Чёрный пёс

27

Бен Купер оперся на теплый от солнечных лучей камень, поднял бинокль и осмотрел окрестности. Свет уже стал менее ярким, и линия построек выглядела серой и двумерной. Впервые за много дней на небе появилось облако, которое двигалось с запада и закрывало садящееся солнце. Однако Бену был хорошо виден белый пикап, который подъехал по проселочной дороге, и три фигуры, которые теперь медленно двигались возле полуразвалившегося здания фермы.

— Теперь вся троица на месте, — сказал Купер.

— Дай посмотреть… — попросила Диана.

Бен осторожно передал ей бинокль и пошевелился, устраиваясь поудобнее. Он лежал ничком, стараясь держать голову ниже линии горизонта и понимая, что темная одежда делает его практически невидимым на фоне обнаженных скал.

— Гарри с собакой, — заметила девушка.

— Как всегда, — отозвался ее коллега.

— Кажется, что они просто стоят кружком.

— В это время они обычно уже направляются в паб. А сегодня что-то запаздывают. И еще — с какой стати Гарри и Сэм Били притащились на ферму? Для них гораздо проще встретиться с Уилфордом в пабе. Оба живут рядом с ним, а у Уилфорда есть транспорт.

Диана Фрай не отрывала бинокль от глаз. Купер наблюдал за ней — ему было интересно выражение ее лица. Она согласилась прийти с ним на Вороний склон после работы, но Бен знал: ему придется сильно постараться, чтобы убедить ее, что он опять не делает глупостей.

Два дня назад, когда Купер сидел здесь и вспоминал легенды о черных псах, живших на вершинах холмов, полицейский заметил удобное место для наблюдения с восточной стороны скалистых вершин, с которой ферма Торпа смотрелась как на ладони.

— Может быть, они пришли, чтобы помочь Уилфорду накормить животных? — предположила Диана.

— Каких животных? — улыбнулся Купер.

Фрай не понимала, что хочет найти, двигая биноклем из стороны в сторону и осматривая постройки. В этих разваливающихся сараях и загонах можно было спрятать все, что угодно. Если дойдет до того, что их придется обыскивать, это будет настоящий кошмар.

С правой стороны от построек девушка рассмотрела знаменитую компостную кучу. Сейчас она походила на громадную навозную лепешку, которую оставил какой-то монстр, проходя по холмам в сторону Мюрея. Даже с такого расстояния Диана смогла разглядеть струйки пара, поднимавшиеся с ее поверхности, и содрогнулась, представив себе аромат возле этой кучи, растекавшийся в вечернем воздухе.

— Сегодня там совершенно тихо, — заметила сотрудница полиции. — Животные, должно быть, уже все улеглись.

Купер иронически зафыркал, так что ей пришлось оторвать бинокль от глаз и внимательно посмотреть на него. Так же как и Бен, Диана была одета в джинсы и темную куртку. Девушке было неудобно лежать на твердой земле, и она чувствовала себя неловко от того, чем занималась. Фрай еще прекрасно помнила подробности вечера вторника, когда потащилась за Купером в ту хижину браконьеров, где их ждали одни неприятности, и теперь никак не могла понять, что заставило ее сделать это еще раз и почему она позволила уговорить себя заняться чем-то, что самой ей с самого начала казалось неправильным.

— Прости, — сказал ее коллега. — Что они сейчас делают?

— Ничего. А что, если жена Уилфорда сейчас что-то готовит и через пару минут они сядут за стол?

— Что ты сказала? — нахмурился Купер. — Они — что?..

— Я сказала «сядут за стол». Нам бы это тоже не помешало, Бен.

— О’кей, о’кей. Позже я угощу тебя китайской едой. Как тебе такой вариант? Мы пойдем к Фреду Квоку. У него лучшая кухня в Идендейле. Хочешь жареный вон тон[116]?

— Если б ты предложил прямо сейчас, то я согласилась бы даже на мясной пирог и гороховую кашу в «Пастухе».

Купер промолчал, но Фрай знала, что он сейчас просто смотрит на нее с этим своим молящим выражением на лице, которое ее злило и выводило из себя из-за того, какое влияние оно на нее оказывало. Это были те самые ощущения, от которых она уже давно пыталась полностью избавиться. Ощущения, которым она не так давно позволила выплеснуться наружу с жуткими последствиями. Но Фрай знала, что больше не позволит такому случиться.

— Я чувствую, что прав, Диана, — услышала она слова Бена.

Взглянув на него еще раз, девушка поняла, откуда берется эта его способность влиять на нее, поняла, из-за чего она позволила уговорить себя на эту сумасшедшую поездку, на это несогласованное с руководством наблюдение. Это была его убежденность, его невероятная уверенность в себе. Ведь все, что он сделал, — это соединил вместе несколько фактов и добавил к ним кучу незаконченных мыслей, идей и уверенности, которые были результатом его, и только его анализа. И итогом всего этого стала его абсолютная и непоколебимая уверенность в своей правоте. Диана видела, что Купер умеет верить, что он обладает убежденностью и подлинной страстью к тому, чем занимается. И именно это было в нем до смешного привлекательным.

— Бен, ты уже один раз сделал подобную ошибку, — все же напомнила ему Фрай. — А сейчас ты вообще отстранен от расследования. Тебе лучше отойти в сторону, иначе ты можешь пожалеть.

— А что я могу потерять? — огрызнулся мужчина.

— Тише, а то там, внизу, все узнают, что мы здесь!

— Уверяю тебя, со мной всё в порядке.

— О’кей, о’кей…

Прямо под ними находилась делянка леса, примыкающая к склону холма. Из нее доносились негромкие звуки лесных жителей, которые готовились или ко сну, или к своей ночной охоте. Лес тянулся на пятьдесят ярдов — туда, где виднелся выход кремневой породы на поверхность и где ничего не росло. А за спиной у них были торы[117] — выходы крупнозернистого песчаника, превращенные древними геологическими силами и погодными условиями в странные изломанные фигуры. Названия их были во многом связаны с мрачным воображением сельских жителей Скалистого Края: Лошадиный Камень, Камень — Вареное Яйцо, Женщина, Сошедшая с Ума.

«Да я сама сошла с ума, — подумала Фрай. — Хотя бы потому, что согласилась сюда прийти».

Купер знал, что должен вести себя с Дианой очень осторожно. Его коллега походила на туго сжатую пружину: одно неверное слово — и она тут же уйдет, оставив его одного. Правда, в присутствии Дианы Фрай было трудно не произнести это «неверное» слово, а Бену еще и хотелось о многом ее расспросить, раз уж они были не в офисе. Прежде всего ему очень хотелось узнать, что произошло между нею и Хитченсом во время их поездки в Йоркшир. Хотя этот вопрос лучше было бы приберечь на потом.

— Мистер Тэйлби все еще надеется получить что-то от Милнера? — спросил Купер, решив начать с более безопасной темы.

— Твоя диаграмма здорово его вдохновила. Диаграмма и то, что против Симеона Холмса нет никаких улик. Если Гарри Дикинсон кого-то прикрывает, то это должен быть Эндрю Милнер.

— Ну да. Сам Милнер ему совершенно безразличен, но он будет защищать его ради дочери. Ради остальной семьи.

— Семейная лояльность. Как ты сам сказал, очень сильный мотиватор.

— Да, похоже на то, — печально согласился Бен.

— Грэм Вернон довел Милнера до ручки. И тот вполне мог сломаться и отомстить.

— Его не только Вернон довел до ручки, но и его собственное семейство, которое постоянно напоминало ему о происшедшем. Особенно издевался над его слабостью Гарри. Если б старик узнал о том, что его зять в итоге совершил преступление, он наверняка почувствовал бы себя виноватым и в какой-то степени ответственным за все произошедшее. И попытался бы загладить вину. Я прямо вижу это.

Купер вспомнил свой первый визит в «Солнечные часы». Вспомнил испачканную пятнами крови кроссовку, которая стояла на кухонном столе, на номере газеты «Бакстон эдвертайзер», и напряженную атмосферу, словно толстым одеялом укутавшую все комнаты. Вспомнил старую леди, расстроенную чем-то гораздо более серьезным, чем невинная находка кроссовки пропавшей девочки.

— Интересно, было ли это причиной для ссоры, — сказал Купер, — и если да, то кто на чьей стороне был?

— В любом случае, — нахмурилась Фрай, намеренно не обратив внимания на его слова, — рассказ Милнера о том, где он находился в субботу вечером, с самого начала был полной ерундой.

— Ты так думаешь?

— Мы не смогли найти никого, кто бы его запомнил. Тем вечером он мог быть где угодно.

— Но на месте преступления его тоже никто не видел.

— Старший инспектор считает, что попробовать все равно стоит. Да и Милнера не сравнишь с Дикинсоном. Думаю, что сейчас мистер Тэйлби уже «колет» его в управлении.

Какое-то время Купер молчал, стараясь лечь так, чтобы ослабить боль в груди.

— Эндрю Милнер врет совсем по другой причине, — заявил он вдруг.

— Но ведь ты же сам сказал, что все совпадает!

— Конечно, совпадает. Совпадает с фактами. Но он не мог убить Лауру Вернон.

— Это еще почему?

— Просто потому, что не мог, — пожал плечами Бен.

— А ты знаешь, что ты псих? Всего на шаг от психушки, — сообщила ему Диана.

После этого они какое-то время хранили молчание. Их окружали звуки леса. Небольшая стайка галок сделала круг над соседним утесом. Их резкие, металлические крики заглушали все другие звуки, доносившиеся из долины, пока птицы постепенно не вернулись в свои гнезда.

Текли минуты, но ничего не происходило. Трое пожилых джентльменов все еще стояли возле припаркованного перед зданием фермы пикапа. Еще через полчаса солнце должно было окончательно скрыться за горами. Фрай вернула Куперу бинокль, а потом повернулась на бок и выудила из кармана куртки пакетик с разноцветными леденцами.

— Где-то я читала, что всегда надо брать с собой съестное, когда идешь в холмы. Для пополнения энергии, — сказала она.

Купер взял леденец и стал в задумчивости сосать его. Он смотрел на коллегу со слегка озадаченным выражением лица. Фрай как будто почувствовала на себе его взгляд и отвернулась, притворившись, что рассматривает что-то в лесу. Над долиной, оставляя за собой слабый след, пролетел в направлении Манчестера реактивный самолет.

— Диана… — осторожно начал Бен.

— Что?

— А что случилось с твоей семьей?

Фрай продолжала смотреть прямо перед собой. Ее челюсти сжались, а сухожилия на шее напряглись. Больше она никак не показала, что услышала его вопрос.

Купер изучал ее профиль, пытаясь настроиться с нею на одну волну, чтобы понять, как она себя ощущает. Но лицо женщины оставалось все таким же каменным и невыразительным, а глаза ее были устремлены на что-то, что могло прятаться глубоко в лесу или даже за ним.

Черный дрозд зашуршал под деревом сухими листьями, посвистывая и беседуя с самим собой. Где-то ниже по склону запуталась в ржавой проволоке куропатка. Послышался шум машины, которая ехала из Мюрея в направлении Идендейла.

— Если не хочешь, можешь не говорить, — мягко произнес Купер.

Диана повернула к нему голову. Ее губы сжались в узкую линию, но глаза оторвались от видимого только ей горизонта и встретились с его взглядом.

— Иногда я просто не могу понять тебя, Бен, — сказала она.

— Что же во мне такого загадочного?

— Почему вдруг ты решил, что сейчас самое время обсудить мою частную жизнь?

— Думал, что тебе захочется поговорить, пока мы ждем.

— А ты не сильно удивишься, если я скажу тебе, что больше всего на свете мне сейчас хочется заехать тебе по носу?

— На твоем месте я не стал бы этого делать. Крик боли выдаст наше местоположение.

— Как скажешь.

Еще пять минут они пролежали неподвижно. Скворец продолжал свой монолог среди листьев росших у подножия холма деревьев. Ветки одного дерева качались под тяжестью прыгающей по ним белки. Откуда ни возьмись появилась большая ночная бабочка — она хлопала крыльями перед глазами Дианы, пока та ее не прогнала. С Целины взлетела крупная неясыть.

Наконец девушка глубоко вздохнула.

— Органы опеки забрали меня из дома, когда мне было девять лет. Они объяснили, что родители развращают мою старшую сестру, которой тогда было одиннадцать. Причем и мать, и отец. После этого мы жили в приемных семьях, переезжая с места на место. Их было так много, что я совсем их не помню. Прошли годы, прежде чем я поняла, что мы нигде не задерживались надолго из-за моей сестрицы. Куда бы мы ни приезжали, от нее были одни только неприятности. Ее никто не мог обуздать. Но я на нее молилась и наотрез отказывалась с нею расстаться.

— А ты сама? — спросил Бен.

— Что — я сама? Хочешь узнать, развращали ли меня? Я не помню.

— Это…

— Сказала же, я не помню!

Скворец улетел в подлесок, на лету подавая сигнал об опасности. Белка застыла на ветке дуба, напрягшись всем телом и настороженно склонив голову.

Купер и Фрай автоматически пригнули головы и сильнее прижались к земле. Постепенно покой в лесу восстановился. Белка расслабилась и продолжила свой путь.

— Так что же произошло с твоими родителями? — снова вернулся к разговору Бен.

— Ради всего святого! Да откуда я знаю? Самое главное, я и не хочу знать. Понятно?

— А c сестрой?

Диана заколебалась. Когда она заговорила вновь, ее голос потерял свою былую твердость, а глаза опять стали смотреть в темноту, на что-то, что было видно только ей одной.

— Я не видела ее с того момента, как ей исполнилось шестнадцать. Она просто исчезла из одной из наших приемных семей и больше никогда не появлялась.

Ее голос затих, и Купер решил, что рассказ закончен. Но потом он услышал шепот, полный злобы и невысказанной боли:

— Конечно, она уже тогда сидела на героине.

Над их головами медленно пролетела стая выстроившихся клином гусей. Они хрипло перекликались друг с другом, демонстрируя свое присутствие в небе и сливаясь в единое целое, словно бы в одно живое существо, которое передвигалось как хорошо отлаженный живой механизм. Внизу, в долине еще продолжал работать одинокий комбайн. У него были включены фары, а шум и клацанье его лезвий, срезающих ячмень, далеко разносились по округе. Положение комбайна можно было определить по облаку пыли, сквозь которое в наступающих сумерках поблескивали его фары.

Фрай мечтала о том, чтобы ее воспоминания улетели вместе с гусями или чтобы они были измельчены лезвиями комбайна и исчезли в облаке пыли. Но кошмары вечно росли и колосились в ее сознании, а время их сбора все никак не наступало.

— Диана… — опять подал голос Купер.

— Ну что еще?

— Мне кажется, что это ты притащила меня к себе домой прошлой ночью.

— Кто же еще?

— Тогда… спасибо тебе.

— Не стоит благодарности. Но не надейся, что это войдет у меня в привычку. Уверяю тебя, что это была не самая веселая ночь в моей жизни.

— Понимаю.

Бен дососал леденец и протер линзы бинокля рукавом куртки.

— Хочу еще кое о чем спросить, Диана. Я почти ничего не помню о вчерашней ночи, — признался он. — Но что-то в голове у меня все-таки крутится. И вот об этом я и хочу тебя спросить. Никак не могу выбросить этого из головы.

Фрай превратилась в ледяную скульптуру, а руки и ноги у нее свело как от множественной судороги. Внутренности превратились в болезненный комок, и она отвернулась, моля Бога о том, чтобы Бен не увидел, как она покраснела. Как можно было надеяться на то, что он не запомнит этот невероятно неловкий момент? Она не представляла, что скажет ему. В голове ее воцарилась абсолютная пустота.

— Диана?.. — осторожно позвал ее коллега.

Девушка смогла только буркнуть что-то нечленораздельное, но этого оказалось достаточно, чтобы он продолжил:

— Я помню, что когда мы ехали к тебе, в машине играла какая-то музыка. Она настолько крепко по пьяни запала мне в голову, что я никак не могу от нее отделаться. Мне просто интересно, что это было — вот и всё.

— Ох, это просто смешно! — с облегчением рассмеялась девушка.

— Это была какая-то певица. Я-то все больше по «Уотербойз» и «Левеллерз»[118]… Но она тоже пела вполне прилично.

— Это была Танита Тикарам. Диск называется «Древнее сердце».

— Спасибо…

— Если хочешь, я дам тебе кассету. Ты сможешь ее переписать.

— Здорово…

И тут из кармана куртки Фрай раздался короткий звуковой сигнал.

— Вот черт! — проворчала она.

— Зачем ты вообще притащила с собой эту штуку?

Диана вытащила пейджер, отключила звук и посмотрела на номер.

— Звонит человек, с которым я пыталась связаться весь день, — пояснила она. — И вот наконец он перезвонил.

— Важный звонок?

— Это наш любитель птиц, Гэри Эдвардс.

— Так ты не забыла…

— А ты все еще считаешь, что это важно? Может быть, тогда мне лучше вернуться к машине и перезвонить ему?

— Давай, — согласился Купер, немного поколебавшись.

Диана выпрямилась и стала пробираться через россыпи булыжников в сторону парковки, которая располагалась в нескольких сотнях ярдов под ними, возле «Старой мельницы».

— Скоро увидимся, — сказала она Бену.

— Конечно.

«Черт возьми! — подумал Купер. — Как раз в тот момент, когда я собирался спросить про Хитченса…»

Он опять поднял бинокль. Теперь ему приходилось напрягать зрение, чтобы увидеть фигуры возле пикапа. Казалось, что все они склонились над каким-то листом бумаги и что-то обсуждают друг с другом, кивая, как будто решали кроссворд или что-то в этом роде.

Через несколько минут после того, как Диана ушла, Бен увидел, как две смутные фигуры двинулись в сторону от дома. Полицейский понял, что они движутся вдоль проселка, который вел с территории фермы. Третья фигура осталась и теперь стояла, опираясь на пикап.

Купер проследил, как два человека прошли через первые ворота и двинулись вдоль все того же проселка в сторону шоссе. Когда они пересекли проселок и подошли к дыре в заборе, которая выходила на тропинку, идущую на Целину, он понял, что должен идти вслед за ними.

Бен взглянул на часы. Почти восемь. Кто еще говорил что-то о восьми часах вечера? Он мысленно перебрал всю информацию и вспомнил об отчете Фрай о встрече с Шарлоттой Вернон. Каждый вечер в это время женщина посещала место на Целине, где было найдено тело ее дочери.

— Значит, давайте повторим все еще раз, мистер Эдвардс, хорошо? — предложила Фрай. — Вы стояли на Вороньем склоне возле груды камней, когда увидели старика с черной собакой, который прошел в самом конце тропинки, которая проходила у подножия холма.

— Нет, — ответил ее собеседник.

— Что значит «нет»? Это указано в вашем заявлении!

— Ничего подобного. Откуда вы вообще это взяли?

Диана смотрела сквозь ветровое стекло своего автомобиля на освещенные передние окна «Старой мельницы». Она все еще не знала точно, чего хочет добиться от этого орнитолога-любителя. Гэри Эдвардс уже заявил ей, что он абсолютно уверен, в какое время видел старика. У него точные часы, и он абсолютно уверен во времени, сказал он и пояснил, что привык точно фиксировать время наблюдений.

Хотя сейчас, кажется, девушка что-то нащупала. Она быстро просмотрела заметки, которые сделала, когда читала отчет о беседе с ним.

— Вот передо мной заявление, которое вы, мистер Эдвардс, подписали, — сказала она затем. — Я сейчас зачитаю вам отрывок. Слушайте: «В бинокль я увидел голову собаки. Она просматривалась через подлесок. Голова была наклонена к земле, и собака обнюхивала ветку. Она была черная».

— Правильно, — подтвердил орнитолог.

— Дальше вы рассказали: «А потом я увидел мужчину, который был с этой собакой. Это был старик в кепке. Он двигался влево от меня. Шел спокойно, а не бежал. Я убрал бинокль и увидел, как мужчина с собакой исчезли в лесу. Все это произошло возле ручья, который течет вдоль тропинки, которая называется пешеходный маршрут “Иден Вэлли”».

— Ну-у…

— Значит, собака была черной.

— Нет, я этого не говорил.

— Так вот же это написано! И вы это подписали. «Она была черная», — это ваши собственные слова.

— Вы меня совсем не слышите. Так же, как и тот, другой. Тот вообще ничего не слушал.

— Вы говорите о сержанте Ронни?

— Вот именно. О нем. Он записывал все, что хотел услышать, нет? Послушайте меня — через бинокль я видел только голову собаки. И голова была черная.

— И?..

— Так что вся собака могла быть вовсе не черной. Теперь поняли? Я точно не могу сказать, потому что убрал бинокль, понимаете? Я мог бы определить ее цвет только тогда, когда она вышла на открытое пространство. Но к тому времени освещение стало очень обманчивым. Было поздно, и солнце уже почти село. В этом случае у вас могут быть проблемы с светоопределением.

— О’кей, я вас поняла. Но, по вашему мнению, собака была черной, правильно?

— Нет. Понимаете… мне кажется, что она была скорее черно-белой.

— Почему? Вы же только что сказали…

— Просто собаки этой породы обычно имеют такой окрас. Когда их показывают по телевизору, то они почти все черные с белыми пятнами. Считается, что это хорошая маскировка, чтобы овцы не видели их на склоне холма.

— Вы это о чем? — удивилась Диана.

— Помните «Человек и его собака»[119]? Так вот, это была пастушья собака, с лохматой шкурой. Называется бордер-колли[120].

— Это был лабрадор. Вы же точно видели черного лабрадора!

— Да послушайте же, что вам говорят! И все точно запишите, ради всего святого! Уж лабрадора от колли я как-нибудь сумею отличить. Это был бордер-колли. Черно-белый. Я в этом абсолютно уверен.

— Мне кажется, — вздохнула Фрай, — нам лучше всего встретиться завтра утром и зафиксировать ваши новые показания, мистер Эдвардс. Хорошо?

— Как скажете. Но только быстро, потому что в районе пустоши Стэнтон видели пару бекасов.

Закончив разговор, Диана Фрай вдруг вздрогнула и чуть не уронила телефон: она вспомнила еще кое-что. Это была фотография Лауры Вернон. Ее полный вариант, из которого потом увеличили голову девушки, чтобы использовать ее при поисках. Фрай видела это фото лишь однажды: оно случайно попалось ей на глаза, когда девочка еще официально считалась пропавшей без вести. Лаура была сфотографирована в саду «Вершины», счастливая и улыбающаяся в солнечном свете. А у ее ног на фотографии лежала собака. Черно-белая бордер-колли.

Стюарт Тэйлби пригласил инспектора Хитченса к себе в кабинет. Было уже поздно, но их высокие должности не позволяли им заводить разговор о сверхурочных.

Оба полицейских были взвинченными и усталыми. Они ждали результатов дактилоскопической экспертизы сделанной вечером находки и боялись об этом говорить, однако понимали, что результаты экспертизы могут оказаться решающими для следствия. Тэйлби так часто во время этого расследования возлагал все свои надежды на результаты криминалистических экспертиз, что боялся вслух высказать надежду на то, что на второй кроссовке будут найдены следы пальцев не только Лауры Вернон. Ему не хотелось искушать судьбу. На поиски этой второй кроссовки они затратили черт знает сколько человеко-часов. А нашли ее практически у себя под носом: она спокойно лежала между стволами кустарников, которые росли с внутренней стороны нижней стены усадьбы.

Обрыдавшегося Эндрю Милнера полицейские отправили домой, предупредив его, что он может понадобиться снова, и дружески посоветовав ему во всем признаться жене.

— Так значит, Маргарет Милнер была права, когда утверждала, что они с Шарлоттой Вернон не любовники, — начал разговор Стюарт. — Правда, она ничего не знала о секретарше. М-м-м… А вам не приходило в голову, что Грэм Вернон мог все знать об этой интрижке?

— Ну конечно, — Пол прищелкнул пальцами. — То, чем он держал Милнера за горло, не имело никакого отношения к возможной потере им работы. Вернон просто знал этот его грязный секрет.

— И использовал это знание на всю катушку. В результате Эндрю не посмел действовать, даже когда Вернон подкатился к его собственной дочери.

— Значит, Милнера мы можем вычеркнуть?

— Нет. Ненависти там хоть отбавляй. И по отношению к Вернону, и по отношению к себе, любимому. Ее надо было куда-то направить. — Ссутулив плечи, Тэйлби устало облокотился на свой стол. — Так что я и рад бы исключить Эндрю Милнера, но пока еще рано. Сначала надо получить полную информацию о его передвижениях в ту ночь. Бедняга… Он даже не может изменить показаний и заявить, что был у возлюбленной.

Стюарт сердито посмотрел на инспектора, который поднял брови, то ли удивившись, что тот использовал такое старомодное слово, то ли не поняв его симпатии к подозреваемому. А может быть, тут имело место и то и другое. «Может быть, я становлюсь слишком стар для этой работы, — подумал Тэйлби, — если даже мои подчиненные позволяют себе смеяться надо мной? Может, действительно стоит перейти в отдел развития в главном управлении полиции графства в Рипли? Им нужен старший инспектор, чтобы возглавить группу по развитию производственного процесса. Знать бы еще, что это такое!..»

— У нас ничего нет против Эндрю Милнера, — напомнил ему Хитченс.

— Да знаю я, черт побери!

— Из других имен в списке — у Симеона Холмса полное алиби. В то время он был на расстоянии двадцати миль от места преступления, и тому есть свидетели.

— Байкеры, — проворчал Стюарт.

— Ну, эти не очень-то похожи на «Ангелов ада»[121], сэр. Вы удивитесь, какие типажи собираются, одетые в свою лучшую кожу, в Мэтлок-Бат по уикендам! Приезжают даже женатые пары с детьми. Многим из них больше пятидесяти.

Тэйлби решил, что Пол Хитченс ему активно не нравится. Из-за его молодости и этой снисходительной улыбочки. Скорее всего, он далеко пойдет. И очень скоро станет старшим инспектором… Что, черт возьми, значит это «развитие производственного процесса»? Стюарт вспомнил, что еще три старших инспектора в отделе развития возглавляли группы стратегического планирования, обеспечения качества и развития нормативно-правовой базы, но это тоже не сильно помогло ему понять, в чем заключается их работа.

Хитченс же тем временем загибал пальцы, как учитель в начальной школе:

— Мы знаем, что Ли Шерратт вполне мог там быть. Он мог быть тем молодым человеком, с которым разговаривала Лаура, но мудро держит язык за зубами. Без данных криминалистической экспертизы мы его не прижмем. Никто из видевших того молодца не может его толком описать.

— О’кей. Тогда возьмем отца, Грэма Вернона.

— Да, сэр, — Хитченс загнул еще один палец; это выглядело так, как будто он показывает непристойный жест старшему офицеру. — Грэма Вернона видел и опознал Гарри Дикинсон. Но мистер Вернон наверняка вышел на поиски Лауры, которая не появилась на обеде. Это вполне естественно. Совершенно невинное объяснение. Какое-то время он ее искал, может быть, даже позвал несколько раз по имени, а потом разволновался, что ее не слышно и не видно, вернулся домой и позвонил нам. Именно так и должен был вести себя обеспокоенный отец.

Наверное, на лице Тэйлби слишком ясно было написано, что он думает о Верноне.

— Я знаю, что он вам не нравится, сэр, — недовольно кивнул Пол. — Но мы не можем полагаться на наши чувства, сэр. Нам необходимы доказательства.

Было заметно, что Хитченс начал заводиться. «Яйца курицу учат», — именно это выражение пришло в голову старшему инспектору. Он хотел одернуть Хитченса и взять беседу под свой контроль, но не мог остановить это словоизвержение. В словах инспектора было что-то от неизбежности.

— А Гарри Дикинсон? — с сомнением посмотрел на инспектора Стюарт.

— Да, теперь возьмем Гарри Дикинсона. Он абсолютно точно там был, — Хитченс посмотрел на свои пальцы. Было видно, что полицейский сбился со счета. Он уже загнул пять пальцев и теперь искал шестой. — Но был ли он там в нужное нам время? Никто не может ответить на этот вопрос утвердительно. Даже птицелов-любитель не дает его четкого описания.

— Но он нашел тело, Пол.

— Ну, если быть до конца точным…

— Да знаю я!

Тэйлби понимал, что теряет контроль над ситуацией. Он не имел сейчас права выходить из себя. Но как еще можно пережить это бесконечное ожидание? Чем эти эксперты там занимаются? Естественно, Стюарт знал, как сложно бывает снять отпечатки со старых следов на кожаной поверхности. Это могло занять долгие часы, и все они молились о том, чтобы преступник трогал кроссовку именно за ее наружную, кожаную часть и обязательно потными руками. Только не за шнурки и не за матерчатую внутреннюю поверхность! И чтобы его отпечатки были у них в картотеке…

Если им удастся получить его отпечаток, расследование вновь встанет на рельсы и они смогут заняться сравнением его пальцев с уже известными пальцами преступников. Если же нет, они опять на всем ходу врежутся в кирпичную стену.

— Возможно, нам придется дактилоскопировать весь молодняк в Идендейле, — предположил Хитченс с видом полного удовлетворения.

— А также переловить всех лис в округе, чтобы определить, которая из них тяпнула Лауру Вернон, — мрачно поддержал его старший инспектор. — И результаты будут приблизительно такими же, как результаты всех проведенных до сегодняшнего дня экспертиз.

— Это вполне могла быть лисица, — согласился Пол. — Но и собаку тоже исключать нельзя.

— Конечно, — кивнул Стюарт. — А нам больше ничего и не остается. Естественно, это могла быть и чертова собака.

Но есть ли у Вернонов собака? Боже, неужели этого никто так и не выяснил? Нажимая на кнопки своего мобильного, Диана удивлялась, как можно было пропустить столь очевидную вещь. Или все были настолько зациклены на Гарри Дикинсоне? Девушка раздраженно постучала по торпеде автомобиля. Верноны не отвечали.

И что же теперь делать? Конечно, она может связаться со старшим инспектором Тэйлби или инспектором Хитченсом и спросить у них совета. «Но что предложил бы ей в этой ситуации Бен?» — задумалась Фрай и вдруг услышала его ответ так ясно, как будто он сидел рядом: «Шейла Келк, уборщица в доме Вернонов». Ее адрес был в папке с делом Лауры, в офисе. Надо только позвонить дежурному и узнать у него телефон ее дома в тупике Уай.

Казалось, миссис Келк пришла в ужас, когда Диана назвала себя, как будто ее скромный дом в муниципальной застройке, из которого она говорила, был полон страшных тайн.

— Я хочу задать вам один вопрос, миссис Келк, — сказала сотрудница полиции. — У Вернонов есть собака?

— Нет, что вы! — ответила Шейла. — Миссис Вернон их не любит.

— Существует фотография, на которой Лаура снята в гостиной с черно-белым колли. Может быть, у них была собака, когда был сделан этот снимок?

— Нет. Мне кажется, что это собака садовника. Лаура всегда любила животных. И лошадей, и собак, и других. По-моему, она однажды упомянула об этой собаке, когда я протирала все эти рамки в стеллаже. Она мне даже имя ее сказала, но я его позабыла, — рассказала уборщица.

— Собака садовника? Значит, на фото собака Ли Шерратта? — уточнила Фрай.

— Нет, нет, не его. Кто такой этот Ли Шерратт? Он никогда не был садовником. Да и не тот он человек, чтобы заводить животных. Он скорее будет по ним стрелять, чем ухаживать за ними… Нет, это садовника, который был до него. И фото сделали где-то около года назад.

— А кто это был, миссис Келк? Тот, кому принадлежала собака?

— Это был старый садовник. Прошу прощения, но это было еще до того, как я поступила к ним на работу, понимаете? — объяснила Шейла. — Я не знаю его имени. Лаура говорила, что приходил какой-то старик. Странный старик из деревни.