Чёрный пёс

13

Купер состроил грозное лицо, оскалил зубы и напряг мышцы. Затем взглянул на мяч, размахнулся и нанес по нему сильнейший удар, от которого он, как ракета, отскочил от передней стены и ударился в один из задних углов. Все произошло с такой скоростью, что Диана не успела даже пошевелиться.

— Тринадцать — три, — спокойно сказал ее противник.

Они поменялись местами, пройдя мимо друг друга в зоне «Т»[75]. Купер избегал встречаться с девушкой взглядом. Начиная с первой же минуты он был полностью погружен в игру. Его концентрация была абсолютной, и Фрай иногда казалось, что с таким же успехом она могла бы быть спарринг-партнером в игре с роботом. Проходя мимо него, она почувствовала запах его пота, напомнивший ей аромат свежей сосновой смолы.

— Ваши подачи просто невероятны, — призналась Диана.

Купер коротко кивнул и, повернувшись левым боком к передней стене, взял мяч в вытянутую руку. Он подождал, пока его партнерша займет свою позицию, а затем с рычанием запустил мяч, который отскочил прямо ей в лицо. Она инстинктивно попыталась уклониться от него, вместо того чтобы попробовать отбить ракеткой. Диана уже поняла, что попытки отбить подачи Бена были абсолютно бесполезным занятием.

— Четырнадцать — три. Партия, — провозгласил Купер.

Фрай даже не пыталась завязать разговор во время игры. В ответ на все ее попытки следовали только эти зубодробительные подачи. Те, которые она умудрялась отбить, заканчивались изматывающим обменом ударами, во время которых девушка летала по всему корту, тогда как ее соперник контролировал зону «Т». Он как заведенный вколачивал мяч в переднюю стену, иногда лишь чуть выше линии аута, а иногда так высоко, что мяч пролетал над ракеткой Дианы. Она видела, что от усилий ее руки и ноги стали похожими по цвету на вареных лобстеров: пот проникал под повязку на лбу и свободно стекал по ее лицу, пропитывая материал ее спортивного бюстгальтера между грудями.

Купер сделал еще одну подачу, и на этот раз девушка сумела поставить ракетку перед мячом и направить его в ближайший угол. Ее коллега пересек корт и легко перехватил удар, приготовившись на отскоке отправить мяч в дальнюю стену. Фрай вся вытянулась, чтобы достать его, а потом резко нагнулась и изо всех сил направила мяч вдоль боковой стены. Радуясь тому, что смогла отбить подачу, она повернулась, чуть не потеряв равновесие, и попыталась занять зону «Т», но столкнулась с Беном, который как раз собирался нанести ответный удар.

Их ракетки ударились друг о друга, а руки на какое-то мгновение переплелись, прежде чем они смогли разойтись в стороны. Тяжело дыша, Фрай потирала колено, которым она ударилась о какую-то часть тела Купера, показавшуюся ей осколком скалы.

— Помеха, — сказал он невозмутимо.

— О’кей. Тогда вы победили, — кивнула Диана.

— И конец игре. Если только вы не хотите попробовать выиграть три партии из пяти.

— Ну уж нет! Мне кажется, безопаснее будет сдаться.

— Как угодно. — Мужчина взял в руки мяч, и в первый раз за все время на губах у него появилось подобие улыбки. — Значит, я победил. Спасибо за игру.

— Я бы сказала, что получила удовольствие, но вы, Бен, играете как автомат.

— От вас это звучит как комплимент.

— Я совершенно разбита.

— Вы здорово старались, — пожал плечами Купер.

В другое время его тон показался бы Фрай слишком покровительственным, и ее реакция была бы совсем другой. Но сейчас она была настроена миролюбиво. Засунув ракетку под мышку, девушка протянула своему противнику руку.

— Тогда пожмем друг другу руки.

Бен с удивлением посмотрел на нее, но автоматически пожал протянутую ладонь. У него была такая же горячая рука, как и у нее, и пот на их ладонях смешался, когда их распухшие пальцы неуклюже коснулись друг друга.

— Бен, я прошу прощения, — сказала Диана.

— За что? За плохую игру?

— За то, что я говорила сегодня о твоем отце. Я не знала…

— Да знаю я, что ты не знала. — Девушка почувствовала, как его рука напряглась, и улыбка опять исчезла с его лица. Оно вновь стало непроницаемым и лишенным каких-либо эмоций. Струйка пота сбежала с его брови прямо ему в глаз. Бен заморгал, отвел глаза, и Фрай отпустила его руку.

— Сегодня инспектор Хитченс все мне рассказал, — вздохнула она. — Он послал меня прочитать, что написано на мемориальной доске… Твоего отца убили при аресте грабителя-наркомана, правильно? Он был настоящим героем.

Купер внимательно рассматривал мяч у себя в руках, а потом сжал его и почувствовал, как из него вырвалась струйка теплого воздуха.

— Его убил совсем не грабитель, — ответил он. — Вокруг того паба стояла целая куча молодняка, и они все объединились, чтобы отбить этого урода. Так что убили его именно они. Их было слишком много. Они повалили его на землю и затоптали насмерть.

— И что же с ними произошло?

— Да ничего особенного, — услышала Фрай в ответ. Бен достал из кармана носовой платок и вытер глаза и лоб. — Нет, их всех, конечно, нашли. Все это вызвало слишком много шума в Идендейле. Их было семь или восемь человек, и каждый из них рассказывал в суде свой вариант истории, а обычный набор адвокатов выискивал малейшие возможности их отмазать. Так что точно доказать, кто ударил отца по голове, так и не удалось. Помню, все свелось к обсуждению пятен крови на их обуви. Защита утверждала, что они забрызгались, потому что, видите ли, стояли слишком близко к телу.

Детектив замолчал, глядя вдаль, и его глаза наполнились гневом и болью.

— Троим дали по два года за непредумышленное убийство, остальных приговорили к испытательному сроку за драку, — произнес он наконец. — Это, понимаешь ли, было их первое нарушение закона. Естественно, они все были пьяными. Но ведь для суда это сейчас смягчающее вину обстоятельство или я ошибаюсь? То есть еще одна отмазка.

— Я не знала, Бен. Правда, не знала.

— А ты думаешь, я стал бы с тобой играть, если б подумал, что ты знаешь? Я не так одинок. — Мужчина вытер платком затылок. — Хотя, наверное, это была не самая лучшая идея — сквош в такую жару.

— Тебе надо было самому рассказать мне об отце. Почему ты молчал?

Купер посмотрел себе под ноги.

— Если это тебя и вправду интересует, то я сыт по горло всем, что слышу об этом. Мне все это вбивают в голову вот уже два года. Каждый раз, когда я вхожу в здание, мне приходится смотреть на эту чертову мемориальную доску. А ты знаешь, что они еще привинтили маленькую бронзовую табличку к скамейке на Клаппергейт? Для того, чтобы жители Идендейла тоже не забыли своего героя. Так что теперь я стараюсь там не ходить. А если приходится, то обхожу это место по другой стороне улицы, чтобы не видеть этой таблички. А возьми всех этих людей, которые якобы его помнят. Их оказались тысячи… Даже те, кто ничего о нем не слышал, пока он был жив, теперь знают о нем абсолютно все. Это после того, как газеты закончили раскручивать его историю.

— Как в Мюрее…

— Именно. Как в Мюрее. «Это паренек сержанта Купера», «А вы, случайно, не сын сержанта Купера?»… А мне каждый раз больно от этого. Каждый раз, когда я слышу, как кто-то произносит эти фразы, у меня ощущение, что они специально теребят эту рану, чтобы не дать ей затянуться. Смерть отца опустошила меня. А люди не хотят дать мне забыть о ней. Иногда мне кажется, что если еще хоть один назовет меня «пареньком сержанта Купера», я сойду с ума.

Бен бросил мяч на пол и совершенно бессознательно ударил по нему на отскоке — так, что тот задел заднюю стену и вернулся прямиком ему в руки.

— А когда это случилось, ты уже работал в управлении Е?

— И даже в уголовном розыске. Именно в тот момент я арестовывал вора, типичного представителя отбросов Идендейла. И сидя в машине рядом с ним, я услышал крики о помощи по рации. Наверное, я этого никогда не забуду.

— И ты после этого не ушел со службы?

— Конечно, нет, — ответил Бен, удивившись. — Как раз наоборот. Это мотивировало меня еще больше.

— Мотивировало? А у тебя что, есть амбиции?

— Есть. Вот, например, скоро у нас освобождается сержантская должность. Я хочу ее получить.

— Удачи тебе в таком случае, — сказала Фрай. — У тебя должны быть неплохие шансы.

— Я уже ничего не знаю, — ответил Купер. — Сначала я думал, что да, а теперь…

— Конечно, есть, — повторила девушка, внезапно разозлившись на его опустившиеся плечи. Об отце он говорил с гневом и страстью, а через пару секунд изменился и теперь имел вид побежденного.

— Ты так считаешь?

— Мне кажется, что тебя очень уважают. Все в управлении тебя знают. Не говоря уже о простых жителях.

— Ах да. Жители… — произнес Купер с пренебрежением.

— Если б у них было право голоса, то ты давно стал бы мэром.

— Правда? Ну, мы все знаем, насколько на них можно положиться.

Посчитав, что ее извинений достаточно, Диана уже начинала злиться на Бена из-за его нежелания решительно избавиться от того, что делало его таким угрюмым и мрачным. Она наблюдала, как он опять ударил мячом об пол и отбил его длинным медленным свингом, после которого мяч вновь вернулся к ним.

— Мне кажется, что это здорово, когда у человека так много друзей, — сказала девушка, — и когда он живет в такой дружной семье.

Ее напарник отвел взгляд от мяча, озадаченный тем, как изменился ее голос.

— Наверное, ты никогда не сможешь оставить все это, правда, Бен? — добавила она. — Скоро ты женишься, может быть, на старой школьной подружке, вы купите здесь дом, заведете детей, собаку и так далее…

— Конечно, — согласился Купер. — А что в этом плохого?

— А по-моему, хуже этого уже ничего не может быть, — заявила Диана и запустила мячиком в плафон на потолке.

Шарлотта Вернон обнаружила Дэниела в комнате Лауры. На туалетном столике лежала пачка писем, аккуратно перевязанная розовой лентой. Хозяйка дома уже видела эти письма раньше, но никогда до них не дотрагивалась. Она вообще ничего еще не трогала в комнате дочери. Ей казалось, что, сделав это, она признает, что ее девочка ушла навсегда.

— Я написал ей, чтобы сообщить, что буду дома в прошлый уикенд, — объяснил Дэниел. — Она говорила, что хочет со мной поговорить.

— О чем? — спросила его мать.

— Не знаю. Но мне показалось, что это серьезно. И я сказал, что уикенд проведу дома. Но обманул. Я так и не появился…

— Ты всегда писал ей гораздо чаще, чем нам, Дэнни.

— Вам? А вам мои письма никогда не были нужны. Вы всегда занимались своими делами. А вот Лауре нужна была связь с внешним миром. Здесь она себя чувствовала как в тюрьме.

— Не говори чепухи.

— Ты считаешь это чепухой?

Дэниел развернул следующее письмо и пробежал глазами по строчкам, написанным его собственным почерком. Его мать подошла к окну и, слегка раздвинув шторы, посмотрела на оранжерею, зажмурившись от слепящих солнечных лучей, которые отражались от ее стеклянной крыши. Она поправила фарфорового медвежонка, поставив его на положенное ему место на подоконнике. Это было пресс-папье, сделанное из настоящего фарфора «Ройял Краун Дерби»[76] с изысканными рисунками в стиле Имари[77] на поясе и лапах. Грэм привез его в подарок Лауре из одной из своих командировок. Шарлотта перевела взгляд на сына и долго смотрела на него, пока его полное погружение в письма не вывело ее из себя.

— А что конкретно ты там ищешь, Дэнни? — выпалила она. — Подтверждения своей собственной вины?

— Ну, вашей можно и не искать, — сказал молодой человек, густо покраснев. — Ни твоей, ни отцовской. Мне их тыкали в физиономию достаточно долго.

— Не смей со мной так разговаривать!

Шарлотта и сама была расстроена тем, что ее сын не соизволил заехать домой хотя бы на пару дней в перерыве между сомнительными прелестями каникул, проведенных в Корнуолле с друзьями, и возвращением в университет задолго до начала занятий. Она считала, что сын так рано вернулся к месту учебы из-за довольно странного, по ее мнению, чувства ответственности. Миссис Вернон не понимала, почему он предпочитает держаться подальше от дома. Сейчас она с брезгливой гримасой смотрела на грязные пятна на джинсах сына и потертости на его ботинках и принюхивалась к запаху застарелого пота. Он выглядел усталым, на лице у него были видны темные круги под глазами и однодневная щетина. Дэниел сильно напоминал Шарлотте его отца, такого, каким тот был когда-то, девятнадцать лет назад, до того, как успех и деньги заставили его накинуть на себя вуаль обходительности и утонченности. Грэм тоже был когда-то человеком, который с трудом сдерживал свои страсти.

— Одного не хватает, — неожиданно произнес Дэниел.

— Что ты сказал? — не поняла его мать.

— Одного письма. Я написал его Лауре из Ньюкуай в прошлом месяце. И вот его не хватает. Где же оно? Она всегда держала письма по порядку.

— Их просматривала полиция, — неуверенно предположила Шарлотта. — Может быть, они его забрали?

— На кой черт оно им сдалось?

— Не знаю. Все зависит от того, что в нем было написано, правильно?

— А разве они могут это делать?

— Ну, наверное, им разрешил отец. Ты лучше у него спроси. Я ведь не знаю, что они здесь искали.

Дэниел положил письма на стол и опять аккуратно и тщательно перевязал их ленточкой, несмотря на то, что его пальцы дрожали.

— Мне кажется совершенно очевидным, что именно они могли здесь искать.

Юноша направился к двери, но Шарлотта взяла его за руку. Она была уверена, что сегодня он еще не мылся, как, впрочем, и вчера. Шея у младшего Вернона была сальной, а майка вся в пятнах. Его матери до боли захотелось лично оттащить его в ванную и потребовать, чтобы он сбросил всю грязную одежду на пол, как она делала это всего пару лет назад.

Но женщина понимала, что сын уже давно вышел из-под ее контроля. То, что он делал в Эксетере, оставалось для нее абсолютной загадкой. Он больше не рассказывал ей о своих занятиях, друзьях или о том, где живет. И она больше не понимала злого, всем недовольного молодого человека, в которого превратился ее сын.

— Дэнни, — произнесла миссис Вернон, — не осуждай нас слишком сурово. И не стоит возвращаться к прошлым спорам, которые не имеют никакого отношения к тому, что произошло сейчас. Пусть полиция выясняет, что произошло с Лаурой. А мы все должны учиться жить вместе, но без нее.

Она наблюдала за угрюмым выражением лица юноши и вдруг поняла, что уже никогда и ничего не сможет на нем прочитать. Он напряг мышцы, чтобы вырваться, чтобы порвать последнюю физическую связь между ними.

— Твой отец… — попыталась зайти с другой стороны Шарлотта.

Но этого ей говорить не стоило. Дэниел сбросил ее руку со своей.

— Как же я могу не осуждать вас? — злобно усмехнулся он. — Ведь это вы с отцом ответственны за то, что случилось с Лаурой. Вы отвечаете за то, во что она превратилась.

Он остановился на пороге комнаты сестры с искаженным яростью и презрением лицом и посмотрел на Шарлотту.

— А ты, ма, так и не смогла рассмотреть, во что превратилась твоя дочь.

Трое стариков набились на переднее сиденье белого пикапа Уилфорда, который направлялся вниз, от Им Мур в сторону Хоуп Вэлли. По пути друзья старались избегать основных шоссе, оставляя их туристам, но, достигнув шоссе А625, они попали в поток вечернего транспорта, который возвращался из Кастелтона. Все трое сидели в кабине среди пустых мешков и никому не нужных инструментов. Пол машины был засыпан мятыми газетами, на которых валялась старая кость, стояла пластиковая бадья и лежал небольшой мешок с мертвым кроликом. Сэм, сжатый с обеих сторон своими приятелями, неловко ворочался, двигая своими костлявыми коленями и пытаясь найти под приборной доской место для своей трости, подпрыгивая при этом на каждой кочке. За рулем сидел Уилфорд, который глубоко натянул кепку, чтобы волосы не растрепались от задувавшего в открытое окно бриза. Ехал он, неожиданно дергая рулем и резко ударяя по тормозам перед каждым поворотом, к которому они приближались. А вот Гарри, который сидел с внешней стороны, вел себя так, будто ехал в лимузине. Он положил руки на колени и медленно двигал головой, наслаждаясь мелькающим за окном пейзажем.

В кузове пикапа, на горе из джутовых мешков, ехала коричнево-белая коза. Она была крепко привязана к заднему борту короткой цепью, так что ей было не добраться до боковых бортов. Время от времени коза поворачивала голову и блеяла на потрясенных этим зрелищем велосипедистов. Неровности дороги заставили самосвал с грузом из каменоломни, который двигался перед пикапом, замедлить скорость. Перед ними проплывали до боли знакомые складки и неровности холмов и странные, непредсказуемые участки пейзажа, в которых скрывалась вся история добычи свинца в этом регионе, начиная с древнейших времен и до наших дней. На одном из полей виднелась череда ям и насыпей, по которым можно было проследить за направлением круто падающей свинцовой жилы.

То тут, то там попадался отдельно стоящий шахтный ствол, окруженный для безопасности изгородью. Много лет назад из одного из таких стволов вытащили два трупа, что привело к раскрытию широко известного убийства.

— Даже со всей своей наукой, — подал голос Гарри, — полицейские все еще ходят по округе со своими вопросами.

— Естественно, — откликнулся Уилфорд.

— Прям как в песне, — заметил Сэм.

— В какой это песне? — удивился Дикинсон.

Били негромко запел скрипучим немузыкальным голосом. Мелодия была известна им всем: «Ol' Man River» из мюзикла «Шоу-пароход»[78].

— И никому ничего не говори, — твердо повторял главную фразу песни Сэм.

Через минуту двое других стариков присоединились к пению, не попадая в ноты и прерывая его взрывами хохота.

Проехав через Бамфорд, Каттс свернул на неухоженный двор и посигналил. Из собачьей будки выбежали две овчарки-полукровки, которые бросились в их сторону на всю длину своих цепей, непрерывно лая и рыча на колеса машины. Из дома вышел мужчина лет сорока, с непричесанными волосами и большой кустистой бородой, и направился в их сторону.

Уилфорд обратился к нему, как к Скрабби[79].

— Так, значит, ты привез молодую козочку? — уточнил тот.

Из кузова пикапа донеслось истерическое блеяние козы. Шум оказался таким громким, что собаки прекратили лаять, онемев от изумления.

— Да вот она тебе сама отвечает! — усмехнулся Каттс.

— Эта дрянь всю дорогу указывала, куда ехать, — пояснил Гарри. — Хуже, чем сидеть в одной машине с женой.

— А собак вы с собой, случайно, не притащили? — поинтересовался Скрабби. — Только они могли так разволновать этих двух.

— Нет, собак нет, — заверил его Уилфорд.

Трое стариков осторожно вылезли из кабины и с треском и поскрипыванием распрямили ноги. Гарри обхватил Сэма рукой и помог ему спуститься со ступеньки, пока тот не смог опереться на свою палку.

— Черт побери, а это что такое? — спросил Били, почувствовав настоявшуюся мускусную вонь, которая стояла во дворе. — Запах такой, как будто кто-то блеванул, а потом поджег свою блевотину.

— А это наш молодой жених, — ответил хозяин двора. — В этом году он вошел в охотку чуть раньше, чем обычно. Думаю, что козочка уже почувствовала его запах.

Из кузова раздавались быстрые чмокающие звуки. Коза махала хвостом с такой скоростью, что выбивала дробь на бортах машины, и так тянула за цепь, что ошейник глубоко впился ей в горло, и она закашлялась. Увидев Уилфорда, бедное животное снова заблеяло.

— И что, ты хочешь спарить их прямо сейчас? А можно посмотреть? — спросил Сэм.

— Конечно, можно, я даже денег с вас не возьму за просмотр, — отозвался хозяин козла.

Коза сама потянула их к невысокой каменной постройке, размером не больше, чем стойло для свиней, к которой с двух сторон примыкал окруженный стеной выгон. Именно там был источник вони. Троица наклонилась, чтобы заглянуть через небольшое отверстие в темноту постройки. Они смогли рассмотреть что-то большое и волосатое, непрерывно двигающееся внутри. Существо стучало копытами в ворота и терлось головой о стену.

— Боже правый, — заметил Сэм, — да у него такие шары — куда там твоим лучшим турнепсам, Уилфорд!

Неожиданно коза забеспокоилась, как будто настроение у нее поменялось и ей захотелось домой.

— Давай, Дженни, — нежно проговорил Каттс.

Вместе с хозяином они впихнули козу на выгон, и Скрабби отодвинул засов на воротах. Все настороженно вздохнули, когда на улице появился хрипящий и дымящийся от страсти козел. Он был в два раза больше козы, с мощной грудной клеткой и плотной, спутавшейся шерстью. На спине у него лежали толстые перекрученные рога, напоминающие корневища дерева, а на позвоночнике шерсть уже успела вытереться, и сквозь нее виднелись куски слоящейся кожи, твердой и морщинистой, как хобот слона. Животные задвигались по кругу, с наслаждением принюхиваясь к задницам друг друга. Верхняя губа козла завернулась и обнажила его голые верхние резцы — больше всего это напоминало улыбку развратника, наслаждающегося ароматом сексуального возбуждения.

Скрабби с любопытством рассматривал Гарри, почесывая бороду и поигрывая куском упаковочного каната, который был обернут вокруг столба, чтобы им можно было завязать ворота.

— Слыхал, что вы тот самый мужик, который нашел девчонку, убитую в вашем районе? — спросил он Дикинсона.

— Ну да, новости у нас разносятся быстро, — подтвердил тот.

— Смешно, правда?

— Да просто обхохочешься, — согласился Гарри.

— Я видел ее фото в газете. Разбить ей голову — это, пожалуй, последнее, что может прийти в голову большинству этих молодых козлов.

— Правда?

— А ты так не думаешь?

— Ей было всего пятнадцать, — сказал Уилфорд, не оглядываясь.

Скрабби не видел его лица, но, видимо, смог о чем-то догадаться по тону его ответа.

— Наверное, так, — произнес он.

Тем временем козел маневрировал на выгоне таким образом, чтобы очутиться у козы за спиной и взгромоздиться на нее, однако та оказалась слишком резвой для него. Она была гораздо легче своего «жениха» и всякий раз, когда он приближался к ней, ускользала от него, поворачивалась к нему мордой, а потом вновь убегала, зазывно помахивая хвостом. Из глубины грудной клетки козла раздавалось низкое рычание, а иногда он стонал, как раненое животное. Он бил в бока Дженни передними копытами, оставляя на них грязные следы, а потом, все больше разочаровываясь, начал прихватывать ее зубами. Его язык вывалился изо рта, и с него капала слюна. Копыта животных разрыхлили землю в загоне, и белая шерсть на их ногах покрылась пылью. Пытаясь оторваться от козла, Дженни споткнулась, упала на колени, но в последний момент смогла подняться и вновь убежать.

— Она совсем не хочет ему помочь, — заметил Скрабби.

— Строит из себя недотрогу, — кивнул Сэм.

— Она совсем молоденькая, — пояснил Уилфорд. — И не понимает, что происходит.

— Могла бы просто стоять не двигаясь! — проворчал хозяин козла.

Затем он нехотя забрался на загородку загона. Козел рыкнул на него, после чего вернулся к козе.

В следующий раз, когда коза была совсем рядом, Скрабби схватил ее за шею и притянул к себе. Он поворачивал ее шею до тех пор, пока она не оказалась зажатой мертвой хваткой, с мордой, повернутой в его сторону, и с глазами, вылезающими из орбит от ужаса. Она тяжело дышала, ее бока ходили ходуном, а ноздри порозовели.

— Иногда так приходится поступать с молодыми козами, — пояснил хозяин козла. — После первого раза они к этому привыкают. А вот этот старина хорошо знает, что от него ждут, — кивнул он на своего питомца.

Козел бросил на него быстрый взгляд, сделал несколько коротких шагов и взлез на молодую козу, сильно впившись передними копытами ей в бока и надавив всем своим весом ей на спину. Скрабби мрачно продолжал сжимать ошейник его «невесты», чтобы она не могла вырваться. Коза застонала и задергалась — дыхание вырывалось из нее короткими толчками. Козел же нашел точку равновесия на ее костлявом крупе и вошел в нее. Ноги Дженни подогнулись, и она стала падать под его тяжестью. Скрабби силой удерживал ее от того, чтобы она не оказалась на земле. Козел вошел в нее еще три раза, а потом закинул голову и сполз на землю. Все было кончено.

Хозяин козла ослабил натяжение ошейника, и коза закашлялась. Ноги у нее дрожали, а с голого участка тела под хвостом стекало белое семя.

В воздухе повисла тишина, прерываемая только болезненным кашлем животного.

— Ей вроде не очень понравилось… — Голос Уилфорда прозвучал странно.

— Да она просто слишком молода, вот и всё, — пожал плечами Скрабби.

— Но в нее-то хоть что-нибудь попало? — засомневался Каттс.

В этот момент Дженни изогнулась, и в землю ударила струя бледно-желтой мочи. Козел понюхал жидкость и стал с удовольствием слизывать ее своим длинным языком. Старики скривились и неловко затоптались на месте.

— Придется немного подождать, пока он восстановит дыхание, — объяснил Скрабби, — а потом дам ему еще одну попытку.

Возвращаясь в Мюрей, три старика молчали. Поездка в Бамфорд несколько выбила их из колеи.

— Будем надеяться, что с нею ничего не случится, — произнес Уилфорд, когда они поднимались по холму из Хоуп Вэлли.

— Мне показалось, что он разбирается в животных, — сказал Сэм.

— Когда они молоды, это всегда тяжело, — заметил Каттс. — А она была совсем невинной…

— Невинной? — переспросил Гарри. — Да она умоляла об этом всю дорогу туда, разве не так?

Остальные неловко кивнули, и Били закашлялся. Было видно, что он измучен поездкой и не хочет больше шутить. Уилфорд угрюмо смотрел сквозь ветровое стекло, пока Дикинсон не заговорил снова. Они как раз миновали перевал, с которого открывался вид уже на их долину.

— Думаю, — произнес Гарри, — что я, пожалуй, расскажу им кое-что из того, что знаю.

Сэм и Уилфорд кивнули еще раз и после этого окончательно замолчали. Никто из них больше не пел.