Большой аргиш

ПЕВЕЦ СЕВЕРА

Михаил Иванович Ошаров (1894–1943) успел написать немного. Но о чем бы он ни писал, о чем бы ни рассказывал своему читателю — все у него непременно было посвящено людям и природе сибирского Севера. Он хорошо знал жителей суровой тайги, любил их и весь жар своей души отдавал им.

У нас создана богатая и разнообразная литература о многочисленных народностях страны. Здесь мы могли бы назвать немало прославленных имен. М. Ошаров с его романом «Большой аргиш» стоит в их ряду. Изучая советскую литературу тридцатых годов во всем ее многообразии, мы не можем пройти мимо этого талантливого произведения.

Дореволюционная русская литература накопила известный опыт в изображении угнетенных царизмом народностей обширной России. Он, конечно, пригодился советским писателям. Но многое приходилось открывать заново. Нередко обнаруживались целые народности, литературе ранее неизвестные, с их неповторимым укладом жизни, с их оригинальной устной поэзией.

Да и подход к воспроизведению жизни малых народностей становился иным. Не только обличительные картины произвола властей и жуткие сцены одичания от нищеты, от постоянного голода в прошлом интересовали писателей, но и рост самосознания этих народов, их поиски лучшего, их борьба. Социалистические преобразования коренным образом изменили представление об истинном характере происходивших в жизни народностей процессов Многие народности сибирского Севера были обречены царизмом на вымирание, на полное уничтожение хищнической эксплуатацией со стороны торгашей-проходимцев. Советская власть приняла все необходимые меры к спасению народов Сибири. Национальная политика Коммунистической партии и Советского государства способствовала их возрождению, их бурному экономическому и культурному росту. Создание произведений, подобных «Большому аргишу», — явление для советской литературы закономерное.

Жизнь и деятельность М. Отарова примечательны тем, что он долго — более двенадцати лет — жил и трудился среди народов Севера. Он был там непосредственным проводником национальной политики Советской власти. Он находился среди организаторов первых культбаз и кооперативов на Севере, поднимавших культуру народа, вытеснивших и экономически уничтоживших всякого рода торгашей, грабивших народ беззастенчиво и нагло. М. Ошаров жил вместе с эвенками в их чумах, нес им знания. До сих пор о нем, о его сердечных отношениях к людям ходят по тундре рассказы. «Большой Ошар» — так любовно называли Михаила Ивановича знавшие его северяне.

Михаил Ошаров родился в Красноярском крае в семье сибирского казака. Отец умер, когда мальчику не было еще и трех лет. Семье Ошаровых пришлось трудно. С тринадцати лет Михаил Иванович пошел работать по найму — учеником в столярной мастерской, молотобойцем в кузнице, батраком. С помощью старшего брата Прокопия Ивановича он шестнадцатилетним юношей поступает в Канское реальное училище. После окончания училища определяется в Московский коммерческий институт. Поучиться в нем М. Ошарову удалось недолго: мобилизовали в царскую армию.

Во время пребывания в Москве М. Ошаров усердно посещает вечерний Народный университет Шанявского, который помог ему пополнить знания в области языка и литературы.

Когда М. Ошаров в 1919 году попал на Север в качестве инструктора потребкооперации, он оказался практически подготовленным для многостороннего изучения жизни, быта и культуры кочевых народов. В течение более чем десятилетия он без устали собирает богатейший фольклор северных народов. Книга «Северные сказки», изданная в Новосибирске в 1935 году, содержит свыше ста различных сказок эвенков, кетов (он называл их по-старому остяками), ненцев.

Впервые русский читатель так полно познакомился со сказками народов сибирского Севера. В этих изустных произведениях отразилась правда о жизни многих поколений северян. Безусловно историческое значение сказок — в них исследователь почерпнет достоверные сведения о быте народа, его нравах, мировоззрении и культуре.

Пытливая мысль, художественно обобщающая явления мира, неугасающая мечта о справедливости и счастье для всего народа, поэтизация лучшего, что есть в. человеке, — все это находим мы в устном творчестве народов Севера.

Не случаен живейший интерес М. Горького к этой работе М. Ошарова. При первой же встрече с ним Алексей Максимович заговорил прежде всего о северных сказках, собранных Ошаровым. Он предлагал помощь и средства для организации специальной экспедиции на Таймыр по сбору сказок. «Во время моей первой встречи с Горьким, — рассказывал впоследствии М. Ошаров, — я обещал ему без снаряжения специально?! экспедиции собрать сказки народов Севера. Я так и сделал и в качестве отчета послал ему свыше ста северных сказок. Они пришли в Москву, когда наш великий писатель был в больнице, накануне смерти…»[1]

Да, действительно, близко знавшие М. Ошарова люди рассказывают, что он продолжал собирать фольклорные произведения северных народов. А в одной последней но времени анкете он написал, что «заканчивает обработку новых северных сказок». К сожалению, архив писателя не сохранился.

Писать М. Ошаров начал в 1923 году. В журнале «Сибирь» за 1925 год опубликован его первый рассказ «Конпас». Затем в журналах «Охотник и пушник Сибири», «Сельская кооперация», «Земля советская», «Сибирские огни» и «Будущая Сибирь» стали все чаще и чаще появляться его рассказы, зарисовки, небольшие очерки и сказки народов Севера.

С 1924 по 1928 год он много и упорно работал над повестью «Звено могил». Через «Комитет содействия народностям Севера» повесть в 1928 году была отослана М. Горькому. По свидетельству работника Комитета, М. Горький рукопись повести прочитал и отозвался о ней одобрительно. «Тема решена интересно и своеобразно, но язык повести тяжел»[2]. И на самом деле повесть нуждалась в тщательной правке и сокращении. Поэтому в свое время она и не увидела света. Доработку ее автор отложил с тем, чтобы вплотную заняться новым замыслом — романом «Большой аргиш». Однако одобрительный отзыв великого писателя продиктован не только тем, что его заинтересовало своеобразие темы. Рукопись повести сохранилась, она свидетельствует- о безусловной талантливости молодого М. Ошарова, сумевшего создать в ней несколько живых и оригинальных характеров жителей тундры. Она позволяет нам понять также, сколь нелегок был путь писателя к совершенству, какая огромная предварительная работа перед романом «Большой аргиш» была им проделана.

Первое крупное произведение М. Ошарова кое-что объясняет в его последующем творчестве. Он избегает подходить к эвенкам с меркой развитого классового общества. Вероятно поэтому шаман у него не только обманщик и матерый враг простых людей, а богатый оленевод не обязательно изверг рода человеческого, хотя никакой симпатии ни к тому, ни к другому писатель, как видно, не испытывает.

В первой повести отсутствуют прямые социологические акценты, тем не менее картина разложения общинно-родового строя возникает, причем разложения не только под влиянием внешних сил, допустим, русского капитализма, но прежде всего сил внутренних, на первый взгляд незаметных.

Конечно, в повести есть свои недостатки. Но ей в высшей степени свойственно проникновение во внутреннюю жизнь эвенков, то качество, которое в 30-х годах позволит М. Ошарсву создать значительное произведение.

Живя среди северных народов, писатель не был сторонним наблюдателем их жизни. Он постоянно вмешивался в нее, добивался решительных изменений.

Два рассказа — «Вызов» (1927) и «Большой пуд» (1932) по существу автобиографичны и очень характерны в этом отношении. В них — картины новой жизни эвенков в первые годы Советской власти. Автор показывает, как ломались представления эвенков о торговле с русскими, о шаманах, о богах.

Кооператив. Молодой приказчик-эвенк смело отказался продать шаманке понравившуюся ей шаль, так как она не состояла членом кооператива. На его голову посыпались страшные угрозы, но вызов был принят Пугаясь того, что он начал говорить, приказчик все-таки выкрикнул: «Я брошу сейчас тебя камнем в воду, и посмотрим — спасет ли тебя великий дух Шоен!». Все присутствующие были потрясены оскорблением богов. А М. Ошаров писал: «Мне было приятно сознавать, что долгие ночные беседы с Бардо не пошли впустую. Я внутренне радовался конфликту…». Правда, и после этого с Бардо пришлось говорить, чтоб рассеять его страхи, но зерно знаний посеяно. «Я уехал с Байкита, — пишет в заключение М. Ошаров, — и с тех пор не видел молодого бунтаря. Но, по слухам, Бардо здоров и по-прежнему вступает с шаманами в поединки. Бардо жив. Стало быть, он прекрасно знает, что все малые и великие духи шаманов бессильны отомстить ему за оскорбление».

Учить эвенка приходилось многому, в том числе и умению сбывать свою пушнину. «Большой пуд» — рассказ лирический, с доброй, немного грустной улыбкой. Старый купчишка Дэколок — '‘ы еще встретим его в «Большом аргише» — наговорил эвенку о кооперативе немало дурного. Ну как тут не усомниться в добрых намерениях «потребиловки» — ведь Дэколок много лет считался его «другом»! Эвенк привык, что за ним, когда он появляется в деревне с пушниной, ухаживают, пока трезв — угощают, сами забирают его добычу, где бы он ее ни оставил, наделяют в первую очередь пустяшными побрякушками ценой по грошу. В кооперативе все по-новому: не угощают, не поят, пушнину просят привезти и сдать по счету, а главное, не дают сразу побрякушек, а предлагают сначала взять муку, порох, свинец. «Кооператив, — взволнованно пишет М. Ошаров, — должен сам вмешаться в правильное размещение средств каждого кочевого хозяйства, чтобы научить самих эвенков планировать средства, расходовать их на первоочередные товары». Далее — комическая сцена. Эвенк потребовал восемьдесят пудов муки, ясно не представляя себе, какое это количество. Естественно, что ему посоветовали взять меньше: у него просто не хватит оленей, чтобы увезти столько муки. Он же про должал настаивать на своем и при этом думал: «Тут, видать, Степка правду говорил, что потребилка худая лавка. Путает людей. Прежде купцы никогда не отказывали в хлебе. Сколько просил — столько давали». Когда же выяснилось, что предлагаемые двадцать пудов значительно больше «восьмидесяти», которые охотно давали ему купцы, он сам отказался взять больше. А назавтра, отъезжая, эвенк пел песню о «большом пуде» в кооперативе. Любопытная деталь: работник кооператива, разговаривая с эвенком, отмечал про себя все упущения, допускаемые кооперативом в торговле с эвенками. Он, очевидно, не мог поступать иначе. Нужно было учить и учиться самому.

Или вот еще характернейший пример. В 192,9 году один журналист опубликовал в столичном журнале очерк «Красавец Енисей». М. Ошаров, много лет проживший на Енисее, не мог пройти мимо ряда нелепостей в материале бойкого на перо журналиста. Он написал статью-рецензию, в которой не только высмеял незадачливого очеркиста, но и выступил как человек, кровно заинтересованный в дальнейшем культурном и экономическом росте родного ему края. Он страстно говорит о необходимости строительства дороги Дудинка — Норильск, так как убежден, что норильские горы исключительно богаты, он требует экспедиционное лечение местного населения заменить стационарным. Он с болью пишет о том, что сваленный на севере лес используется лишь на семь процентов, и о многом другом, что было насущно необходимым в те дни.

Ошаров знал тайгу и тундру от Северного Урала до Таймыра и отлично в ней себя чувствовал. «В городе скорее заблудишься, чем в тайге», — говорил он в шутку. Работая в кооперативе, он вскоре завоевал доверие местного населения своей исключительной честностью, смелостью и отзывчивостью. Во время всесоюзной переписи населения в 20-х годах северяне предпочитали уклоняться: «Кто знает, зачем переписывают!». Но М. Ошарову они верили, и перепись он производил беспрепятственно. Им составлена карта некоторых северных районов, которая долгое время была единственной. В тайге М. Ошаров открыл залежи бромистого магния. Нашел он дневник знаменитого Н. Бегичева, от руки снял с него копию и затем отрывки из него опубликовал, справедливо полагая, что этот человеческий документ весьма ценен. Выносливый и находчивый, веселый и скромный, настойчивый и трудолюбивый, какой-то очень мягкий и внимательный к людям, — таким запомнился писатель всем, кто хоть сколько-нибудь знал его.

Из его многолетних жизненных наблюдений, из глубокого изучения поэтического творчества народов Севера, их быта и обычаев, их условий существования родился замечательный роман «Большой аргиш». Он не был писателем окончен. Теперь известно, что завершенная им вторая часть романа также не найдена, как и его многочисленные записи фольклорных произведений.

Роман «Большой аргиш» создавался долго и трудно. Первую часть его писатель закончил в 1933 году, а в 1934 во втором номере журнала «Сибирские огни» впервые опубликовал. По существу в советское время это было первое крупное и значительное произведение о малых народностях Сибири. За ним последовал роман А. Коптелова «Великое кочевье». А многие другие, теперь широко известные произведения так называемой «этнографической беллетристики» — Т. Семушкина, Н. Задорнова, Г. Гора, И. Кратта, Н. ЛАаксимова, Ю. Шестаковой и др., — появились значительно позднее.

«Большой аргиш» М. Ошарова — реалистическое произведение, глубоко и верно раскрывающее быт, характер и нравы народов Севера, показывающее бесправие, забитость этих народов в дореволюционное время, их борьбу с реакционными силами и силами природы.

Первейшее достоинство романа — его народность. И потому, что ведущие герои его — рядовые представители одного весьма отсталого народа, жившего в системе Российского государства, и потому, что от начала до конца произведение пронизано уважением и любовью к этим тогда обездоленным людям, и, наконец, потому, что глубокую гуманистическую заинтересованность в их судьбах писатель выразил средствами простыми и доступными, почерпнутыми из оригинальной, подлинно народной поэзии, ранее нам неизвестной.

Действующих лиц в романе немного. Главные герои — три семейства эвенков. Композиция его предельно проста, сюжет незамысловат. Последовательно и обстоятельно рассказывается о всех печалях и радостях простых людей небольшого кочевого племени.

Эпидемия какой-то страшной болезни распространилась по тайге — вымирали целыми стойбищами. Зараза пришла и в чум старого Богыди, по прозвищу Бали, что значит «слепец». От большого семейства остались только двое — старик Бали и внучка его четырнадцатилетняя Пэтэма. По обычаю, они должны немедленно покинуть стойбище мертвецов. Но девочка еще не знает тайги, а старик слепой. Иного выхода, однако, нет. И Бали по памяти ведет девочку к месту предполагаемого стойбища соседа Рауля. Путы совершенный ими, полон драматических событий. Они едва не погибли, спас их Рауль, случайно охотившийся в местах их последних ночевок.

Автор рассказывает о том, как и чем жили три семейства эвенков, согласившиеся кочевать вместе, какие взаимоотношения возникли между ними, в особенности как складывалось общение их с русскими купцами — скупщиками пушнины. Собственно, движущей пружиной романа можно считать конфликт между эвенками и русскими купцами-покрутчиками. Существенным в содержании произведения является также показ духовного роста молодых представителей этой народности под влиянием лучших традиций, поэтических преданий о красоте и силе человека, самостоятельного преодоления стихийных сил природы. Суровая таежная жизнь кочевников во всем ее своеобразии проходит перед глазами читателя.

Книга имеет огромное познавательное значение. Из нее мы узнаем не только о том, как готовят эвенки пищу, шьют одежду, делают хозяйственную утварь, какие у них приемы охоты на зверя, на птицу, в какой мере развито рыболовство. Узнаем и о культуре народа, о его замечательном знании родной природы, о его песнях и сказках, о бесчисленных пословицах и поговорках, о приметах и преданиях, выраженных поэтическими средствами. Автор собрал исключительный по богатству этнографический материал. Но самое важное, он как художник сумел создать яркие и своеобразные характеры людей, нарисовать их изнутри, с точностью и меткостью, обусловленной отличным знанием их жизни.

Оригинален, например, Топко — глава небольшого семейства Он слывет чудаком, ленив и неповоротлив, многое попросту не умеет делать, живет за спиной энергичной жены Дулькумо и смелого. пытливого охотника — сына Сауда. Однако Топко талантлив. Никто лучше него не умеет делать берестяные лодки, а играет он на национальном инструменте, с которым не расстается, так, что заслушаешься. «Надо идти, да никуда от Топко не уйдешь, пока он не кончит. Потеряется у него олень, поиграет про него Топко и забудет. Все у него просто. Смотришь — и горе ему не горе…». Это уже индивидуальность, в нем все свое, неповторимое. А когда лодку делает — он вдохновляется, работает энергично и споро, с увлечением, словно любимую песню поет.

Другое — Рауль. Умный, рачительный хозяин чума, прекрасный охотник, внимательный и заботливый муж. Небольшим стойбищем трех семейств руководит по существу он. Топко не вмешивается в жизнь стойбища и потому, что ленив, и потому, что. не знает, куда и когда кочевать, чем в первую очередь заняться, как лучше добыть зверя. Стоит, однако, Раулю попасть в иную, незнакомую ему обстановку, как он начинает бояться, не знает, как себя вести, теряется. Он завидует, например, тем, кто бойко разговаривает с русскими покрутчиками, гуляет с ними. Но, освоившись в новой для него обстановке, Рауль забывает о всех хозяйственных нуждах становища, сам напивается и за бесценок отдает покрутчикам добытую пушнину. И снова перед читателем оригинальный характер, живой тип таежного жителя, еще одна сторона жизни народа.

Мужчины охотятся, ухаживают за оленями. На долю женщины выпало вести хозяйство в чуме. А это нелегкая работа. И животных навьючить при перекочевках, и чум поставить, огонь развести, приготовить пишу, накормить всех; затем одежда и обувь, ее надо сшить и украсить, — все. это лежит на плечах женщины. К тому же ни один мужчина не согласится выполнить даже часть ее работы, наоборот, ленивый муж, иной раз, и свою не прочь бы свалить на жену. «Бабу себе мужчина покупает за большой выкуп. Зачем же за нее еще работать? — рассуждает Топко. — Амака дал людям оленя таскать груз, питать их молоком и мясом, одевать шкурами; бабу же дал — родить детей, любить мужа, держать на себе все кочевое хозяйство. Недаром же в чуме ее зовут «плечом».

Все женщины в романе разные. Дулькумо, Этэя, девочка Пэтэма — каждая из них со своим душевным складом, со своим характером. У Дулькумо муж тяжел на подъем, она вынуждена быть более самостоятельной, чем Этэя, смелее и решительнее.

Дулькумо сама отправляется на покруту и, хотя русский торгаш ее обманул, обсчитал, она все-таки своего добилась — привезла сыну новое ружье. С мужем она обращалась не всегда так, как велел обычай, она защищала свое право на уважение. В ее характере М. Ошаров уловил те проблески нового, которые уже начали проявляться к тому времени у некоторых женщин-северянок.

Наибольшего успеха писатель достиг в изображении Сауда, Пэтэмы к старика Бали. Здесь уместно сказать о том, как он этого успеха добивался, какими специфическими средствами пользовался.

Самое привлекательное свойство поэтического таланта М. Ошарова — полнота и обстоятельность, с которой он рисует людей, предметы, явления природы. Вначале даже кажется, что ничего примечательного он о людях и вещах не сообщает. Все выглядит просто и обыденно. Рауль, например, занялся рыбой. «Он взял в зубы рыбий хвост… Разрезал ножом вдоль спины и развернул сига в розовый лист». Пэтэма трудилась над покровом для своего чума. «В широком медном котле булькала кипящая вода и кутала в пар стянутые в трубки небольшие берестяные куски. Они преют вторую ночь, зато шьются хорошо, как вязкая лосина». Сауд рыбачит, охотится. Этэя грудью кормит ребенка; Дулькумо шьет наряды, Топко делает лодку — во всех случаях приводятся писателем мелкие подробности, казалось бы, необязательные уточнения. Но они-то и создают ощущение полной реальности происходящего, придают образам объемность и рельефность, без которых немыслимо искусство живописания.

Разумеется, эта точность и подробность воспроизведения предметов и явлений связана у М. Ошарова с другой задачей — чисто этнографической: с документальной достоверностью показать жизнь и быт совершенно незнакомой нам народности. Но в том-то и дело, в том-то и достоинство романа, что эта этнография не досадный и скучный привесок, она тесно переплетена, как хорошо почувствовал М. Горький, с художественной тканью романа. В письме к В. Зазубрину М. Горький писал:

«Владимир Яковлевич, у Ошарова этнография так плотно сращена со всей тканью романа, что я затрудняюсь: что и где можно сократить? И даже возникает сомнение: надо ли сокращать, как будто надо, но жалко»[3].

Стремление к детализации и документальной точности обусловлено, следовательно, не только научными целями, но и художественными. Это — метод писателя, посредством которого он хотел передать всю полноту явлений жизни эвенков, их сложный и отнюдь не примитивный, как это могло показаться с первого взгляда, внутренний мир. Именно через эти подробности жизни народа, выписанные художником С удивительной тщательностью, мы узнаем правду о человеке, проникаем в его душу, в его существо.

Разве можно понять и полюбить старика Бали, Рауля и Топко, Сауда и Пэтэму, не представляя уклада жизни эвенков во всех тончайших нюансах? Вера в верховное существо, в духов, например, естественна для эвенков, всецело зависимых от природы, от ее капризов. И. М. Ошаров изображает всякого рода обряды — похороны, удачную охоту на медведя и т. п. Погибла всеми любимая Пэтэма, и вот что мы читаем:

«Пэтэмы не стало, но не умерла ее душа. Она только откочевала в другой мир. На могильный лабаз ей положится все, что нужно в большую дорогу. Когда она закончит этот аргиш, она родится «там» вновь, будет расти, кочевать, жить. С земли Пэтэма ушла не навсегда. Когда тело ее снова умрет, оно останется в том мире, вечная же душа опять возвратится на землю новым человеком.

Бали верит, но не знает, — когда это будет».

Здесь и горечь утраты, и самоутешение, и беспомощность анимистического мировоззрения, выраженного просто и человечно, в соответствии с характером народа.

Даже в пейзажных зарисовках писатель стремится передать восприятие и осмысление природы не свое, ошаровское, а героев произведения: «На желтую мерзлую землю выпал снег и нарядил ее в мех полношерстного зайца». «Заря пропыхнула смолевой лучинкой и погасла». «На вершине чума солнце свило огненное гнездо». И тут же легенда о происхождении какого-нибудь явления природы, сказка о повадках лесного зверя. Даже отдельные образные средства почерпнуты М. Ошаровым из северной поэзии или связаны с нею по своему строю и духу: «Бесшумной совой пролетела короткая ночь».' «Тучи, как выкупанные медведи, вытрясали в тайгу дождевую влагу». «Этэя, как голодный дятел, долбила Рауля». О Бали, потерявшем Пэтэму, сказано: «Недаром же он замолчал и свернулся, как береста от жара».

В образе жизни героев романа, в их поступках и убеждениях многое непонятно или чуждо нам. Тем не менее они по-человечески, каждый по-своему, хороши и обаятельны. Не потому, что мы испытываем нечто вроде сострадания к их внешне скудной жизни, — М. Ошаров правильно поступил, когда чаще рисовал их счастливыми, не оставляя места для жалости и сострадания, — а потому, что мы увидели в них людей с замечательным богатством душевных качеств.

Образ Бали прекрасен. В характере его воплощена мудрость народа, вековой опыт нелегкой жизни и борьбы. Мужество и выносливость, честность и доброта, любовь к людям и неизменная отзывчивость, неиссякаемый оптимизм и спокойствие, выдержка, юмор в любых, даже самых трудных обстоятельствах — наихарактернейшие качества Бали-человека.

Страшная эпидемия неизвестной болезни унесла почти всех членов его семьи. Бали растерялся, не знал, что ему делать от горя. Жива только одна внучка Пэтэма, и ради нее он предпринимает длительное и опасное путешествие. Ее надо спасти — вот его главный стимул к действию. Слепой, он объясняет ей, в каком направлении надо идти, он не дает ей упасть духом, подбадривает, шутит, для нее сохраняет в пути остатки скудной пищи, сам питается лишь снегом; долго скрывает от нее пустую сумку и, уже замерзая, он телом своим прикрывает Пэтэму от холода, в таком положении и нашел их Рауль. За жизнь внучки он боролся до последнего момента. Конечно, здесь не последнее значение имеет чувство родственности. Однако точно так же он поступает тогда, когда видит и чужого человека в беде. — Старый Баяты с сыном неудачно охотился, замаял своих и без того слабых оленей; а чтобы попасть на богатые зверем места, необходимы сильные свежие олени. Бали выслушал его горести и сказал: «Сходите с Орбочей в лес, найдите моих оленей, поймайте себе двух быков… а на приплод одну постарше важенку!».

О нем по тайге ходит слава как о человеке, готовом всегда прийти на помощь нуждающемуся. «Если знаешь, где кочует Богыдя, иди к нему. Этот даст даром», — говорит о старике пастух богатого Гольтоуля.

Рауль — сильный сметливый мужчина, Сауд — отличный охотник, Топко — добродушный увалень, замечательный певец, Дулькумо и Этэя — хорошие хозяйки своих чумов. Бали слеп и беспомощен, но самочувствие всего стойбища, тонус бодрой и деятельной жизни определял он. Бали не даст печали угнездиться, всегда найдет добрую шутку, посоветует, как поступить, научит, что сделать в трудную минуту. У него находятся ласковые и добрые слова для всех, кто пожелает его слушать. И почти у каждого при этом на душе становится светлее.

Образ Бали потому так убедителен и ярок, что автор нашел для него на редкость весомые слова, а речь его сделал живой и горячей, полной метких наблюдений, сочных образов, точных и широких обобщений. Она вся у него вытекает из народной поэзии, и потому всегда оригинальна и по-своему неповторима. «Мать родит голову, время — ум, а ум — все», «Не будем на свежей гари искать старых гнезд», «Меньше слов — дольше их не забудешь», «Усталому сои слаще Теплого жира», «Что скажет утро, вечер Никогда не знает», — в этом Бали неистощим. Речь его всегда содержательна, афористична.

В то же время Бали изображен сыном своего времени, своей среды. Он лучше других понимает, что купцы-покрутчики обманывают эвенков. И тем не менее, как все, позволяет споить себя и ограбить. Он слепо верит в своих богов, утешает людей и в столкновении с купцами не видит иного выхода, кроме покорности. Бессилие умного старого Бали перед купцами первым заметил Сауд. Юноша понял, что на его недоуменные вопросы ответа от Бали не получит. Именно Сауду предстоит сделать первый, хотя и незначительный шаг, в этом направлении. Его образ тоже одно из достижений М. Ошарова.

В раскрытии идейного содержания романа образ Сауда занимает первостепенное место. В самом начале романа Сауд появляется шустрым мальчиком, в конце — хотя времени прошло и немного — он самостоятельный мужчина, принимающий и осуществляющий смелые и зрелые решения.

Внимательнее всех относится Сауд к советам Бали. Оказывается, приметы старика часто верны, сказки интересны и поучительны, наставления практически полезны. Их дружба началась с первого дня встречи и окрепла после трагической гибели Пэтэмы.

Сложный и стремительный рост сознания Сауда, развитие его характера показаны писателем с замечательной последовательностью и рельефностью. И не одно простое повзросление героя имело здесь значение. Взрослым по сознанию и поступкам делали его обстоятельства, то счастливые, то трагические. Отцу Сауда Топко не всегда на охоте сопутствовала удача, не умел, да и не хотел он ею заниматься. Не очень хорошо для семьи пользоваться трудом других, хотя неписаный закон тайги требует поровну делить добычу при совместном аргише. К тому же, кроме удовлетворения голода, есть и другие потребности — их удовлетворишь только хорошей охотой на пушного зверя. Сауд не осуждал отца, это было не в обычаях северян, но понял: надо трудиться, надо от игры переходить к делу. Трудолюбие, вообще свойственное этому народу, Проявилось в Сауде рано.

Могучим стимулом роста сознания и развития характера оказалась проснувшаяся любовь к Пэтэме. История этой любви — лучшие страницы романа. Все обаяние Пэтэмы раскрылось, кстати, через любовь ее к Сауду, которую она долго просто не смела заметить, а заметив, смутилась, затем ощутила огромное ни с чем не сравнимое человеческое счастье: Сауд тоже любил ее.

Не будь в произведении поэтического рассказа о возникновении любви Сауда и Пэтэмы, оно имело бы другую, более мрачную тональность. Их молодое чувство вырастало медленно, исподволь, зато вместе с ним быстро взрослели они сами. Пэтэма училась быть хозяйкой, удачливым охотником, Сауд — настойчивости, выносливости, терпению. Он мог без устали следить зверя, лишь бы потом, придя в чум с добычей, увидеть в глазах Пэтэмы одобрение, радость, восхищение. Он мог часами слушать дедушку Бали и все-гаки, если из чума уходила Пэтэма, он становился рассеянным, невнимательным. Дни совместной охоты были для них праздником.

Огромное влияние на формирование характера Сауда оказывали бесчисленные рассказы Бали. Они для него были своеобразной лесной школой. Характерно, что к концу романа и Сауд, следуя за учителем, стал говорить афористично, широко пользуясь дедушкиными пословицами и поговорками. О воздействии Бали на юношу рассказано в романе тонко и убедительно, с той естественностью, которую можно найти и заметить лишь в жизни.

Наконец, непрерывно обогащала Сауда сама практика жизни. Он не хотел охотиться, рыбачить, ходить по тайге просто так, бездумно. Наблюдать — стало его потребностью, второй натурой. Из опыта, из удач и неудач своих он делал выводы и обобщения, пусть не всегда бог весть какие, но каждый раз все более и более верные.

И вот Сауд впервые встретился с купцами-покрутчиками. До сих пор он знал о них только из рассказов старших, часто не подозревавших, что их обманывали, обсчитывали, спаивали. Первое же соприкосновение с купцами потрясает Сауда. Картины разнузданного грабежа, насилия над охотниками-эвенками производят в романе действительно сильное впечатление.

Сначала мы встречаемся с мелким торговцем, неким Степкой Дэколоком. Эвенки доверчивы и простодушны. Они в самом деле полагают, что Дэкэлок — их друг. Купчишка всегда ласково встречает их, усердно угощает, верит им в долг. Дулькумо привезла ему сорок пять десятков белок. Дэколок насчитал только тридцать семь. «Неужели счет русских другой», — огорченно думает Дулькумо. А пересчитать нельзя: вся пушнина в куче… Рауль у него беспрерывно должник, сколько бы пушнины он ни привозил, Дэколок говорил Раулю про «писку», где записан его долг, а что там записано, тот не знает: «Зачем ему помнить, когда о нем не забудет русский!»

М. Ошаров рисует, как проходит эта возмутительная «веселая торговля». «Дэколок продавал: табак, крестики, гайтаны, пояски для кос, сережки… Свой товар расценивал наобум — все дороже и дороже. Непогашенной белки на счетах осталось мало. Дэколок перестал считать.

— Теперь какую покруту надо?

— Бисер, — вытянулась через прилавок Дулькумо.

— Ох, бисер-то я и забыл! — спохватился Дэколок. — Бисеру нет, как жить? Эта мера — хватит, — взял он из чашки щепотку.

— Какой, друг, экой? Смеял, да только.

— Больше надо? Жалко, да… Э, черт ее бей! Другу дам, — и Дэколок отчерпал радужной пыли пять деревянных ложек. Сбросил со счетов остаток в тридцать костей, поугрюмел:

— Но друг, покруту кончили. Белка-то ушла вся. Мудреная она. Теперь как?

Рауль поговорил с Дулькумо, и оба повесили голова. Ведь им нужна мука, порох, свинец…»

Дэколок, в конце концов, дал им многое из того, что они хотели, но в долг. Бессовестный побор будет продолжаться.

Однако этот мелкий купчишка ничто по сравнению с крупным предпринимателем. Осипом Калмаковым, истинным проводником царской колониальной политики. Отличие Калмакова от дэколоков в том, что «дело» он ставит шире. Он не хочет ждать, когда эвенк (в те времена их звали тунгусами) придет к нему в деревню за покрутой. Он сам отправился к нему в тайгу, чтобы грабить начисто, никому и ничего не оставляя. «Калмакову хотелось захватить тайгу, — пишет о нем М. Ошаров, — и брать пушную дань от «кочевой твари» там, в глубине кочевий, вне всякого надзора, каким все же являлась «покрута» в деревне. Ему надо было захватить раньше всех пушные богатства, выстроить сеть торговых факторий на Катанге и заставить эвенков, минуя ангарские деревни, отовсюду идти в его фактории за покрутой». Когда же его мечта оказалась близкой к осуществлению — использованы были и подкуп, и обман, и маска культуртрегера, он захлебывался от восторга и одновременно от негодования против торговой мелкоты:

«Пользуйтесь пока что, сволочи! С осени — крышка! Ни одного тунгуса не пропущу за покрутой на Ангару. Грамота губернатора у Осипа в кармане. Ни одну тварь не выпущу из своих факторий. Ни одну! Моя Катанга!»

В этой тираде полностью отразился характер хищника-колонизатора. Все произошло, как было задумано. Эвенки оказались в его руках. Методы эксплуатации у Калмакова стали еще более жестокие и грубые, насильнические. В тайге, действительно, все стало принадлежать ему: и меха, и олени, и женщины, и право на жизнь, на счастье. Сцены попойки, ограбления охотников, насилий и убийства ужасны. Не будем их приводить, они написаны М. Ошаровым превосходно, с каким-то холодным и спокойным гневом, без натуралистического нажима.

Для Сауда первая в жизни покрута кончилась трагически. Убита любимая им девушка Пэтэма, за жалкие безделушки исчезла с трудом добытая пушнина, а сам он избит приказчиками Калмакова.

Умный, энергичный юноша, только почувствовавший свою самостоятельность, свою силу, вдруг оказался лицом к лицу с чудовищами, лишенными чести и совести. Он не имел возможности отомстить сразу — силы явно неравны, но он лучше других понял: так далее продолжаться не может.

«Мама, — убежденно говорит Сауд, — лучше жить на одном мясе и рыбе, носить лосиновую одежду, стрелять луком, украшать одежду оленьей шерстью, забыть бисер, парить вместо чая траву, березовый нарост, чем встречаться с русскими, клянчить у них товар. Нет, голова моя зажила, и больше я не хочу, чтобы она болела».

Потрясенный смертью Пэтэмы, Бали соглашается с Саудом и вместе с ним дает клятву «не топтать больше троп в сторону русских».

Решение Сауда было правильным, коль скоро оно касалось Калмаковых, было направлено против них. Однако в связи с этим в критике 30-х годов много говорилось о «неясности исторической перспективы» в романе. Автора упрекали, в частности, в том, что он якобы неверно, без учета «логики исторической закономерности» изобразил Калмакова.

«Как бы ни был отвратителен Калмаков, — писал один из критиков, — и весь строй, от имени которого он «представительствует», все же он несет в тайгу более совершенные орудия труда, создает рынок, толкает тунгусов на путь более решительного освоения таежных богатств, т. е. в конечном счете — пусть через трупы и кровь родичей Сауда, — но объективно ускоряет исторический процесс развития одного из отсталых народов Севера. Поэтому советский писатель, изображая подобного рода процессы, должен уметь находить правильную точку зрения, он должен уметь умерять свои эмоциональные порывы, когда они расходятся с логикой исторической закономерности»[4].

Это — образец догматического мышления. Берется одна, в общем справедливая, формула и без учета конкретных обстоятельств спокойно применяется к сложным процессам развития северных народов.

Странное дело! Матерого колонизатора, грабителя и насильника, обрекающего целые племена на вымирание, требуют изобразить человеком передовым и прогрессивным, требуют пригладить, причесать его и умерить свои эмоции гнева и ненависти.

Совсем недавно с убедительными фактами в руках М. А. Сергеев в своем труде «Некапиталистический путь развития малых народов Севера» доказал, что калмаковы никаких «более совершенных орудий труда» в тайгу не несли, рынка не создавали — торговля была односторонняя — только пушниной, и носила характер грабежа, и исторический процесс не ускоряли, а приводили хозяйство к застою и упадку.

«Таким образом, — пишет М. А. Сергеев в главе о социально-экономических отношениях у северных народов, — если иметь в виду всю товарную массу, поступившую к северным народностям извне с российского рынка, то нельзя не отметить того весьма существенного факта, что подавляющая часть товаров не была связана с производством и не являлась абсолютно необходимой для населения (подчеркнуто мною. — Н. Я.). Удовлетворение самых насущных потребностей (в питании, одежде, утвари, не говоря уже о материале для сооружения жилища) происходило за счет собственного производства и не требовало товарного расхода, т. е. реализации своей продукции. Такие товары, как табак, чай, спирт и пр., не были решающими условиями для жизни населения, а в ряде случаев даже вредными. Невозможность покупки и отсутствие в обиходе алкоголя, табака, даже чая или ничтожного количества муки, сахара не грозило самому существованию населения»[5].

Следовательно, калмаковы не были здесь исторически необходимыми фигурами, носителями прогресса, и Сауд, решительно отказавшийся от услуг Калмакова, поступил не так уж опрометчиво и неразумно. Другое дело, когда он и Бали совсем отказываются от общения с русскими. Герои романа, конечно, могли не понимать, что, кроме калмаковых, есть еще великий русский народ, носитель высокой и крайне необходимой северянам культуры. Сам же писатель не мог пройти мимо фактов иного, человеческого отношения русских бедняков и батраков, политически ссыльных к бесправным северным народностям. Это существенное упущение М. Ошарова, которое он, видимо, пытался устранить. Из сохранившегося плана второй книги можно узнать, как Сауд осуществил свое намерение жить без калмаковых и как под влиянием русского умного и честного человека укрепился в нем бунтарский дух…

Сауд — лучший представитель своего народа, человек, поднявшийся до понимания необходимости решительного протеста против дикого произвола и насилия «культурного» капиталиста-колонизатора. Когда торгашами был убит его отец Топко, Сауд вместе с товарищем, тоже обиженным купцами, переходят к активным действиям. Они сжигают факторию Калмакова. Этой сценой по существу завершается первая часть романа.

Следовательно, неправильно было бы обвинять писателя в отсутствии исторической перспективы. Замысел романа не только в том, чтобы показать жизнь и страдания угнетенных народностей Севера. Он значительно шире и глубже. Автор стремился показать, что малые народы Севера, несмотря на вековую отсталость и крайнюю медлительность развития, сами пытаются разобраться в своих бедах, ищут наиболее активного в их условиях решения жизнью выдвинутых проблем. Было бы наивно полагать, что Сауд сам сразу же окажет организованное сопротивление калмаковым. Но уничтожение фактории есть не что иное, как свидетельство роста сознания Сауда. Этот исторический оптимизм пронизывает книгу М. Ошарова от начала и до конца. Недаром он пишет: «Олень бежит от выжженных мест. Не может человек не уходить от несчастий. Смерть сильна, но не сильнее жизни…». Вера в торжество жизни над смертью, вера. в победу правды явственно звучит в романе и заставляет читателя поверить в лучшее будущее изображенного в нем народа.

Говорили также и о том, что писатель не показал в романе социальной дифференциации народов Севера. Сейчас это кажется недоразумением, связанным с известного рода модернизацией общественного уклада северян. М. Ошаров изобразил богатого оленевода Гольтоуля со всеми его отвратительными качествами эксплуататора. Но писателю указывали, что образ его не вошел органично в сюжет романа, как это получилось, допустим, с образом Калмакова. А самый серьезный недостаток романа заключается будто бы в том, что Сауд показан в нем независимым от Гольтоуля. Обычно в таком случае забывается одно немаловажное обстоятельство: М. Ошаров изображал не капиталистический тип хозяйства, а мелкотоварный. Известно, что взаимосвязи людей и формы эксплуатации при таком типе хозяйства несколько иные.

Трудность одиночных перекочевок толкала эвенков к объединению. Одни, малосленные, шли к богатому и вместе со своим полдесятком оленей пасли его сотни; другие — сами объединялись. создавали своеобразную общину, которая при натуральном, замкнутом типе хозяйствования до поры до времени могла быть независимой. Сразу после революции хозяйств, имевших от 10 до 50 оленей, насчитывалось у эвенков свыше 50 %, а от 50 до 250 оленей — около 15 %[6]. Значит, кочевое содружество Рауль-Топко — Бали, не испытывавшее особенной нужды в помощи владельца тысячных стад, явление нередкое. М. Ошаров изображал реальные взаимоотношения, которые он наблюдал и изучал непосредственно.

Почти через весь роман проходит история жизни семейства Банты. Оно имело оленей менее десяти, а затем и совсем их потеряло. Вот такие семейства — а их насчитывалось свыше 30 % — вынуждены были обращаться к богатому оленеводу. Трагическая судьба этих людей выписана с достаточной силой и выразительностью. Орбочей, сын Баяты, едва не убил своего больного отца, так как перетаскивать старика на себе у него уже не было сил. Отчаяние владело умным, сильным и любящим отца юношей. В романе изображены и пастухи Гольтоуля. Они тоже, как Орбочей, много пережили бедствий, прежде чем попасть в пожизненные работники к богачу за кусок мяса. Следует отметить, что М. Ошаров подчеркнул в их характерах дерзость и независимость, скрытый бунтарский дух, смутивший даже Сауда. «У волка с богатым — вера одна», — вот вывод, который буквально выстрадан ими.

Все это свидетельствует о том, что писатель довольно ясно представлял себе и правдиво изображал истинную, а не придуманную социальную структуру северных народов. Упрекнуть писателя следует в другом: в недостаточном отражении роли шаманов в жизни этих народов. Между тем шаман — не последнее лицо в социальном бытии многих народностей Сибири. Известно это и по историческим документам, и по художественным произведениям самих северян, и по книгам русских писателей, тщательно изучивших образ их жизни, их религию. Единство интересов бая Сапога и шамана Шатыя хорошо показал А. Коптелов («Великое кочевье»), обман шаманом простодушных гиляков и гольдов обличает смелый юноша гиляк Чумбока из романа «Далекий край» Н. Задорнова; чукча Тымкар из произведения «Поиски счастья» Н. Максимова научился отличать худого шамана от хорошего, научился понимать их действительные эгоистические цели. У каждого из этих писателей культовая сторона жизни народа выписана с достаточной полнотой. У М. Ошарова, к сожалению, есть только упоминания о существовании шамана.

Есть и еще один важный недостаток — роман перегружен местными, эвенкийскими, часто непонятными словами. Но качество произведения в целом определяется новизной темы, оригинальностью ее решения, правдивостью и глубиной изображения. Как и вся наша литература социалистического реализма, роман М. Ошарова воодушевлен пафосом преобразования, пафосом обновления жизни.

Особенно полно пафос изменения жизни эвенков выражен в рассказах и зарисовках, посвященных, как правило, изображению послереволюционного времени. В рассказах «Вызов» и «Большой пуд» отмечается духовный рост народа под благотворным воздействием на него русских людей, советской культуры. Рассказ «Ачига», написанный в 1934 году, после романа «Большой аргиш», дает возможность судить о дальнейшем развитии творчества писателя. В памятной книжке М. Ошарова записано: «Рассказ «Ачига» был прочитан, одобрен и принят в печать А. М. Горьким. (Журнал «Колхозник», 1934, № 2). Иначе и не могло быть». Правдивый взволнованный рассказ о судьбе эвенкийской женщины является своеобразным продолжением романа «Большой аргиш».

В тайгу к ненцам пришел новый советский закон. Не сразу он изменил людей, их обычаи, их нравы. Старый Хымчи из рассказа «Ачига» по-прежнему кулаками пытается заставить женщину сносить его капризы. Но, бессильный, он лишь смеется над Ачигой, избранной делегаткой на съезд Советов. Хымчи издевательски называет ее «начальницей», кричит, что кулак его «крепче нового закона», и, негодуя, предсказывает: «Новый закон нашел в бабе ум, да себя потерял. Нет, не бывать на голом копыте шерсти!»

Совсем иначе думает Ачига Болина. Она отказалась от рабской покорности мужчине, стала дерзко нарушать унизительные обычаи, решила учиться. Съезд Советов представлялся ей «умной и доброй матерью». Все, что узнает теперь Ачига, она привезет и расскажет другим ненецким женщинам, которые все еще «всего боятся». На съезде Ачига выступила. Речь ее не была гладкой, но в ней звучала большая, недавно открывшаяся ненцам правда о жизни, вера в добрую силу нового закона.

На незначительном, казалось бы, факте — выступление делегатки Ачиги Болиной на съезде Советов — М. Ошаров показал, как стремительно под воздействием большевиков распрямлялся и вырастал на Севере новый и свободный человек социалистической эпохи.

Творчество Михаила Ошарова было неразрывно связано с жизнью малых народов Севера, с их нелегким трудом, с их борьбой за существование, за лучшее будущее. Пафос всей писательской деятельности М. Ошарова — в неиссякаемой любви к людям, в неистребимой жажде социалистических преобразований, в жгучей ненависти к старому уродливому капиталистическому строю. Во всех своих работах — как бы малы они ни были — он выступает как страстный исследователь прошлого и одновременно как деятельный участник современности. М. Ошаров вошел в нашу богатую и разнообразную литературу певцом Севера, певцом и пропагандистом дружбы и равноправия народов,