Чёрный пёс

7

Работник морга осторожно убрал синтетическое полотнище с лица жертвы. Родственники не должны видеть раны на трупе, если только это не абсолютно необходимо для следствия. В данном случае с лицом все было не так ужасно, тем более что санитары попытались тщательно очистить его за то короткое время, что было в их распоряжении. Личинок выскребли и поместили в бутылку, глаза промыли и закрыли, а засохшую кровь соскребли для анализа. С зачесанными назад волосами рана на боку головы девушки была почти не видна.

— Это она, — сказал Грэм Вернон, ни минуты не задумавшись.

— Вы подтверждаете, что останки принадлежат вашей дочери Лауре Вернон, сэр? — переспросил старший инспектор Тэйлби.

— Да. Разве я не это сказал только что?

— Большое спасибо, сэр.

— Это всё?

— Это была необходимая формальность, которая позволит нам приступить к следующему этапу расследования.

Сотрудник морга уже натягивал ткань на лицо Лауры, возвращая ее в небытие недавно умерших на время, пока не будет произведено полное вскрытие.

— А этот ваш этап, случайно, не включает в себя поиски убийцы моей дочери? А, старший инспектор? — спросил Вернон, не отводя глаз от тела.

Тэйлби было совсем необязательно лично присутствовать на опознании, но он рассматривал это как важную возможность понаблюдать за реакцией родственников жертвы. И теперь он смотрел, как Грэм отступил от покрытой полотнищем бесформенной кучки, которая когда-то была его дочерью. Инспектор увидел, как его глаза с уже знакомым выражением полной концентрации задержались на свободно висящих краях и контурах зеленой синтетической ткани, которая скрывала лицо мертвой девочки. Руки Вернона не переставали двигаться: он дотрагивался до своего лица и рта, разглаживал пиджак, потирал пальцем о палец. Все эти непроизвольные движения или говорили о его нервном состоянии, или же были призваны просто скрыть его горе. Но его лицо говорило само за себя.

Многие родители и скорбящие родственники после этой процедуры рассказывали Стюарту, что в момент опознания их мозг отказывался поверить в реальность смерти. Все они ждали, что их любимые сейчас вдруг неожиданно сядут и рассмеются своей шутке, а покров спадет с их возвратившихся к жизни здоровых тел. Не об этом ли думал сейчас Грэм Вернон? Стояла ли живая и смеющаяся Лаура у него перед глазами? А если да, то что же она сказала, что смогло так испугать его?

В подобных случаях всегда существует версия, которую необходимо отработать в первую очередь. Да, к семье погибшего надо относиться с уважением и осторожностью. И все-таки 90 процентов таких убийств были «домашними» и совершались членами семьи или близкими друзьями. На Тэйлби уже давно не производили никакого впечатления различные проявления горя со стороны скорбящих родственников. Подобное душевное «очерствение» было неизбежным результатом его работы. Хотя иногда он был вынужден признать, что это ослабляет его как личность: например, у него уже очень давно не появлялось новых близких друзей.

— Надеюсь, что вы понимаете, сэр, что нам придется еще не один раз побеседовать с вами и вашей супругой, — произнес старший инспектор, когда Вернон наконец отвернулся от тела.

— Но я не смогу рассказать вам ничего нового, — тихо ответил тот.

— Мы должны знать как можно больше о жизни Лауры. Нам придется еще раз допросить всех ее друзей и знакомых. Мы по минутам восстановим ее передвижения в день, когда ее убили… Так что у нас много дел впереди.

— Займитесь лучше Ли Шерраттом! — огрызнулся Грэм. — Больше вам никто не понадобится, старший инспектор.

— Мы работаем в этом направлении, сэр.

— И что это должно означать, ради всего святого?!

Через двойные двери, которые отсекали запах антисептика, мужчины вышли в коридор. Их шаги эхом отразились от плиток пола, и Тэйлби пришлось увеличить шаги, чтобы успеть за Верноном, который хотел как можно скорее выйти из здания.

— Конечно, мы найдем мальчика, сэр, — пообещал он торопливо. — В свое время. Я не теряю надежды.

Отец убитой остановился настолько внезапно, что Стюарт не смог избежать столкновения с ним. Теперь они стояли лицом к лицу, хотя Тэйлби и был на несколько дюймов выше. Вернон смотрел на него снизу вверх с животным оскалом, а его приятное лицо исказила гримаса. У него были усталые глаза, покрытые сеткой крохотных красных сосудов.

— Кажется, вы уже говорили нечто подобное раньше, старший инспектор. Почти два дня назад. Тогда вы тоже пытались убедить меня, что найдете мою дочь. Живой и здоровой.

Тэйлби ждал, не мигая, глядя в глаза Грэма Вернона.

— Вы правы, сэр, — согласился он.

— Но кто-то обогнал вас, не так ли?

Стюарт вспомнил болезненную сцену, которая случилась несколько раньше, когда он приехал в поместье, чтобы сообщить Вернонам печальные новости. Вспомнил, как ни один из родителей не удивился его приезду — их лица выражали только отчаяние и безысходность.

А еще он вспомнил медленный переход Шарлотты Вернон от рыданий к настоящей истерике и то, как она скрылась в спальне, где-то в глубине дома, а Грэм Вернон стал звонить их врачу. Естественно, что оба они были раздавлены и находились в шоке. Но вот реагировали супруги на все на это поодиночке: полицейский не заметил ни одного, даже мельчайшего, жеста взаимной поддержки в первые минуты после того, как они услышали страшное известие.

Мужчины вышли на улицу и остановились на верхней ступеньке крыльца морга, когда Тэйлби снова заговорил. Справа от них, за плотными шторами, виднелись освещенные окна палат Центральной больницы Идендейла. Рядом со старым викторианским зданием вырос целый ряд кирпичных двухэтажных корпусов, и их огни выглядели особенно яркими и веселыми на фоне простого фасада здания морга и его неброской парковки.

— Кроме того факта, что он исчез, у нас нет ничего, что связывало бы Ли Шерратта с убийством вашей дочери. — Доводы Стюарта звучали вполне здраво.

— Поиск фактов — это ваша работа, старший инспектор. Я просто надеюсь, что вы наконец ею займетесь. — С того момента, как они вышли из морга, голос Вернона значительно окреп. Он опять превратился в напористого и нетерпеливого бизнесмена. Было интересно наблюдать, как этот человек изменился рядом с трупом своей дочери. Правда, перемена была очень кратковременной.

— О Ли Шерратте нам известно только то, сэр, что вы наняли его в качестве садовника и что он проработал у вас последние четыре месяца, — сказал Тэйлби. — А наняли вы его после того, как он явился к вам по объявлению, которое вы вывесили в окне почтового отделения Мюрея. До этого момента он, кажется, вообще ничего не знал о вашей семье. Опыта этого парня хватало лишь на то, чтобы использовать его только в качестве грубой рабочей силы — он мог копать и сажать, косить траву и катать тележку. А вот что касается садоводства, то в этом он был абсолютным профаном. Он этому нигде не учился и никогда не работал настоящим садовником. Это так?

— А нам и нужна была грубая рабочая сила, — огрызнулся Грэм. — Моя жена хорошо разбирается в садоводстве.

— Как удачно! Хотя юноше уже двадцать лет, это была его первая официальная работа, если не считать короткого периода, когда он работал помощником на складе супермаркета «Теско» здесь, в Идендейле. Парень любит выпить, приударить за девчонками и является давним болельщиком футбольной команды из Шеффилда. Из всего этого трудно сделать какие-то выводы, сэр.

— Послушайте, его отец сидит в тюрьме за торговлю краденым, — возразил Вернон. — А сам парень участвовал в угоне машины у одного из туристов. Никаких мыслей не появилось, а?

— Вы намекаете на криминальные корни, да? А почему тогда вы сами наняли его, мистер Вернон?

Грэм отвернулся и уставился на полицейскую машину, ждавшую на парковке возле морга.

— Хотел дать ему шанс. Считаю, что такие молодые люди не должны болтаться без дела и влипать во всякие неприятности. А что я сделал не так? Он выглядел крепким юношей, способным справиться с тяжелой работой… Ну хорошо, я признаюсь, что совершил ошибку, но откуда я мог знать, кем он окажется на самом деле?!

— А вот мать его говорит, что он обыкновенный молодой человек, который любит пиво, девочек и футбол.

— Ерунда! — возмутился Вернон. — Вы копните поглубже, старший инспектор, и поймете, что Шерратт — жестокий хулиган, который запал на мою дочь. Я его предупреждал, а потом выгнал. Через несколько дней на дочь напали и убили. Чего вам еще надо?

Бизнесмен спустился с крыльца и прошел к патрульной машине, которая ждала, чтобы отвезти его домой, а Стюарт Тэйлби остался стоять на ступеньках морга, обдумывая его последний вопрос. Однако, хорошенько поразмыслив, он решил, что это даже хорошо, что Вернон не стал дожидаться его ответа.

Двое дорожных полицейских подбросили Диану Фрай до управления. Ее отпустили со службы, а старший инспектор Тэйлби лично отправился в дом убитой, чтобы попросить ее родителей опознать тело.

Сидя позади двух полицейских, одетых в шуршащие желтые светоотражающие жилеты, девушка почувствовала знакомое ощущение растущего уныния, в то время как напряжение спадало и уровень адреналина возвращался к норме. Очень скоро ей предстоит отправиться домой и столкнуться с суровой реальностью ее личной жизни. Впереди ее ждал еще один тягостный вечер.

— Спасибо, ребята! — крикнула она, когда машина высадила ее во дворе управления.

Водитель безразлично махнул рукой в ее сторону, а вот его партнер с любопытством посмотрел на нее из отъезжающего «Ровера». При этом он сказал шоферу что-то, чего Фрай не расслышала. Она постаралась сразу же забыть об этом. Диана видела достаточно своих коллег-женщин, которые с упорством леммингов[44] уничтожали свои карьеры на службе только потому, что обращали слишком большое внимание на подобные мелкие инциденты и позволяли им раздуваться до невероятных размеров, заражая их сознание.

Сначала она прошла в комнату Отдела уголовных расследований. Все лампы в ней горели, и на одном или двух компьютерах светились скринсейверы — казалось, что звезды в Галактике неслись навстречу командной рубке звездолета «Энтерпрайз»[45]. Но комната была пуста: в ней не было даже дежурного констебля. Фрай уселась за стол и написала отчет о допросе Гарри Дикинсона. Она знала, что на следующее утро Тэйлби первым делом утром, еще до утреннего брифинга, потребует все отчеты, так что хотела, чтобы этот лежал у него на столе еще до того, как он ему понадобится. Это будет еще один, пусть крохотный, но плюс на ее весах — сразу будет видно, что ее можно включать в следственную группу.

Отчет был составлен быстро — Диана являлась хорошей машинисткой, а ее записи всегда получались аккуратными и доходчивыми. Только дойдя до описания самого конца беседы, она заколебалась, но потом решила включить в отчет и последнюю фразу Гарри ради пущей достоверности. Когда она писала, как Дикинсон велел Тэйлби «катиться отсюда», то с удивлением почувствовала, что улыбается. Девушка мгновенно поменяла улыбку сначала на гримасу, а потом и вовсе нахмурилась, и осмотрела пустой офис, чтобы убедиться, что за ней никто не следит. Не в ее правилах было смеяться над старшими по званию — она никогда не принимала участия в неуважительных подшучиваниях, которые частенько раздавались в столовой — ни здесь, ни в Уэст-Мидлендс. Да и сейчас Фрай не могла понять, что смешного было во фразе Гарри Дикинсона.

Распечатав две копии своего отчета, она положила одну из них в поднос на столе инспектора Хитченса, а со второй прошла в штаб поисков, где перед экраном включенного компьютера, заполненным данными, сидели констебль и оператор. Ни один из них не обратил на нее никакого внимания, пока она рылась в разыскном деле, куда и вложила вторую копию.

Девушка знала, что утром, когда появится дневная смена, комната будет просто гудеть от напряженной деятельности. Понаблюдав за Тэйлби, Диана была уверена, что он явится на брифинг полностью проинформированным обо всем, что произошло накануне.

Наконец она покончила со своими обязанностями и, осторожно прикрыв за собой дверь штаба, прошла по почти пустому зданию к служебной парковке.

Отключив сигнализацию на своем черном «Пежо», Диана на мгновение остановилась и посмотрела на заднюю стену здания управления. Там не было ничего, кроме нескольких освещенных окон, в которых мелькали силуэты офицеров, занимавшихся своими делами. Возможно, что некоторые из них сожалели о том, что им приходится дежурить, когда они с более сильным удовольствием оказались бы дома, или в пабе, или куда еще ходят офицеры полиции в свое свободное время. Фрай предположила, что почти никто из них не откажется покинуть свой пост и вернуться домой, если появится такая возможность. Она завела двигатель «Пежо» и быстро выехала со двора.

В Идендейле, как и в любом другом маленьком городе, вечерние улицы почти вымирали, и только изредка, в промежутке между восемью и девятью часами вечера, на них появлялись группы направляющейся в пабы молодежи. Те же самые группы потом брели из пабов домой в районе половины двенадцатого ночи, хотя некоторые из них ждали автобусов на остановках или ловили такси, чтобы ехать дальше в ночные клубы или еще на какое-нибудь веселье.

Многие молодые люди, заполнявшие по вечерам улицы города, были не только пьяными, но и несовершеннолетними. Диана Фрай знала достаточно, чтобы не обращать на них внимания, когда проходила мимо. Так поступали все полицейские, если только они не сталкивались с явным хулиганством — дракой, нарушением общественного порядка, бранью или непристойным поведением. С пьянством несовершеннолетних можно было бороться только в самих пабах, хотя у полиции всегда находились более важные и срочные задачи.

Был вечер понедельника, и поэтому даже молодежи на улицах было мало, когда Фрай ехала по Гривз-роуд в сторону центра. Кружа по улочкам в конце пешеходной торговой улицы, она автоматически взглянула направо, где находилась Клаппергейт. Свет еще горел в окнах аптеки «Бутс» и ресторана «Макдоналдс». Троица молодых людей сидела, ссутулившись, на черной цельнометаллической уличной скамейке, поедала наггетсы из цыпленка и большие порции жареной картошки и готовилась добавить свои упаковки к горе мусора, которая уже скрыла пешеходную плитку.

Большинство магазинов погрузилось в темноту — город был отдан на откуп пабам и ресторанам. Фрай все еще не могла привыкнуть к смешению магазинов на улицах Идендейла. Днем на углу Клаппергейт можно было видеть небольшую пекарню с плетеными корзинами, старым велосипедом мальчишки-посыльного, украшенным гирляндами лука, и весело раскрашенным молочным сепаратором, стоящими возле входа. В нескольких шагах от пекарни находился магазин в стиле нью-эйдж[46], наполненный ароматами масел для ароматерапии, ароматизированными свечами и ярко блестящими магическими кристаллами. А между ними располагались «СпекСэйверс»[47], химчистка и дербиширский филиал Строительного общества.

Дальше, на Халли-роуд, перед офисом продавцов недвижимости рядом с базарной площадью, стояла пара лет тридцати, смотревшая на темные окна. Вполне возможно, они сравнивали цены на недвижимость в Кэч-Винд и Писенни-Бэнкс, наиболее живописных и популярных старых районах Идендейла, где по улицам между каменными стенами домов едва проезжала одна машина, а река бежала перед палисадниками, полными лобелий[48] и покрытых лишайниками каменных жерновов. «Интересно, почему они решили прийти к этому офису ночью? — подумала Диана Фрай. — Откуда и куда они направляются? Какие тайные планы вынашивают эти двое — только он и она?»

В дальнем конце площади ей пришлось остановиться на светофоре. Справа от нее спускались вниз по склонам холмов переулки, мощенные булыжником, с названиями вроде «Ворота хитроумного Джона» или «Вершина зудящего Ника». Все углы этих переулков были заполнены пабами, чайными и сувенирными лавками. Заведения напоминали опоздавших на праздник жизни, которые теперь вынуждены тесниться на подступах к главному торговому району. Да они и были опоздавшими, которых привлек рост количества туристов в двадцатом веке, а не желание изначально присутствовать в самом центре торгового города.

Фрай изучила информацию о своем новом месте службы и знала, что большинство из двадцати двух миллионов туристов, ежегодно посещающих Скалистый Край, так или иначе оказывались в Идендейле. Днем по рыночной площади иногда было невозможно проехать из-за огромного количества проезжающего транспорта и из-за машин, хозяева которых тщетно пытались припарковаться на вымощенных булыжником площадках рядом с общественными туалетами или пунктами сбора мусора.

Громадный фургон «Соммерфилд» пересек перекресток и направился в сторону недавно открывшегося на Фаргейт супермаркета, который занял место старинной бумагопрядильной фабрики. Сразу за перекрестком Кастелтон-роуд начинала взбираться на холм вдоль рядов сдвоенных домов из ракушечника. С обеих сторон от нее наползали на склоны плотно застроенные новостройки: дома окаймляли узкие извилистые дороги, которые неожиданно поворачивали и изгибались, следуя за рельефом местности. Выше дороги становились еще более узкими из-за многочисленных машин, припаркованных вдоль тротуаров одна за другой. Свободными здесь оставались только самые крутые склоны. При более крупных домах имелись гаражи и подъездные дороги, а вот те коттеджи, которые были поскромнее, явно не предназначались для жителей с личным транспортом.

Чем дальше от центра, тем новее становились дома, хотя построены они были все из того же белого камня. На самой границе города, там, где названия улиц начинались со слова «тупик», появлялись первые небольшие загородные усадьбы. Здесь на обочинах дорог росла зеленая трава. И, наконец, еще дальше жилье превращалось в разбросанные приусадебные участки и небольшие молочные фермы. В некоторых случаях было довольно сложно определить границу перехода города в сельскую местность — здесь здания ферм и конюшен переделывали в жилые дома, бок о бок с которыми располагались грязные скотные дворы. На полях за ними паслись черно-белые коровы, и все было пропитано деревенскими запахами.

Постепенно необходимость в строительстве нового жилья поднимет цены на землю, и город продолжит развиваться вширь. Хотя уже сейчас Идендейл занимал свою долину, которая пряталась за грядой холмов.

Повернув с Кастелтон-роуд на Гросвенор-авеню, Диана наконец припарковалась возле дома № 12. Когда-то это был солидный, отдельно стоящий дом — вилла в викторианском стиле на тенистой улице. Его входная дверь была окружена фальшивыми портиками, а в крохотные студии, расположенные под самой крышей, можно было попасть только по лестнице, когда-то предназначавшейся для слуг.

Квартира Фрай, расположенная на втором этаже, состояла из спальни, гостиной, ванной комнаты с душевой кабиной и крохотной кухоньки. На стенах были выцветшие от старости бурые обои, а рисунок на вытертом ковре походил на дикий узор из голубых, розовых и желтых красок, как будто был предназначен для того, чтобы надежно скрыть все, что прольется на пол. Если судить по неистребимому запаху, стоявшему в квартире, то за все прошедшие годы на этот ковер вылилось немало жидкостей, и Диане не хотелось даже думать о том, что именно это могло быть. Большинство жителей дома были студентами местного университета, который располагался в восточной части города.

Фрай приготовила себе сыр на тосте, чай и достала из холодильника, который подозрительно пах гнилой рыбой и луком, йогурт «Мюллер» с низким содержанием жира. Никакие чистящие вещества не могли уничтожить этот запах, но девушка и не собиралась держать в холодильнике большие запасы, предпочитая вместо этого лишний раз наведаться в магазин. Это была еще одна причина, чтобы не оставаться одной в квартире. На углу, всего в четверти мили, располагался магазин восточной кухни, где молодая пара, стоявшая за прилавком, выглядела достаточно презентабельно. Купленная там яичница с хлебом, приправленная дружеским приветствием, иногда бывала совсем не лишней.

Поев, Диана провела десять минут за легкими физическими упражнениями, расслабляясь после трудового дня, как она делала это после напряженной тренировки в додзё[49]. Девушка размяла мускулы и растянула хрящи и связки, а потом приняла душ и надела свое старое кимоно из черного шелка, на спине которого был изображен китайский дракон, а на груди — знаки Инь и Ян.

Она решила, что завтра возьмется за «Желтые страницы»[50] и выпишет адреса и телефоны местных центров боевых искусств. Конечно, ей не удастся найти такого же мастера по сётокан[51], какой был у нее в Варли, и ей наверняка придется привыкать к новой технике. Но она не могла полностью забросить свои занятия. Сейчас способность защитить саму себя была для нее особенно важна. Кроме того, Диана наслаждалась новым чувством силы и уверенности в себе, которое дало ей карате. Ну и, помимо всего прочего, занятия требовали полной концентрации, так что со своей работой и с сётокан она могла не думать больше ни о чем.

Фрай не слишком задумывалась об убийстве Лауры Вернон. У нее не было никаких данных, и ее мозг ждал новой информации, которая позволила бы ей включить дедукцию и начать анализировать всевозможные связи. Девушка ждала утра, когда на нее должен был обрушиться вал фактов и фактиков, которые будут представлены на брифинге и позволят ей наметить пути расследования, открыв перед ней так много возможностей.

На мгновение она вспомнила об одном пустяке, о некоем раздражителе, с которым, возможно, ей придется столкнуться в будущем. Речь шла о констебле Бене Купере. О детективе, который пользовался всеобщей любовью, о человеке, который вполне может встать у нее на пути… Перед глазами у нее появилась шестифутовая фигура мужчины с широкими плечами и идеальными зубами, которые он постоянно демонстрировал в самодовольной улыбке.

Мгновение Диана изучала его образ, а потом убрала его воображаемым ударом рукой в челюсть. Нет таких препятствий, которые нельзя было бы преодолеть. Проблем тоже нет, есть только испытания.

В конце концов она включила телевизор и посмотрела поздний фильм, прежде чем лечь в постель. Это был какой-то старый фильм ужасов, еще черно-белый. Со своего продавленного кресла Диана смогла, не отрывая глаз от экрана, засунуть руку под кровать и выудить оттуда двухфунтовую коробку «Торнтонз Континентал»[52]. Открыв ее, девушка засунула в рот венский трюфель. На экране женщина, идущая по пустой ночной улице, обернулась на звук шагов. На ее лицо упала густая тень, и раздался ее бесконечный крик.

В пяти милях от Гросвенор-авеню Бен Купер трясся в своей «Тойоте» по неровной дороге в сторону фермы Бридж-Энд, машинально поворачивая руль в нужных местах, чтобы избежать самых жутких выбоин. В некоторых местах дорогу починили, засыпав рытвины утоптанной землей и осколками кирпича. Первый же сильный зимний дождь, когда дорога превратится в русло реки, по которому несется водный поток с близлежащих холмов, смоет все это к чертовой матери.

Проезжая мимо, детектив заметил часть каменной стены, верхние камни которой уже успели упасть. Сама эта стена тоже опасно выгнулась в сторону поля. Мысленно Бен велел себе упомянуть об этом в разговоре с Мэттом, как о работе, которую он может сделать в свой следующий свободный день.

Купер сознательно старался переключиться на подобные, ничего не значащие вещи. Но его мысли все равно возвращались к делу Лауры Вернон. Это расследование легко забыть ему не удастся. Больше всего Бена потряс старый Гарри Дикинсон. За свою жизнь полицейский повидал немало людей, которые оказывались случайно связаны с серьезными преступлениями, но он не помнил у них такой смеси внешнего равнодушия и скрытого удовольствия.

Будучи не в состоянии найти быстрое объяснение поведению старика, он стал думать об основном подозреваемом, исчезнувшем Ли Шерратте. Купер не знал этого парня и никогда не имел с ним никаких дел. Но он помнил его отца, Джеки Шерратта, который был местным деревенским злодеем. И хотя сейчас старший Шерратт мотал двухлетний срок в Дерби за перепродажу краденого, в Идендейле его знали в основном как опытного браконьера.

И все-таки чаще всего мысли Купера возвращались к тому моменту, когда он обнаружил тело девочки. Внешние впечатления от этого наложились на эмоции и не хотели отступать. Даже прохладный вечерний ветер, задувавший в открытые окна «Тойоты», не мог унести запахи свернувшейся крови и мочи, которые, казалось, заполнили всю машину Бена. И даже пленка с записями «Левеллерз»[53] не смогла заглушить жужжание мух, откладывающих яйца во рту трупа, и карканья вороны с зазубренными крыльями, которая взлетела с лица девушки. Прямо у Купера перед глазами, как будто отпечатанные на ветровом стекле, виднелись образы вырванного глазного яблока и белой полоски бедра с черным завитком лобковых волос. Даже увидев тело в первый раз, он сразу же заметил, что девочка красила волосы в ярко-пурпурный цвет.

Это был далеко не первый его труп. Но со временем от таких зрелищ не становились легче. Особенно когда речь шла о трупе юной девочки. Полицейский знал, что будет видеть его неделями, а то и месяцами, до тех пор пока не произойдет что-то еще более страшное. Вот тогда, может быть, образ этой убитой исчезнет.

Кроме того, Купер чувствовал, что в коттедже в Мюрее, где жили Гарри и Гвен Дикинсон, было что-то не так. И их внучка Хелен Милнер тоже об этом знала. Но Бену не удалось подобрать этому определения, и он не смог обнаружить ничего, что можно было бы включить в отчет. Этому не было никакого логического объяснения. Детектив был даже не уверен, что атмосфера в коттедже была как-то связана с обнаружением тела Лауры Вернон. Но то, что в коттедже «Солнечные часы» было что-то не так, не вызывало у Бена никакого сомнения. Он был уверен, что не ошибается.

«Тойота» прогремела по мосткам для скота и въехала на двор фермы. Колеса расплескали свежий навоз, оставшийся после стада, прошедшего по дороге на дойку и обратно на поле. Группа телят, предназначенных для ярмарки в Бейкуэлле, замычала на автомобиль из отдельного загона, расположенного на периферии двора. Полицейский не обратил внимания на их мычание и слегка притормозил перед навесом, где стояли большой зеленый трактор производства компании «Джон Дир» и старенький «Ферги». На стене висело различное навесное оборудование, а брата нигде не было видно, хотя в это время он обычно занимался сельскохозяйственными механизмами.

Когда Купер подъехал к фасаду дома, у него замерло сердце. Две его племянницы, Эми и Джози, сидели верхом на стене, проходившей между дорогой и палисадником. Они не играли и не разговаривали, а болтали ногами, ударяя пятками в стену, а носками кроссовок поднимая клубы пыли. Девочки проследили за тем, как припарковалась «Тойота», но ни одна из них не улыбнулась. Бен увидел, что Джози, которой было всего шесть, недавно плакала. У нее были красные глаза, а из носа текло; на ее загорелых щечках протянулись следы от слез. На стене валялся заброшенный комикс, а на земле виднелась розовая лужица от растаявшего мороженого.

— Здравствуйте, девочки, — сказал Купер.

— Привет, дядя Бен. — Эми печально взглянула на него своими большими глазами, в которых светилась боль и непонимание того, откуда эта боль взялась. Она нерешительно взглянула на дом. Передняя дверь была открыта, но в доме царила тишина. Из сада вышла черно-белая кошка, которая приблизилась к порогу и остановилась, принюхиваясь к идущим из холла запахам. Потом она, видимо, поменяла свои намерения и быстро затрусила к сеновалу.

— Ма на кухне, — сказала Эми, предвосхищая вопрос детектива.

— А где папа? — поинтересовался тот.

— Сразу после дойки ему пришлось уехать в Бёрнтвуд. Чинить ворота.

— Понятно.

Купер улыбнулся девочкам, но ответной улыбки так и не увидел. Они совершенно не походили на тех детей, которые обычно с криком бежали ему навстречу. Но чтобы понять, что с ними произошло, ему не надо было задавать много вопросов.

На большой кухне он нашел свою невестку Кейт. Она напряженно передвигалась от стола к плите, как будто у нее был артрит или сильно повреждены ноги. Короткие волосы женщины были растрепаны, а пленка пота на лбу была, по всей вероятности, вызвана чем-то более серьезным, чем жара на дворе или жар от сковороды, которая стояла на зажженной конфорке, хотя в ней ничего не было. Кейт тоже совсем недавно плакала.

Увидев Бена, она выронила кухонный нож, который держала в руке, и как будто бы почувствовала облегчение. Обычно на кухне стоял аромат засушенных трав и свежеиспеченного хлеба, а иногда на ней пахло чесноком и оливковым маслом. Но сегодня запах был совсем другой. Это был запах дезинфектанта и каких-то еще более неприятных вещей. Внутренности Бена сжались в комок от нехорошего предчувствия.

— Что случилось, Кейт?

Невестка покачала головой и опустилась за сосновый стол: она была измучена необходимостью сохранять хорошую мину в присутствии девочек. Но даже мельком взглянув на них на улице, Купер мог бы сказать ей, что ее усилия пропали даром.

— Посмотри сам, — сказала женщина. — Бен, я больше так не могу.

Полицейский положил руку ей на плечо и увидел, как из глаз у нее вновь потекли слезы.

— Оставь все это мне, — сказал он, — и займись девочками.

Затем Купер вышел в коридор, который делил дом на две части, и посмотрел на лестницу. Когда он был ребенком, эти коридор и лестница казались ему очень мрачными. Стены и большинство деревянных панелей здесь были покрыты каким-то темно-коричневым лаком, а половицы по бокам от ковровой дорожки выкрашены в черный цвет. Сама дорожка уже давно потеряла свой первоначальный цвет под слоем грязи, с которой не могло справиться никакое количество моющих средств. Грязь проникала в дом на ногах отца Бена, его дяди, его самого и остальных их детей, на лапах трех собак, множества кошек и, иногда, других животных, которые приносились с полей для специального ухода. Теперь же все изменилось. На полу лежали ковры с толстым ворсом, стены были выкрашены в белый цвет, а сосновые панели зачищены до своего естественного золотистого цвета. Зеркала и картины на них подчеркивали и усиливали свет, падавший через небольшие окна в форме креста, расположенные в дверях по обоим концам коридора.

Однако ступени лестницы, легкие, воздушные и удобные, были сейчас для детектива страшнее, чем те, которые он видел в детстве. И то, что вызывало его страх, лежало где-то посередине первого лестничного пролета. Это была розовая пушистая тапка из ковровой материи, испачканная экскрементами.

Она лежала на боку, шокирующая и вульгарная в своей обыденности, и ее кричащий цвет сливался с цветом ковра. В животе у Купера все перевернулось, как будто он увидел перед собой только что извлеченный внутренний человеческий орган, брошенный на ступеньки.

Мужчина медленно поднялся по ступенькам, остановившись только для того, чтобы осторожно взять тапку двумя пальцами, как будто та была важной уликой.

На первой площадке Бен остановился и, склонив голову набок, прислушался у двери к высокому, полному отчаяния завыванию, которое доносилось из-за нее. Такие звуки не мог издавать человек — это были нечленораздельные звуки, которые могли принадлежать только больному животному.

А потом Купер открыл дверь, с силой надавив на нее, так как она упиралась в какое-то препятствие, лежавшее на полу. Когда же он наконец вошел в комнату, то оказался в таком хаосе, который ему не приходилось видеть ни на одном месте преступления.