Большая расплата

Глава 41

— Входи, — Бребёф шагнул в сторону.

— Ты совсем не удивлён, Мишель, — заметил Гамаш.

После беседы с Шарпантье — основным протеже Мишеля Бребёфа, и, возможно, его самым большим наставническим достижением — он сразу направился сюда.

— Я не ждал именно тебя, но вместе с тем, я не удивлён, — ответил Бребёф, жестом приглашая Гамаша сесть.

Арман Гамаш быстро оглядел комнату, внимательно рассматривая детали. За то время, что Бребёф прожил в Академии, Арман ни разу у него не был.

Его удивило, как много тут знакомых ему вещей. Фото семьи в рамке. Пара картин, когда-то висевших в доме Бребёфов.

Мишель захватил сюда и своё любимое кресло. Которое и предложил Гамашу. Гамаш сел, Бребёф уселся напротив.

— Что я могу для тебя сделать, Арман?

— Ты должен был догадаться, что я обо всём узнаю.

— Ах, — Бребёф вздохнул. — Вот ты о чём.

Он заставил себя улыбнуться, улыбка вышла тоскливой. Стал разглядывать гостя.

— Возможно, я всегда недооценивал тебя, Арман. Я любил тебя и восхищался тобой, но в то же время, я всегда воспринимал тебя как мальчишку. Смешно, правда? После всего, через что мы прошли. Я видел, как ты едешь в Кембридж, как женишься, как становишься отцом, потом старшим офицером Сюртэ, и всё равно, где-то в глубине души всегда думал о тебе, как о мальчике, потерявшем родителей. О мальчике, которого мне нужно защищать.

— Ты давным-давно предал меня, Мишель. По твоей вине меня чуть не убили.

— Я не желал этого.

— Правда? Преподаватель тактики никогда не подозревал о подобном исходе?

— То была ошибка, — сознался Бребёф.

— А убийство ЛеДюка тоже ошибка?

Бребёф, не отрывая глаз от Армана, медленно покачал головой.

— Non. Убийство преднамеренно. Я знал, что дойдёт до убийства, с первого дня своего тут появления. Тогда я обнаружил две вещи.

— Oui?

Гамаш понимал, что с ним играют, его ведут. Ведут или сбивают с пути, как сказал бы Шарпантье. Но узнать он должен.

— Серж ЛеДюк был глупцом, — сказал Бребёф. — Человеком, которым управляло испорченное эго. Но, в то же время, человеком он был влиятельным, надо отдать ему должное. Харизматичная личность. Глупость в сочетании с силой. Опасное сочетание, мы столько раз в этом убеждались, да, Арман? Особенно когда дело касается юных и ранимых. Он бы мог стать предводителем секты, если бы не попал в Сюртэ, а закончил тут, в Академии. Да, фактически, он и превратил Академию в своего рода секту?

Гамаш слушал, но никак не выражал согласия или несогласия. Внимательно слушал Бребёфа, он тратил большую часть своей воли на то, чтобы не поддаваться его влиянию.

— После той первой вечеринки в твоих комнатах, Серж ЛеДюк решил сделаться моим лучшим другом. Дружба, основанная на ненависти к тебе. Он решил, что у нас с ним это общее. Он понятия не имел о глубине моих к тебе чувств.

Мишель Бребёф смотрел на Армана с неприкрытой нежностью.

Но что же, спросил себя Арман, эта нежность собой прикрывает? Что там, в тех глубинах, скрывается, треща хвостом, как гремучая змея?

— И, при этом, ты кучу времени проводил в обществе ЛеДюка. Объяснял это одиночеством.

— Отчасти так и было, — сознался Бребёф. — И, может быть, меня привлекало его откровенное мною восхищение — то, чего я не видел ни от кого долгое время.

На лице Бребёфа появилась такая знакомая Гамашу озорная улыбка. Этого человека он знал дольше, чем кого бы то ни было на земле. Этого человека, этого мальчишку, он любил несколько десятков лет.

И, несмотря на всё, что потом случилось, он по-прежнему чувствовал эту связь. Словно Мишель внедрился в ДНК Армана. Их совместное детство вплавилось в память Гамаша. Потери, но тут же и смех, и веселье, вопиющая свобода, дружба. Дружба. Дружба. Они были братьями по оружию, штурмующими замок.

Теперь он смотрел на знакомую улыбку и готов был заплакать.

— Что же произошло, Мишель?

— В тот же вечер он пригласил меня к себе. Мы как следует выпили, и ЛеДюк достал свой револьвер.

Вообще-то Арман спрашивал Мишеля об их дружбе. О том, где, когда и как Мишель свернул с пути. И упал со стен бастиона в темноту.

Но получил он совершено другой ответ.

— Он поведал мне, для чего ему нужен пистолет, — сказал Мишель. — Я совершил много такого, за что мне стыдно. Много такого, что не может и не должно прощаться. Но то, о чём мне в ту ночь рассказал ЛеДюк, повергло в шок и вызвало отвращение даже у меня.

Взгляд Бребёфа поплыл мимо Гамаша и остановился на входной двери. Глаза его зацепились за что-то, и Мишель внезапно улыбнулся, словно был чем-то приятно удивлен. Он показал туда рукой.

Арман, сам не желая того, невольно повернулся, следуя жесту.

Там, прямо над дверью, висела маленькая рамка. Внутри неё находилось то, что напоминало стилизованную красную розу. Но таковой не являлось.

Гамаш тут же узнал предмет. Он сам вручил его Мишелю много лет назад.

Отдал то, что когда-то было для Армана самым драгоценным сокровищем.

Носовой платочек. Рождественский подарок мамы отцу.

Он помнил, как она вышивала инициалы отца, ОГ, в каждом уголке платка. Зора предлагала помощь. Мама благодарила её, но отказывалась. Она хотела сделать всё сама. Не потому что это легко, а потому что это было трудно. Вышивание не давалось ей. Поэтому буквы О и Г были немного странными, понятными только для тех, кто точно знал, как инициалы должны выглядеть.

Некоторые были похожи на О1. Некоторые на 0Т. Кое-где ещё хранились капельки крови — мама часто прокалывала палец.

Но все хранили одну и ту же мысль, ясную, если ты умеешь её прочесть.

ОГ, Оноре Гамаш, был любим. Любим Амелией.

Отец всегда носил этот платок в кармане.

В утро после их гибели Арман пошёл в их комнату. Их запах, ощущение их присутствия, настолько сильное, что трудно вынести. Одежда. Книга. Закладка. Всё ещё тикающие прикроватные часы. Он находил это странным. Был уверен, что часы должны были остановиться.

Именно там, в комоде, хранился чистый платочек на день, который никогда больше не наступит.

Он тогда спрятал платочек себе в карман. И потом всегда носил с собой.

Пока в один из дней, играя в Короля Замка, Мишель не упал и не содрал коленку. Арман тогда достал платочек из кармана и прижал к ране. А когда рана перестала кровоточить, Арман взглянул на платок, на Мишеля утирающего слезы рукавом свитера.

Арман достал перочинный ножик и сделал им надрез на пальце. Мишель всхлипнул, слезы высохли, когда он увидел, как Арман прижимает пораненный палец к окровавленному платку.

В тот день они стали больше чем просто товарищи по играм.

— Кровные братья, — объявил Арман, протягивая платок Мишелю. Тот его принял и хранил все эти годы.

И вот, целую вечность спустя, он вернулся. Арманова mappa mundi. Карта его мироздания. В которой сплелось земное и небесное.

И пятнышко крови сложилось в нечто похожее на розу, чуть-чуть задев ОГ в уголке.

Арман отвернулся и посмотрел в глаза Мишелю.

— Я во многом виноват, — сказал Мишель. — Но я не убийца.

— Тогда кто же убил Сержа ЛеДюка?

Поль Желина стоял у окна и смотрел на простирающиеся вдаль поля. Несколько месяцев назад, в Париже, он вот так же смотрел на сад Тюильри. Будучи в Люксембурге, он любовался средневековыми развалинами. Стоял на Мосту Вздохов в Венеции.

Теперь он вынужден был обозревать эти бескрайние безжизненные просторы.

— Давайте запустим бумажного змея, — напевал он себе под нос.

Показав ему экран ноутбука, Лакост показала ему его судьбу. Его малоперспективное будущее.

И теперь он ожидал стука в дверь.

— Я ничего не сделала, — ругала себя Хуэйфэнь, торопясь по коридору. — Должна была бы, но не сделала ничего. Я за Жака боюсь.

— Что он натворил? — спросил Натэниел, поспевая за ней следом.

— Меня беспокоит то, что он может натворить.

— Куда мы бежим? — спросила Амелия. — Погоди. Нам нужен план. Мы не можем просто бегать повсюду и искать его.

— План у меня есть, — сказала Хуэйфэнь, глядя прямо перед собой, переходя с шага на бег. — Думаю, я знаю, где он.

— Где?

— На фабрике. На тренировочном полигоне.

— Вот дерьмо! — прошипела Амелия. Она знала, что Хуэйфэнь, скорее всего, права.

Где ещё находиться опозоренному золотому мальчику, как не в том месте, где он всегда проигрывал? В месте, демонстрирующем его пороки, его изъяны.

Где он погибал снова и снова.

Одной смертью меньше, одной больше, подумаешь.

— Merde, — Амелия расслышала, как ругается Натэниел.

И они прибавили ходу.

— Рассказывай, — попросил Арман.

И Мишель — Гамашу пришли на ум сказки о призраках, которыми они до смерти пугали друг друга в детстве, во время совместных ночёвок, — приступил к финальной своей истории.

Существовал ли Бугимен? Находился ли он с ними в одной комнате? Тогда он не прятался под кроватью или в шкафу, а сидел тут у всех на виду, совершенно открыто. Невзрачный и непременно человекообразный.

— В тот вечер, когда он пригласил меня к себе, ЛеДюк рассказывал о новых кадетах, и совершенно не в восторженном ключе. Он заявил, что знает, как с ними справиться. Мы ещё выпили, и он отправился в спальню и вернулся с подносом. В том, как он его вынес, держа строго перед собой, было что-то церемониальное. Как при вручении медали.

Гамаш представил ЛеДюка, невысокого и энергичного, несущего на вытянутых крепких руках поднос. Для вручения его своему герою. Решившего, что именно Мишель Бребёф из всех людей сможет по достоинству оценить то, что он сделал. И что еще сделает.

— То было последнее, что я ожидал увидеть, — признался Мишель. — Старинный револьвер. Только потом я рассмотрел, что он не такой уж старый. Старой была модель. А само оружие было исключительно новым. Я взял его в руку.

Он показал, как взвешивает оружие в руке.

— Я таких никогда не держал. А ты?

— Ну, теперь можно сказать, что держал. Но до этого ни разу.

До того, как пуля вошла в мозг ЛеДюка.

— Наше табельное оружие по сравнению с ним кажется несерьёзным. Хотя, я в курсе, что оно гораздо более эффективно.

— Зависит от того, какого эффекта ты ждёшь, — заметил Арман.

— Верно. И вот, револьвер полностью отвечал потребностям ЛеДюка. Он рассказал мне, как в первый раз вручил его кадетам. Револьвер хранился у него почти год, но ЛеДюк за это время ни разу не решился достать его. Не потому, что считал такое в корне неправильным, торопливо уверил он меня, а лишь потому, что боялся — кадеты кому-нибудь расскажут. Но потом решил, что может с этим справиться. Нужно всего лишь выбрать правильных студентов. И вовсе не слабаков, как можно подумать. Таких он запросто контролирует. Нет, он выбрал построптивее. Тех, кто наверняка станет сопротивляться его воле.

Бребёф на минуту задумался, припоминая ту ночь.

— Я не сразу понял, о чём он, и он заметил это. Тогда он высказался прямо. Он заставляет кадетов играть в русскую рулетку, для этого и нужен револьвер.

Бребёф посмотрел на руки, как будто всё еще держал в руках оружие. Поднял глаза.

— Покинув ЛеДюка, в ту же ночь я пришёл к тебе. Я хотел все рассказать.

— Почему не рассказал?

— Из нашей беседы я понял, что тебе всё известно. Когда я спросил, что ты намерен делать с ЛеДюком, ты посоветовал мне беспокоиться насчет себя самого, а о своём ты позаботишься сам. Я воспринял это как намек на то, что ты в курсе шалостей ЛеДюка. И намерен действовать.

Арман покачал головой.

— Только вчера узнал. Должен был узнать раньше, но честно — мне никогда бы не пришло в голову, что кто-то может вытворять нечто подобное с кадетами. Даже такой садист как ЛеДюк. Но это полностью объяснило наличие револьвера и специально изготовленного к нему глушителя.

— Поместите единственную пулю в барабан и крутните, — сказал Мишель. — Для этого нужен именно револьвер. Когда этот гнусный мелкий человечишко сознался во всём, при этом постоянно улыбаясь, я понял, какова твоя миссия здесь.

— Моя? — спросил Арман, удивившись тому, куда повернул разговор.

— Я знал, что ты планируешь. Ты появился в Академии, чтобы избавиться от Сержа ЛеДюка. Ты уволил всех остальных преподавателей-взяточников, а его оставил. Зачем, спросил я себя. Затем, что у тебя на него особые планы. Что-то более основательное. Такое, после чего он уже никому никогда не навредит.

— Но я тебе уже сказал, что не знал про русскую рулетку, — сказал Арман. — Хотел бы я знать. Хотел бы, чтобы им не пришлось терпеть этот кошмар на протяжении месяцев моего бездействия.

— Ты бы всё равно узнал. Ты же под него копал. Пытался что-то на него нарыть. А когда бы докопался до настоящего ужаса, затмевающего даже его продажность, тогда что? Что бы ты предпринял?

Арман молчал.

— Ты должен был бы противостоять ему и в итоге его убить. Должен был, чтобы спасти кадетов.

— Я мог арестовать его.

— За что? Он никогда бы не сознался, и он так запутал этих несчастных ребят, что они потерялись, не отличая верх от низа. О русской рулетке они бы никогда не рассказали. Нет, пока Дюк был жив.

Бребёф наблюдал за Арманом и видел его внутреннюю борьбу. Заговорил тише, мягче. Почти зашептал:

— Он должен был умереть. Его надо было убить. Ты, конечно, пытался найти другое решение, как и я. Но в итоге понял бы, что нет выбора. Ты бы отправился к нему однажды вечером, попросил бы показать револьвер. Ты бы взял револьвер, зарядил его шестью патронами, и он, озадаченно наблюдая за тобой, попытался бы объяснить, что ты должен использовать только одну пулю. А потом ты бы приставил дуло к его виску. И когда до него наконец дошло бы, что сейчас произойдёт, и он бы заныл, прося сохранить ему жизнь, ты бы спустил курок.

Двое мужчин смотрели друг другу в глаза. Страшная история подействовала, как и должна была. Она испугала обоих.

— Но худшее ждало впереди, Арман. Выстрелив в безоружного, казнив его, ты убиваешь и себя тоже. Ты бы поступил необдуманно, ты бы проклял себя, чтобы спасти кадетов. Я не мог этого допустить. Поэтому сделал всё за тебя. Я ведь твой должник.

Сначала заместитель комиссара Желина услышал за дверью шаги. Затем раздался стук в дверь.

Вооружившись пистолетом, он застыл посреди спальни — комнаты, предоставленной ему Академией. Комнаты преподавателя первокурсников, объяснял Гамаш. Извинялся. Кровать, гостиная и кухонный отсек в одном пространстве.

Потребности Желины, как оказалось, скромны. Он наслаждался изысканной кухней и роскошными отелями Европы, но без возможности разделить их со своей женой, воспринимал эти удовольствия как мелкие и мимолетные.

Понял, что для жизни ему необходимы кровать, небольшой книжный шкаф, и место для фотографии Хелен. Её фото лежало сейчас перевернутым на поверхности стола.

Она побуждала его быть лучше, чем он был на самом деле. И он теперь часто спрашивал себя — догадывалась ли она, насколько. Знала ли она, каков он на самом деле, под личиной честности, приросшей к нему, как униформа.

После смерти Хелен необходимость притворяться отпала. Не было больше ограничений, он стал свободен. И совершенно растерялся.

И вот настал момент, когда он стоял посреди крохотной комнаты, вооруженный пистолетом.

— Заместитель комиссара Желина? — раздался голос Изабель Лакост.

— Войдите.

Открыв дверь, Изабель Лакост остановилась. Она лишь секунду медлила, прежде чем обратиться к агентам, стоящим у неё за спиной.

Потом вошла одна и претворила за собой дверь.

— Отдайте мне пистолет, — попросила она, протянув руку.

— Думаю, у него есть пистолет, — сообщила Натэниелу и Амелии Хуэйфэнь, как только они прибыли на тренировочный полигон фабрики.

— Чего?!

— Как?!

— Дюк подарил ему на день рождения.

Первокурсники уставились на Хуэйфэнь.

— И ты знала? — возмутилась Амелия.

— Догадывалась. Это не казалось мне странным. До сегодняшнего дня, по крайней мере.

Амелия её понимала. То, что теперь предстает немыслимым, тогда казалось нормальным. У ЛеДюка была способность создавать целый отдельный мир, со своими законами и гравитацией. Ничто, из того, что он делал, не вызывало сомнений, потому что именно он решал, что есть норма.

— Почему ты не рассказала Гамашу? — спросила Амелия. — После убийства ЛеДюка.

— Я не хотела вовлекать Жака в неприятности. После смерти Дюка я спросила его про пистолет, но он все отрицал. А мне хотелось ему верить.

— Мы должны предположить, что пистолет есть, — сказала Амелия.

Они достигли зоны тактической подготовки и уставились на закрытую дверь.

— Может, надо было взять с собой преподавателя? — спросил Натэниел, оглядев пустой коридор.

— А Жак тем временем использует пистолет? — спросила Хуэйфэнь. — Если хочешь, можешь уйти.

— А может он его использовать применительно к нам, как думаешь? В нас он выстрелит? — беспокоился Натэниел.

— Это важно? — спросила Хуэйфэнь.

— Отчасти, — сознался Натэниел.

— Нет, я имела в виду — остановит ли это тебя, чтобы войти туда? — она кивнула в сторону двери.

Он подумал и отрицательно потряс головой.

Хуэйфэнь посмотрела на Амелию, та тоже покачала головой и уставилась на дверь.

Четыре месяца назад она была готова за дозу брать в рот.

Четыре месяца назад Натэниел обслуживал столики в старом Монреале за чаевые.

Четыре месяца назад Хуэйфэнь держала пистолет у собственного виска.

Она потянула ручку двери, двое других стояли рядом.

Она открыла дверь, и они отправились вперёд.

— Отдай мне пистолет.

Бребёф, сходив к бару, организовал им по стакану скотча, но возвращаясь, стаканы нёс в одной руке, в другой держал пистолет. Тот лениво свисал набок, словно салфетка или коктейльная палочка.

Увидев это, Арман поднялся на ноги.

— Настала моя очередь? Выстрелишь и в меня?

— Как тогда, когда мы играли в войну, бегая по всему Мон-Руаялю?

— Я думал, мы на одной стороне, — сказал Гамаш. — Итак. Отдай мне пистолет.

— Лучше возьми выпивку. Она может тебе понадобиться.

Желина стоял посреди комнаты, направив пистолет на Изабель Лакост.

— Вы были сообщником Сержа ЛеДюка, не так ли? — сказала она, даже не спрашивая, утверждая. Её голос звучал тихо, спокойно, словно они просто беседовали. Но румянец выдавал эмоции.

— Он был придурком, — проговорил Желина. Нет нужды что-то теперь отрицать. — Но придурок этот был на своём месте.

— Получал откаты? Вы сделали на этом миллионы, я полагаю.

Желина вздёрнул подбородок, подтверждая её правоту.

— Они оседали на счетах в Люксембурге. Я совершил ошибку, разговаривая с Гамашем, да? Упомянул Люксембург. Как только я рассказал ему, то сразу понял, что сделал глупость. Слишком уж заметная деталь. И слишком явная. Я не был уверен, что он ухватил суть.

— Ухватил. Но это лишь подтвердило уже имеющиеся у него подозрения.

— Когда ЛеДюк со мной связался и сообщил, что Гамаш в Академии и расследует аферы с контрактами, он запаниковал. И я тоже. Я знал, что ЛеДюк не настолько умён, чтобы перехитрить его. И я решил вернуться.

— Чтобы убрать ЛеДюка.

— Возможно. Не знаю.

Пистолет всё ещё был зажат в его руке.

— Но мне не пришлось убивать ЛеДюка. Меня опередил Гамаш.

— Non, не месье Гамаш, — сказала Лакост.

— Тогда кто?

Лаксот снова протянула руку. Твёрдую, как и её взгляд.

— За дверью два вооруженных офицера Сюрте, как вам известно. Всё кончено. Вы виновны в краже, но неповинны в убийстве. Сдайте оружие, пожалуйста.

И он ей подчинился.