Большая расплата

Глава 36

— Так это всё-таки были Стропила-для-Кровли, — сказал Жак, когда Натэниел с Амелией наконец подсели за их столик. — Кто бы мог подумать, что эта дырка в жопе когда-то там была.

— Верно, — согласилась Амелия. — Это было совсем не очевидно. Нам пришлось над этим поработать.

Она глянула на Жака, прежде чем принять от Оливье кружку горячего густого шоколада, увенчанную взбитыми сливками. — Merci.

Слегка оробевший от её вежливости, Оливье улыбнулся:

— De rien.

— И в итоге, всё, что вы нашли — пара вёдер с кленовым сиропом, — Жак протянул свою пустую кружку Оливье, тот принял её и удалился. — Отличная работа.

— С кленовым соком, — поправил его Натэниел.

Хуэйфэнь ранее наблюдала разговор между молодыми кадетами и старой поэтессой, и хотя не слышала, о чём говорилось, заметила, сколько внимания беседе уделила сумасшедшая старуха.

Уж точно, они обнаружили что-то большее, чем сок.

— Что вы нашли? — спросила она.

— Что тебе за дело? — спросила Амелия.

— Что нам за дело? — переспросила Хуэйфэнь. — Нас там, может быть, и не было, но работаем мы все вместе.

-Нет, не вместе, — сказал Натэниел. — Вы чуть не бросили меня на дороге. Сели в машину и готовы были уехать.

— Ничего подобного, — возразил Жак. — Я завёл мотор только для прогрева печки, и чтобы поторопить тебя.

— Я не просто там торчал, я искал Стропила-для-Кровли, а ты сдался, ленивое говно.

— Ты мелкий кусок дерьма! — Жак дернулся в сторону Натэниела, тот отклонился. Но Хуэйфэнь удержала Жака, взяв его за руку.

Амелия уловила едва заметный жест, и не в первый раз задалась вопросом — какую власть имеет эта миниатюрная женщина над этим крупным мужчиной. И не впервые подумала, какое влияние та оказывает на Жака.

Хуэйфэнь способна остановить его, но способна ли она побудить его к действию?

— Ты просто боишься сознаться, что был неправ, — сказала Амелия.

— Я ничего не боюсь, — зыркнул Жак на Амелию. — Сколько раз мне это доказывать?

— О, сейчас-то ты боишься, — тихо сказала Хуэйфэнь. — И раньше боялся. Как и все мы.

Дружеский смех и тепло бистро расстворились, когда четверо юных кадетов уставились друг на друга.

Потом хлопнула входная дверь, и все четверо вернулись к реальности — коммандер Гамаш и заместитель комиссара Желина вошли в бистро.

Потопали ногами, стряхнули снег с пальто, похлопали шапками о коленки. То была своеобразная квебекская джига, впитываемая с молоком матери.

Снегопад с наступлением ночи превратился в снег с дождём, и теперь стучал в окна бистро, скапливаясь сугробами на рамах переплётчатых окон.

Гамаш снял промокшее пальто, и, повесив его на вешалку у двери, огляделся, потёр руку об руку, чтобы согреться и впитать тепло от двух каминов, весело потрескивавших поленьями на противоположных концах бистро. В зале было на удивление много народа, для такой отвратительной ночи. Однако не хватало кое-кого из завсегдатаев.

Рейн-Мари, Клара, Мирна, Рут и Габри остались дома у Гамашей, возле гудящего в камине огня. Они пили красное вино и просматривали содержимое многочисленных коробок, обнаруженных ими в подвале Королевского канадского Легиона.

— Смотрите, — Клара держала фотографию. — Это мой дом, с задней стороны.

Она показала фото двух юношей в обмотках от колен до лодыжек. Униформа их была слишком тесной, а улыбки, как видела Клара, достаточно широкие.

Мальчишки стояли на деревенском лугу, а между ними — женщина фермерского вида в своём лучшем воскресном платье, неловкая, застенчивая и исполненная гордости, что по обе стороны от неё крепкие сыновья, обнимающие её за мягкие плечи.

— Посмотрите на сосны, — сказал Габри. — Они размером с этих мальчишек.

Направляясь к дому Гамашей, они как раз проходили мимо этих сосен, возвышающихся теперь над деревней. Крепких, стройных и всё еще подрастающих.

— Я думала, этим деревьям несколько сотен лет, — сказала Мирна. — Как Рут.

— Они и так там сотни лет, — сказала Рут. — Эти три сосны вроде как всегда росли на деревенском лугу.

Поэтесса говорила с такой уверенностью, что Мирна готова была поверить — Рут действительно несколько сотен лет. Укоренилась и промариновалась, как старая репа.

— Может те первые погибли, — предположила Клара. — Является ли кто-нибудь из мальчишек на этом фото тем, кто изображен на витраже?

Клара передала фото по кругу.

— Сложно сказать, — начала Мирна. — Точно не центральный мальчик, но двое других изображены в профиль.

— Есть там имена? — спросил Габри.

Рут перевернула фотографию.

— Джо и Норм Валуа, — прочла она.

Друзья взглянули на неё — свою энциклопедию потерь.

Рут кивнула.

— Там, в списке на стене есть ещё третий Валуа. Пьер. Наверное, ещё один брат.

— Ох, великий Боже, — выдохнула Рейн-Мари, и отвернулась от изображения, чтобы не встречаться взглядом с глазами мадам Валуа.

— Я подумал, может быть, Пьер делал это фото, — предположил Габри. — А может, то был их отец.

Клара забрала фотографию. Пьер был младшим братом или старшим? Может, он присоединился к братьям позже? Или уже был там? Встретились ли они перед гибелью? Большинство юношей попали в один и тот же полк, и наверняка в одну и ту же часть. И сгинули в одной и той же битве.

Ипр, Вими, Фландрия, Сомма, Пашендейл. Такие известные сейчас названия были совершенно незнакомы тем трём мальчишкам на фото.

Клара всё смотрела и смотрела на фотографию, на молодых мужчин, на молодые деревья, на свой дом, совершенно не изменившийся с задней стороны.

Может, они выросли в этом доме. И те телеграммы доставляли сюда. И они выпадали из материнских рук на каменный пол, одна за другой. Множась, кружась в урагане горя.

С прискорбием сообщаем вам …

Может, поэтому её коттедж всегда был таким успокаивающим. Потому что он служил утешением безутешному.

Клара опустила фото на диван рядом с собой и вернулась к работе по разбору коробок, по поиску ребят, изображенных на витраже.

Фото за фото, сплошь поля грязи на месте разбомбленных французских и бельгийских деревушек, исчезнувших с лица земли, превратившихся в траву на бескрайних просторах.

— Помочь? — предложил Арман, переодевшись после возвращения из Академии и перед походом в бистро.

Он обращался к Рейн-Мари, но та промолчала, уставившись в обувную коробку у себя на коленях. Он наклонился и заглянул в коробку.

Телеграммы.

— Посмотрите-ка, — сказал Габри, нарушив тишину. Он держал компас, поворачивая его так и этак. — Никогда не умел пользоваться такими штуками.

— Потерянный мальчик, да и только, — прокомментировала Мирна, и Рут хрюкнула от удовольствия. Или из-за оливки, попавшей в ноздрю.

— Тебе бы надо заняться ориентированием, — посоветовал Гамаш, когда Габри отдал ему компас.

— Я вполне удовлетворён своей ориентацией, спасибо, — заявил Габри.

Стекло компаса было разбито, но при повороте стрелка указывала на север.

— Когда ты закончишь играться, Клюзо, сходи, проведай свою молодежь, — посоветовала Рут. — Они в бистро. Им нужно с тобой поговорить.

— Можем мы пойти? — спросил Гамаш Желину.

— Немного скотча возле камина — звучит хорошо, — кивнул тот.

Придя в бистро, Гамаш махнул Оливье, заказав виски, потом они с Желиной прошествовали по залу к кадетам. Подойдя, Гамаш попросил вскочивших им навстречу ребят сесть.

— Рут сказала, что вам нужно со мной поговорить, — он пригладил волосы и сел. — Что-то случилось?

Четверка кадетов выглядела расстроено. Двое были бледны, двое раскраснелись.

— Мы просто поспорили, — объяснила Хуэйфэнь. — Впрочем, как обычно.

— О чём спорили? — спросил Желина, усевшись.

— Эти двое нашли Стропила-для-Кровли, или Notre-Dame-de-Doleur, или как его там назвали, — сказала Хуэйфэнь. — А мы сдались.

— Да какая разница, — возмутился Жак. — Там всё равно ничего нет кроме снега. И кленового сиропа.

— Сока, — поправил его Натэниел. — И там есть кое-что ещё.

— Что вы нашли? — спросил Гамаш после того, как поблагодарил Оливье за принесённый скотч.

— Кладбище, — голос Натэниела теперь зазвенел от нетерпения, глаза заблестели.

— Оно, конечно, заросло, — сказала Амелия. — Но всё ещё там.

— И? — потопил их Гамаш.

Натэниел покачал головой.

— Энтони Тюркотта там нет.

— Вообще нет Тюркоттов, — добавила Амелия.

Гамаш, удивившись, откинулся на спинку. Задумался.

— Но разве человек из бюро по топонимике не говорил, что Тюркотт похоронен там?

— Да. Об этом упоминается и в Энциклопедии Канады.

Гамаш снова подался вперёд, сложив локти на стол, сцепил руки и подпёр ими подбородок. И уставился в темноту, на снежный вихрь, клубящийся за окном в лучах света из бистро.

— Может, надгробный камень упал или вообще ушёл в землю? — наконец спросил он.

— Может быть, — признала Амелия. — Но это не очень большое кладбище и большинство камней очень просто отыскать. Можем завтра туда вернуться и посмотреть ещё раз.

— К чему это? — спросил Жак. — Ему просто нужно нас чем-то занять. Разве вы не видите? Как это вообще может быть важно? К тому же, он теперь даже не в следственной команде.

— А ты пока не офицер Сюртэ, — отрезал Гамаш. — Ты курсант, а я твой коммандер. Будешь делать, как я скажу. Вы исчерпали моё терпение, молодой человек. Единственной причиной, по которой я терплю подобное несоблюдение субординации, это только потому, что понимаю, что кто-то морочил вам голову. Наговорил всякой лжи.

— А вы решили меня перевоспитать, что ли? — вопросил Жак.

— Да, именно так. Ты почти выпускник. А дальше что?

— Стану офицером Сюртэ.

— Станешь ли? В Академии многое изменилось, а ты не изменился совсем. Ты застрял. Застыл. Даже закостенел, — Гамаш понизил голос, хотя соседним столикам было отлично слышно. — Настало время, Жак — или ты движешься вперед, или нет.

— Вы же понятия не имеете, кто я. И что я сделал, — зашипел Жак.

— Что ты сделал? — спросил Гамаш, не сводя с юноши глаз. — Скажи сейчас.

Хуэйфэнь дотронулась до Жака. Жесть был предостерегающий. Снова. Почти невесомый жест, но Гамаш заметил.

Момент, когда Жак готов был что-то сказать, миновал.

Гамаш посмотрел на Хуэйфэнь, потом повернулся к Натэниелу и Амелии.

— Вы хорошо поработали.

— Что нам делать дальше? — спросил Натэниел.

— Дальше вы идёте к нам на ужин, — сказал Гамаш, поднимаясь. — Вы же, наверное, проголодались.

— Мы тоже? — спросила Хуэйфэнь и они с Жаком тоже поднялись.

Коммандер неласково им кивнул и отправился к деревянной стойке, чтобы расплатиться за кадетов, за выпивку и пригласить Оливье присоединиться к остальным.

— Как ты? — спросила Анни.

Они сидели на диване и смотрели новости, Жан-Ги растирал её отекшие ступни. Было видно, что Жан-Ги о чём-то думает.

— Просто размышляю.

— О чём?

Он поколебался, не желая огорчать Анни идеями, которые одновременно были и сумасшедшими и в следующую секунду вполне оправданными.

— Как думаешь, мог твой отец когда-нибудь…

— Oui?

Она откусила добрый кусок эклера, бывшего у неё сегодня hors d’oeuvre.

Сейчас, заглядывая в доверчивые глаза жены, Жан-Ги понимал, что мысли сумасшедшие. Арман Гамаш никогда бы…

— Нет, ничего.

— Да что такое?! — она положила эклер на тарелку. — Рассказывай. У папы неприятности? Что-то случилось?

Ну вот, он всё-таки расстроил её, и понимал, что она теперь не отступит, пока он не расскажет ей.

— Старший офицер из КККП, присоединившийся к нашему расследованию, как независимый наблюдатель, думает, что твой отец мог…

— Быть замешан в убийстве? — закончила за него Анни.

— Ну, нет, не до такой степени, просто…

Она скинула ноги с его коленей и села. Анни была юристом до мозга костей.

— Есть какие-то улики? — спросила она.

Жан-Ги вздохнул.

— Косвенные, в лучшем случае.

— А в худшем?

— Отпечатки пальцев.

Анни вздёрнула брови. Такого она не ожидала.

— Где?

— На орудии убийства.

— Господи. Это же револьвер, да?

— Твой отец утверждает, что никогда его не касался, даже не подозревал о том, что у ЛеДюка есть револьвер.

— Он бы такого не допустил, — сказала Анни, прищурив глаза и задумавшись.

— Он так и сказал. Отпечатки частичные. Его, ещё одного кадета и Мишеля Бребёфа.

— Частичные? — Лицо её сразу расслабилось. — Тогда они не считаются. И уж точно они принадлежат не отцу.

— Сегодня он сообщил мне, что отпечатки определённо его.

— Погоди, — она склонилась к мужу. — Он сказал, что не дотрагивался до оружия, но что отпечатки принадлежат ему. Где логика?

— Вот именно. Он сказал, что ключ к расследованию этого преступления лежит как раз в отпечатках.

— В чьих-то оставшихся, полагаю. Дяди Мишеля или кадета. Именно это папа имел в виду. А кто он?

— Кадет? Это она. Амелия Шоке.

Он наблюдал за лицом жены, но никакой реакции на прозвучавшее имя не последовало. Жан-Ги колебался, рассказывать ли дальше, или Анни успокоится на этом.

— Но это не всё. Что ещё?

— Между ними есть какая-то связь.

— Между папой и Мишелем Бребёфом, конечно же, есть. Ты же знаешь.

— Нет, между Амелией Шоке и твоим отцом.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она напряженным голосом.

— Да не знаю я. Я просто подумал, может это имя тебе знакомо.

— А должно? Слушай, Жан-Ги, говори, что у тебя на уме.

Он вздохнул, прикидывая в уме, сколько ущерба собирается нанести.

— Как ты думаешь, могла быть у твоего отца интрижка?

Вопрос ударил по Анни как наковальня по мультяшному коту. Вопрос ошеломил её, Жан-Ги почти видел, как вокруг головы жены кружатся звездочки и птички.

Анни, онемев, смотрела на мужа. Наконец выдавила:

— Конечно нет!

— Со многими мужчинами случается, — ласково сказал Жан-Ги. — Когда они вдали от дома. Это как искушение, момент слабости.

— Мой отец такой же человек, как и любой другой. И у него есть свои слабости, — сказала Анни. — Но не в этом смысле. Такое с ним невозможно. Он никогда, ни за что в жизни не обидел бы маму. Он её любит.

— Согласен. Но я должен был спросить, — взяв жену за руку, он бездумно стал крутить обручальное колечко на её пальце. — Я обидел тебя?

— Ты разозлил меня просто самим вопросом. И уж если тебе надо было спросить, то что же тогда думают другие? Например, этот человек из КККП. Он совсем не знает папу.

— Нет, но он остановился у твоих родителей в Трех Соснах.

— Тебе надо туда поехать, Жан-Ги. Ты должен быть с папой. Просто чтобы убедиться, что он не сделает никакой глупости.

— Типа убить кого-то или завести интрижку?

— Ну, похоже, тут ты уже напортачил, — сказала она с грустной улыбкой.

— Я вызвался поехать с ним, но он сказал, что я должен быть с тобой.

— Со мной всё в порядке. До родов ещё несколько недель.

Он поднялся и потянул её с дивана.

— Ты хочешь, чтобы я уехал и тогда никто не помешает тебе прикончить коробку эклеров, да?

— Вообще-то, через несколько минут прибудет разносчик пиццы. Хочу, чтобы ты до этого момента убрался. Он очень ревнивый.

— Меня променяли на пипперони. Мама предупреждала, что этим всё кончится.

— Прямо как Глория Стайнем.