Большой аргиш

19

Нынче Рауль не пропустил соболиную охоту. Он вовремя пришел к Дюлюшминским камням и в россыпях добыл вместе с Саудом трех темных собольков. В погоне за последним самцом они потеряли три дня. Не отходя от щели, они посменно караулили его, но хитрый зверек не выходил из камня. Жгли огонь, но и огонь не помогал. Пособил ветер, который бил в камень, нагнал в щель дыму и выжил из нее соболя. Это был самец с темной высокой остью по шкуре и с белой крапинкою под шеей. Рауль первый увидел редкую метинку и взял шкурку себе. Никакой русский купец не выманит теперь ее у него. Он спрячет приметного соболя в сумочку счастья, в которой у него лежат шкурки белки с рыжим хвостом и две пестрых. Под старость он передаст эту сумочку счастья сыну Кордону, чтобы тот знал, какой отец был редкий ловец. Не меньше Рауля радовался добыче Сауд. Он обязательно возьмет себе двух соболей, а за полшкурки упросит Рауля взять плату белками. Эго ли будет не выкуп дедушке Бали за Пэтэму? Оба радовались несказанно и оба забыли про холод, бессонные долгие ночи, усталость, голод.

Пэтэма каждый день, пока они соболевали, ходила по свежим местам и натаскала десятков до пяти белок, чем ленивый Топко похвалиться не мог. К приходу купцов на лодках по Катанге Пэтэме с дедушкой будет на что покручаться. Только как тихо идет зима!

Зная добычу Пэтэмы, Бали теперь и за нее и за свою слепенькую старость спокоен. Ему было легко, как птице при подъеме на ветер. Он лежал на боку и под нос себе напевал:

Женщины осмотрели турсуки с провизией и видели, что с этими остатками никак не дотянуть до лета. У них давно не было спичек, огонь высекался огнивом. Сначала зажигали проваренный в пороховой и зольной воде трут, затем воспламеняли в костяных серницах вонючую серу. С какими мучениями разводился каждое утро в чуме очаг. Зубы застучат от холода, пока припалишь из-под одеяла растопку! Ни у кого, кроме Этэи, нет чая. Дулькумо заваривает талиновый корень, Пэтэма же в чайник кладет березовый нарост — чагу. Забыли вкус соли.

С тех пор, как отвалили с Катанги, нечем было даже присаливать в чашечках чай. Остатки муки щепотками перемерять не трудно. Но все это еще полбеды. Хуже всего было то, что кончался порох.

Собрались все в чум к Бали на совет. Долго говорили, пришли к одному: легким аргишем идти последний раз в деревню. Для быстроты пойдут вдвоем Рауль с Саудом, уплатят прошлогодний долг, на остатки пушнины возьмут муку, спички, маленько табаку и провианту. Купят всего только на весновку. Полную покруту возьмут летом на Катанге у Калмакова.

— Не гуляйте, — сказал им Бали. — Спросите сначала, сколько долгу. Помните — сколько. На рубеж режьте. Отдайте белку. На остатки берите, что надо. Гулять, спросит, когда? Завтра, скажите, и в ночь выйдите домой. Дальше деревня, меньше охоты будет в нее возвращаться. Первым берите провиант. Муки не будет, так даром! Пробьемся до лодок на мясе. Вот и все. Будет говорить теперь. Меньше слов, дольше их не забудешь. Давайте спать.

Утром с небольшим отбором пушнины скрылся аргиш в знакомых лесах. Этэя плакала от обиды. Ей пришлось опять сидеть одной в чуме. Топко вспоминал угощение Дэколка и от зависти к Раулю лег снова спать. Бали побаивался, как бы Рауль не растерял дорогой его наказы. Он не знал, что его слова свищем засели в голову Сауда.

Пэтэма шла на охоту в поисках птицы для еды. Морозное солнце казалось серебряным колечком, которое обещал ей привезти из Бедобы Сауд.

Дулькумо, досадуя на ленивого мужа, таскала к чуму дрова.

Весь «Большой месяц» чумы простояли, не сходя с места, под Каменным Гольцом. Кому не наскучит такая жизнь! Было бы веселее, если бы Рауль вернулся из Бедобы с покрутой. Но у Дэколка за год сильно вырос долг в. книге. Да к тому же Рауль погулял. Взятой пушнины хватило только на провиант и на три оленя муки, пять же быков остались под пустыми турсуками. Дэколок больше муки не дал. При покруте Сауд напомнил Раулю о наказе Бали, но тот потерял голову и четыре дня пропадал где-то в деревне. Пришел в лес к Сауду с разбитым носом и долго спал на снегу у костра.

Выспался, хотел бежать в деревню догуливать, но Сауд переловил оленей, погрузил на них вьюки и пригрозил Раулю:

— Не пойдешь в чум, я уйду один и уведу твоих оленей!

Рауля это обозлило. Он вздумал взять свою связку оленей, но Сауд загородил путь. Рауль хотел было проучить мальчишку, но вспомнил, какие дровяные кряжи таскает он на плечах, плюнул и смирно пошел за Саудом.

В Бедобу снесли пять сотен белки, а товаров вместе с мукой притащили в тайгу только на четырех оленях. Товара оказалось так мало, что они даже не знали, как его поделить между собой.

Отсыпались, чтобы сняться от подножья Гольцов и со свежими силами начать белковать вторую половину зимы. Этэя, как голодный дятел, долбила Рауля. Но что долбить пустое место! Надоело — бросила, замолчала. Нет, весной покручаться у Калмакова она будет сама и не забудет, что ей нужно купить.

Когда Сауд рассказал Бали о покруте, то он покачал головой и, смеясь рассудил:

— В Бедобу дорога не близкая, бродная. Верховой олень Раулю попал тряский. Как было ему не потерять моих слов.

Поругались, поссорились, пошутили и стихли. Не век же быть ветру! Бали немного погоревал, когда услышал от Рауля, что Баяты хворает, лежит в чуме, не надевает лыж: но перекочевал по подгорью на новое место и забыл о друге. Он каждое утро провожал Пэтэму в лес и до ночи ждал ее с добычей. Ночью развешивал сушить беличьи шкурки. Спрашивал про леса, где кочуют. Рассказывал ей сам о лесах, которых она не знала.

За маленькой работой, возле чума, в перекочевках, в разговорах, заботах и сне незаметно прошла зима у Бали. Он слышал звонкий весенний стук дятла и первый крик галок, сломил отмершие рога у своего верхового оленя, нащупал под кожей его вздутые шишки от набухших свищей. Бали не ожидал наступления раннего тепла. Он слепой, но как проглядели зрячие ранний гон белки, как не заметили они, когда сел ворон на гнездо, да и как он сам прослушал их крикливые сборища, табуненье.

Все ждали наста, готовились погонять сохатых, а вышло: то мокрый снег, то тихий дождь. Стояло такое тепло, что ночью даже не пристывало. В тайге была непролазная бродь. Мука, печаль! Устали собирать оленей. Отмок на лыжах крепкий рыбий клей, отстает от тонких досок держава — камыс. Застало распутье в низменной тайге. Ни гор мелкоснежных, чтобы аргишить побыстрее к весеннему отстою; ни речек, чтобы добывать на еду рыбу.

Резали поневоле оленей и впроголодь короткими перекочевками пробивались на Туруку к летней одежде, к рыболовным ловушкам.

Тяжелый Топко ковылял пешком, следом за аргишем по снежной мешанине. Мокнул, ругался, кряхтел.

Маленький наездник Кордон не понимал огорчения взрослых. Он научился останавливать оленей и к досаде матери, кричал с седла это новое для него слово:

— Ча!.. Ча!..