с огромным вниманием. И любовью.

Картина получилась детализированная, замысловатая. Спущенные петли на покрытых пятнами глины носках. Сбитые костяшки грязных рук, сжиающих ружья. Револьвер в кобуре одного из мальчиков. Медные пуговицы.

Да, картина делалась с исключительной тщательностью. К каждой детали.

И тут Амелия увидела это. Поднявшись и пройдя между скамьями, она подошла ближе. Вот же оно.

— Разве не должно тебя пожрать пламя? — проговорила Рут ей вслед.

Амелия придвинулась прямо к витражу и уставилась на одного из мальчиков. На того, что с револьвером. Из его кожаной сумки, там, где была сломана пряжка, торчал уголок бумаги.

Амелия наклонилась еще ближе, и рассмотрела три сосны. И снеговика.