Чёрный пёс

25

Старик с прямой спиной сидел на пластиковом стуле в комнате для допросов и смотрел на Стюарта Тэйлби и Диану Фрай с холодным достоинством, как будто был единственным человеком в комнате, который точно знает, как себя вести.

— Допрос начинается в пятницу, двадцать седьмого августа в четырнадцать тридцать. На нем присутствуют старший инспектор Тэйлби…

— Констебль Фрай…

— Прошу вас назвать свое имя под запись, сэр, — обратился Стюарт к Гарри.

— Меня зовут Гарольд Дикинсон.

— Вам полагается адвокат, мистер Дикинсон. У вас есть свой или вы предпочитаете воспользоваться дежурным адвокатом?

— Мне они не нужны.

— Вы в этом уверены?

Гарри проигнорировал этот вопрос и стал ждать следующего. Казалось, он хочет показать полицейским, что под запись или нет, но иногда разговоры — это бесполезная трата времени и усилий.

— Вы получили питание и вам предоставили возможность отдохнуть? — продолжил Тэйлби задавать формальные вопросы. — Вам была предоставлена возможность сделать телефонный звонок?

— Где моя собака? — спросил арестованный.

— За вашим псом присматривают, мистер Дикинсон, — ответила Фрай.

— У меня она, а не он, — произнес старик с нескрываемым презрением.

— Нам необходимо задать вам несколько вопросов, мистер Дикинсон. — Старший инспектор посмотрел на него через стол.

Взгляд у Гарри был абсолютно равнодушным. Ему каким-то образом удалось заставить свой бумажный костюм выглядеть так, будто его только что доставили из магазина «Маркс и Спенсер»[111], а одноразовые шлепанцы на его ногах казались модными ботинками, которые накануне тщательно отполировали.

— Спрашивайте, — ответил он.

Допрос Гарри, с небольшими перерывами, продолжался весь день. Полицейские внимательно следили за тем, чтобы он вовремя получал пищу, достаточно отдыхал, и постоянно спрашивали у него, не нужны ли ему услуги адвоката. Закон о полиции и доказательствах в уголовном праве[112] обязывал их убедиться, что он правильно понимает вопросы, не устал, не испытывает каких-либо неудобств и не находится под влиянием препаратов, изменяющих его сознание, а также что он регулярно питается и имеет доступ к туалету.

Команды допрашивающих постоянно менялись в надежде на то, что его смогут сломать изменения в тактике допроса и в задаваемых вопросах. Кроме того, это позволяло офицерам заниматься нудной работой по прослушиванию записей и их расшифровкой. В перерывах они могли сами проанализировать свои результаты и обдумать стратегию следующего допроса. К тому же допрашивающим тоже требовался отдых, особенно после часа, проведенного в компании Гарри Дикинсона.

— Послушайте, Гарри, мы все знаем, что старики тоже иногда испытывают похоть. Ведь с возрастом сексуальные желания не исчезают совсем, правда? А, Гарри? Это же совсем не так, как думают некоторые. Так что я думаю, что молоденькие девочки все еще возбуждают вас, не так ли? — Перегнувшись через стол, инспектор Хитченс смотрел прямо в лицо арестованного. Он пытался рассмотреть трещину в этом монолитном фасаде, ожидая увидеть хоть какую-то реакцию на свои вопросы. — Просто не очень приятно осознавать, что твой милый дедушка все еще заводится от присутствия молоденьких женщин, совсем как раньше, когда он сам был молод. Поэтому легче притвориться, что такого не бывает, верно? Как говорится, с глаз долой — из сердца вон… Ведь то, о чем не знаешь, не болит… Но мы-то с вами понимаем, что это не так, правда, Гарри?

Дикинсон не ответил, закуклившись в своем молчании и глядя на Пола как на деревенского дурачка.

— И иногда все это может зайти очень далеко. Когда уже совсем перестаешь себя контролировать. Правильно, Гарри?

Старик пренебрежительно приподнял одну бровь, как бы показывая, что он достаточно знает о том, как держать себя в руках.

Все полицейские, принимавшие участие в допросах, имели специальную подготовку в области техники ведения допросов. Ключом к успешному проведению допроса, который включает в себя следующие этапы: знакомство, объяснение причин и целей допроса, совместное сотрудничество и получение результатов, — являются открытые вопросы. Основной целью допрашивающего является вывод допрашиваемого на все более высокий уровень вопросов — на открытые вопросы, начинающиеся со слов «кто», «что», «почему», «когда», «где» и «как», после которых уже следуют зондирующие[113] вопросы. По теории, если допрашиваемый в чем-то лжет, он не сможет продолжать лгать, отвечая на подробные зондирующие вопросы. В то же время закрытые вопросы, требующие только односложных ответов, были слишком большим соблазном для людей, подобных Гарри.

— У нас есть заявление мистера Гэри Эдвардса, орнитолога-любителя, который видел человека, похожего на вас, проходившего по тропинке недалеко от того места, где было найдено тело Лауры Вернон. Этот человек шел в сопровождении собаки. Это были вы, мистер Дикинсон? — спросил Хитченс.

Диана Фрай с надеждой посмотрела на старика, который открыл рот, чтобы заговорить. Он выглядел расслабленным и успокоившимся и в то же время держался слегка отстраненно от всего, что происходило в комнате для допросов, которая вполне могла вызвать приступ клаустрофобии. По иронии судьбы на него, казалось, совсем не действовал стресс, в котором находились проводившие допросы офицеры. Они нервничали от того, что скоро им придется предоставить ему очередную возможность отдохнуть, так и не достигнув какого-то прорыва в своей деятельности.

— А этот любитель — наблюдательный парень, а? Он что, описал цвет моих глаз и все такое? — поинтересовался Дикинсон.

— Мистер Эдвардс видел старика…

— А вы считаете, что все старики похожи друг на друга? — уточнил арестованный с улыбочкой, которая была способна вывести из себя любого.

«Не относящиеся к делу и глупые замечания допрашиваемого не должны приниматься во внимание», — гласит учебник. Но полицейские с радостью хватались за любое высказывание Гарри Дикинсона, и не важно, относилось ли оно к делу или нет, и было ли оно глупым или умным. Ведь это была хоть какая-то реакция с его стороны, что-то большее, чем его каменный, высокомерный взгляд.

У Гарри же был вид человека, который с христианским смирением переносит глубочайшее неуважение к своей персоне. Он не давал своим противникам никаких эмоциональных зацепок, кроме мрачной и неизменной неприязни.

— Вы придерживались той же политики в отношении вашей жены, Гарри? — не сдавался, пытаясь разговорить его, Пол. — Меньше знаешь — крепче спишь? Все равно от женщин нельзя ждать ничего хорошего, что бы ты им ни говорил. Поэтому лучше им вообще ничего не рассказывать. Не так ли? Они счастливы с тем, что сами себе придумывают. Вы ведь именно так думаете, Гарри?

Дикинсону очень хотелось заполучить назад свою трубку, но он не мог доставить сотрудникам полиции удовольствие отказать ему. Старик смотрел то на Хитченса, то на Фрай с пустым, слегка озадаченным выражением лица, как будто не мог понять, что это они делают в его комнате?

— А может быть, Гвен все известно о ваших делишках, а, Гарри? Может быть, она согласится нам о них рассказать? Она ведь у нас здесь, Гарри. Ее как раз допрашивают в другой комнате. Как вам это нравится? — наступал инспектор.

— А кто будет кормить мою собаку? — поинтересовался арестованный.

Бен Купер сидел в комнате Отдела уголовных расследований и просматривал сводки о преступлениях, совершенных за последние сутки. Голова у него трещала так, словно в ней работал пневматический молоток. Он ощущал жуткий привкус в пересохшем рту, и все его тело ныло от боли. Сержанту Ронни Бен объяснил, что раны у него на голове — это результат несчастного случая, произошедшего на ферме, и ему пришлось в течение получаса выслушивать поток шуток, связанных в основном с поведением овец в брачный период. При этом желудок у Купера бурлил, и ему приходилось бороться с желчью, которая подступала к самому горлу.

Утром Бен проснулся, совершенно не понимая, где находится, — незнакомая кровать в незнакомой квартире и никаких мыслей о том, как он здесь оказался. Было только ощущение пульсирующей головной боли и малоподвижного из-за подсохших ран тела, что он понял сразу же, как только попытался встать. На тумбочке возле кровати полицейский обнаружил записку, нацарапанную на старом конверте: «Вызвали в офис. Советую сказаться больным. Что бы ты ни сделал, не хочу об этом знать». Его затуманенному сознанию потребовалось несколько минут, чтобы догадаться, кто такой этот ДФ, чья подпись стояла под запиской.

Потом в голове у Бена появились короткие обрывки каких-то серых воспоминаний. Он вспомнил о походе в додзё, о звонке Хелен Милнер и о том, как его подставила Диана Фрай — как она спланировала свои издевательства над ним. Теперь ему было абсолютно очевидно, что эта женщина намеренно разрушила его отношения с Хелен и задумала унизить его в присутствии его друзей по додзё. Она специально не сказала ему, что у нее четвертый дан черного пояса, когда он хвастался своими познаниями и пригласил ее на дружеский спарринг. Она ему солгала, и когда он узнал об этом, то скрылся в совершеннейшей ярости.

Потом Купер смутно припомнил паб возле автобусной остановки. Это был уже третий паб, в который он попал, и Бен вспомнил, что там что-то произошло. Но начиная с этого момента, его память как отшибло. Что там было связано с этими свиньями? Кажется, что-то было… Но это ни в коей мере не объясняло, как он оказался в кровати Дианы Фрай и откуда у него все эти раны. Она что, избила его? Это тоже выглядело не так уж неправдоподобно. Ведь она же в фигуральном смысле пыталась дать ему по зубам при любом удобном случае!

Даже теперь, находясь в офисе и заставляя себя работать, Бен Купер понимал, что вспомнил далеко не все. А думать он мог только о больших черных псах — в его понимании это были те самые несчастья, которые выбили у него из-под ног почву, наступая одно за другим.

Потом Бен вспомнил о матери в больнице и застонал. Как только он мог забыть о ней и совершить подобную глупость?! Затем в его памяти всплыла и беседа с суперинтендантом Джепсоном, и он грязно выругался. Наверняка все это тоже происки Дианы Фрай — она снюхалась с инспектором Хитченсом и слегка надавила на него. И произошло это, без сомнения, в тот раз, когда они вместе провели ночь в Йоркшире… Очень мило. С этим действительно не поборешься.

Следующим появилось воспоминание о том, как он солгал матери, и Купер содрогнулся от стыда. А то, что Хелен Милнер отказала ему, и вовсе наполнило его отчаянием. Он вообще никому не нужен. И вот теперь он показал себя полным идиотом, напившись прошлым вечером до чертиков и натворив бог знает что еще… Лучше всего отправиться на ферму и утопиться в выгребной яме. В голове у Бена не было ничего, кроме рычащих и огрызающихся черных псов. Черных псов и свиней.

В сводку происшествий вошел отчет о трех молодых людях, получивших повреждения в ночной стычке в Идендейле. Сообщалось, что это была разборка между пьянчугами. Сами молодчики молчали как убитые, и их отправили домой. У полиции были дела поважнее — кражи со взломом и кражи из машин, а также нападение на офис Ассоциации строителей с целью ограбления.

Кроме того, сержант Ронни рассказал Бену, что поступило заявление об изнасиловании в Мюрее, за которое в качестве подозреваемого задержали Гарри Дикинсона. Купер покачал головой и перерыл все ящики своего стола в поисках обезболивающих, но так ничего и не нашел. Сегодня утром у него все шло наперекосяк. Абсолютно все.

Немного позже в отделе появилась Диана Фрай. Бен не смел поднять на нее глаза, не зная, что ей сказать. Да и что вообще надо говорить женщине, в постели которой ты проснулся, не соображая, что между вами произошло за последние несколько часов? Единственным выходом было позволить ей заговорить первой, если она, конечно, захочет.

Но Фрай заставила его мучиться еще несколько минут, разбирая бумаги на собственном столе, делая какие-то заметки и отвечая на телефонный звонок. Постепенно она приблизилась к тому месту, где сидел Бен. Он ощущал ее присутствие, но не поднимал глаз, давая ей возможность первой начать беседу.

— Выглядишь просто кошмарно, — заговорила она наконец.

— Спасибо, — выдавил из себя ее избитый коллега. — Я и чувствую себя так же.

Диана прошла мимо его стола. Купер посидел в оцепенении еще несколько минут, пока она не вернулась с кучей отчетов в руках.

— Хочешь парацетамол или что-то в этом роде? — предложила констебль.

— Спасибо, переживу.

— Только не наблюй на собственный стол. Я ненавижу запах блевотины.

— Да со мной всё в порядке. Правда.

— Тогда хорошо.

Даже в этом своем одурманенном состоянии Бен ощущал, как Фрай колеблется, возвышаясь у него за спиной, как зловещая матрона. В ней не чувствовалось вины — было только некоторое подобие возмущения, вкупе с небольшим беспокойством. Купер еще раз стал обдумывать варианты сценариев того, что произошло накануне. В его воспоминаниях все еще имелись громадные черные пятна — в частности, он никак не мог придумать, куда отнести историю со свиньями. Но неожиданно он понял, что сделал что-то ужасное и совершенно глупое. Так что же от него ожидают услышать? Может быть, извинения? Но как можно извиняться за то, чего ты совершенно не помнишь?

— В любом случае — спасибо, — произнес он чуть слышно. — Спасибо, Диана, за… за все.

Она тяжело вздохнула, положила бумаги на свой стол и подошла к нему. Купер вздрогнул от этого движения и от того, что она оказалась в такой близости от него.

— Не знаю, можно ли с тобой об этом говорить… Ты знаешь, что мы задержали Гарри Дикинсона? — спросила она.

— Я слышал об этом, — ответил Купер и взглянул на девушку. Она смотрела на него со смесью жалости и печали. Вот это уже получше!

— И что он показывает? — спросил Бен.

— Черт побери, его гораздо больше волнует его окаянная собака! — фыркнула Фрай.

— А где эта девочка, которая обвиняет его в нападении?

— В изнасиловании. С ней сейчас работают.

— И что же, мистер Тэйлби и мистер Хитченс считают, что смогут расколоть Гарри и заставить его признаться?

На лице Дианы появилось задумчивое выражение, и она придвинула стул к столу своего коллеги, после чего безразличным жестом отодвинула в сторону несколько папок и освободила себе место, на которое смогла опереться.

— Все это выглядит довольно смешно, — сказала она. — Ребята рассказывают, что когда пришли его брать, он вел себя так, словно давно их ждет. Сказал что-то вроде: «Быстро вы, ничего не скажешь…» И всё. Но сейчас у меня такое ощущение, что он озадачен нашими вопросами. Как будто мы все время задаем ему неправильные вопросы, а он не может понять, почему.

— Ощущение, Диана?

— Ну да. А что такого?

— Да ничего…

Купер был занят тем, что царапал что-то своей шариковой ручкой на клочке бумаги. Туман в его голове постепенно улетучивался, и за ним уже просматривались неровные пятна света. Это было лучше парацетамола, если речь шла о том, чтобы заставить мозг работать.

— Что ты там делаешь, Бен? — спросила девушка.

— Мне кажется, что ты права насчет этих вопросов, которые вы задаете. Вот посмотри сюда. Здесь должна быть какая-то связь.

На листе была изображена грубая диаграмма с линиями, соединяющими членов семейства Вернонов и Милнеров. Старик Гарри Дикинсон был соединен линией с Лаурой Вернон, потому что нашел ее тело; его зять Эндрю Милнер был связан с Грэмом Верноном из-за бизнеса; Хелен Милнер — с Грэмом из-за того, что произошло на вечеринке; а кузен Хелен Симеон был ухажером Лауры и помогал Гарри с его друзьями на ферме. Здесь же волнистая линия соединяла того же Гарри с Грэмом Верноном из-за их предполагаемой встречи по неизвестной причине.

Диана указала на имя Гарри.

— Если точно, то он…

— …не находил этого тела, я знаю, — кивнул Бен. — Он нашел только кроссовку.

— Да и то не он сам, а его собака.

— Но та встреча с Верноном, о которой он говорил, — это большой знак вопроса. Чего он в действительности хотел? Кроме того, его видел этот орнитолог…

— Может быть, видел, а может быть, и нет.

— Гарри Дикинсон в этом точно замешан. Можешь не сомневаться.

— Ощущение?

— Нет, уверенность.

Купер с любопытством посмотрел на Фрай. Как по волшебству, напряжение между ними исчезло, как только они заговорили о деле Вернон. Диане надо было выговориться, и ее потянуло к Бену, несмотря на презрение, которое все еще присутствовало в ее взгляде. Что бы между ними ни произошло, возможно, она сможет его простить или, по крайней мере, не думать об этом, чтобы не отвлекаться от работы. А может быть, в один прекрасный день он сможет вспомнить, что же в действительности случилось.

— Ну хорошо. Предположим, Гарри в этом замешан, — стала рассуждать Фрай. — А может быть, что вовсе не исключено, он пытается кого-нибудь выгородить. Кто бы это мог быть?

— В любом случае это не Вернон.

— Да уж, любовью здесь и не пахнет…

— Это должен быть кто-то из членов семьи, — решил Купер.

— Семьи всегда держатся вместе, правильно? И они смыкают свои ряды в случае опасности.

— Для этого они и существуют.

— Тогда Симеон Холмс? Его внучатый племянник?

— Думаю, что Гарри будет защищать его ради семьи.

— Семейная лояльность. Говорят, что это сильный мотиватор.

— Но Холмс говорит, что был в Мэтлок-Бат с еще тридцатью байкерами. На расстоянии двадцати миль отсюда, — напомнил Купер. — Кто-то уже проверял его алиби?

— А ты, как офицер полиции, никогда не пробовал выяснить у байкеров информацию о человеке их круга?

У Бена опять застучало в голове. А ведь он на несколько минут почти совсем забыл о боли!

— Но есть еще кое-что, Диана, — вернулся он к обсуждению. — Мне кажется, что тебе необходимо еще раз побеседовать с этим орнитологом-любителем. С этим Гэри Эдвардсом.

— С ним? А это еще зачем?

— Что-то в его заявлении не так.

— Это верно. Его опрашивал Дэйв Ронни. Мистер Тэйлби сам сказал, что беседа получилась странной. Ронни ни разу не попросил Эдвардса уточнить время.

— Так с ним что, уже побеседовали вторично?

— Нет. Я так не думаю, — нахмурилась Фрай. — Думаю, что это занесено в план как необходимое действие, но отложено до лучших времен после того, как арестовали Шерратта.

— А потом все это благополучно затерялось в недрах системы.

— А после того, как с расследования стали снимать людей…

— Ну да, как, например, меня. Поговори с ним, Диана. Ладно?

— Ты думаешь, что он поможет прижать Гарри? Но его описание слишком туманно, сам знаешь.

— Тебе надо на него нажать. Там что-то есть. Я точно знаю, что есть. Тебе необходимо это сделать.

Повисла тишина, которая прерывалась только дыханием Фрай.

— Ты за кого себя принимаешь, Бен? — спросила она.

Купер поднял глаза, пораженный ее тоном. На какое-то время он забыл обо всех вещах, которые его беспокоили, и обо всех причинах, по которым он должен был ненавидеть Диану Фрай. Но теперь, глядя ей в глаза, Бен не только вспомнил об этом, но и понял, что ненависть у них обоюдная.

— Я пришла сюда только для того, чтобы ввести тебя в курс дела, потому что думала, что тебе это будет интересно, — заявила девушка. — Но не забывай, что тебя с расследования сняли. И у тебя масса других вещей, на которых стоило бы сконцентрироваться. Кроме того, существует еще целый ряд причин, по которым я считаю, что не должна тебя слушать, когда ты говоришь мне, что я должна делать. Так за кого же ты себя принимаешь, Бен?

Купер почувствовал, как гнев вернулся к нему с новой силой. Он никогда еще не встречал человека более способного вывести его из себя, чем Диана Фрай. Как ей удавалось спровоцировать его на произнесение вещей, которые он даже в страшном сне не смог бы сказать никому другому?

— Прямо сейчас я ни за кого себя не принимаю, — огрызнулся он. — Иногда я вообще не чувствую себя человеком. Как будто я повторяю роль, которую заставила меня выучить моя семья. Чтобы я был как можно больше похож на отца.

— Неужели? По крайней мере, у тебя есть семья, — ответила Фрай.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Проехали, — девушка резко отодвинулась от его стола и с презрением осмотрела царящий на нем беспорядок.

— Так, значит, ты собираешься меня предать? — спросил Бен.

Его собеседница не ответила и сменила тему:

— У меня есть еще новости. Ли Шерратта выпустили на поруки.

— Что?

— Он утверждает, что не имел намерений использовать ружье. Говорит, что ты испугал его, а ружье в этот момент просто было у него в руках. Он его чистил. И вообще, это пневматическая винтовка, на нее даже лицензия не нужна. Он признался только в браконьерстве — ну и что? Какой-то штраф — и дело с концом.

Фрай отодвинулась от стола, направляясь в сторону комнаты для допросов и еще одной встречи с Гарри Дикинсоном.

— А что с Лаурой Вернон? — спросил Купер.

— А что с ней? — пожала плечами Диана. — Мы никак не можем связать Лауру Вернон и Ли Шерратта. Мистер Тэйлби старался как только мог.

— А Ли что, не сотрудничает?

— У нас нет доказательств. Естественно, семя в найденном презервативе принадлежит ему — но у нас есть заявление Шарлотты Вернон о том, что она не один раз занималась с ним сексом. И он вполне мог говорить с Лаурой в шесть пятнадцать вечера в тот день. Более того, я в этом почти уверена. Но, пока он сам не признается, у нас нет доказательства. И Шерратт это прекрасно знает.

— Но ведь есть же укус! Они взяли у него образец прикуса для сравнения?

— Да, но это оказалось бесполезной тратой времени. Отчет одонтолога-криминалиста привел мистера Тэйлби просто в ярость, тем более что ему понадобилось на это столько времени.

— И что же в отчете?

— Бен, прикус не той формы. Зубы не только не принадлежат Ли Шерратту, они вообще не принадлежат человеку.

— И как вы думаете, мистер Дикинсон, что теперь произойдет с вашей собакой?

— Что вы имеете в виду?

— Если ваша собака напала на Лауру Вернон и укусила ее, то это может подпасть под действие статьи номер три об отягчающих обстоятельствах Акта об опасных собаках[114], — Диана агрессивно выдвинула вперед подбородок.

— Не понимаю, — подал плечами сидящий перед нею старик.

— Суд может вынести решение убить вашу собаку. Усыпить ее, — пояснила Фрай.

— Сначала вам придется усыпить меня.

— Такая вероятность действительно существует, — заметил Хитченс, заинтересовавшийся реакцией Дикинсона. — Если собака виновата в нападении, которое привело к смерти Лауры, то такое решение более чем вероятно. Как там это звучит, Диана?

— В акте говорится о «собаках, которые наносят повреждения людям в публичных местах, находясь при этом вне контроля своих хозяев…» — ответила девушка.

— Но вы не можете определить, что это зубы собаки, — возразил Дикинсон.

— Вот именно что можем. В наши дни существуют эксперты по этим вопросам, Гарри. Эксперты, вооруженные очень дорогостоящим оборудованием. Таким, как сканирующие электронные микроскопы и электронные увеличительные стекла. И они могут это определить.

— Правда?

— Хотите послушать, что нам написал один из этих экспертов? Могу зачитать… — Инспектор вытащил из стопки отчет одонтолога. Он намеренно пропустил то место, где специалист писал о том, что след слишком слабый и что его невозможно исследовать обычными методами, и поэтому необходимо применение специального оборудования. — Ага, вот. Одонтолог пишет: «Необходимо отметить, что опечаток укуса человека имеет уникальную овальную форму, и в большинстве случаев на нем обнаруживается “засос” в самом центре. На большинстве человеческих укусов обнаруживаются следы нескольких из шести передних верхних или нижних зубов, а иногда и тех и других. У собачьих же укусов форма, как правило, неправильная, напоминающая контур бриллианта. Использование сканирующего электронного микроскопа позволило со стопроцентной уверенностью отнести предъявленный след укуса к собачьим».

— Другими словами, Гарри, девочку укусила собака, — Хитченс поднял глаза от бумаги. — И мы думаем, что это была ваша собака.

Дикинсон смотрел куда-то вдаль. Детективы ждали, когда он заговорит, инстинктивно почувствовав, что сейчас им лучше помолчать.

— А если я скажу вам, что убил девочку, а собака укусила ее уже после смерти? — спросил он вдруг. — Этого вам будет достаточно?

Фрай почувствовала волнение и изумление. Неужели все решается так просто — после всех попыток пробить выстроенную этим стариком каменную стену? Инспектор Хитченс был более сдержан в своих эмоциях. За свою жизнь он слышал множество заявлений, похожих на признания, которые произносились в напряженной атмосфере комнаты для допросов и которые полностью разваливались в комнате судебного заседания. А фраза Гарри вообще была не заявлением, а вопросом.

— Сначала вам придется нас в этом убедить, — сказал Пол арестованному. — Хотите наконец рассказать, как все было на самом деле?

Но его перебила Диана. У девушки был другой вопрос, который она не могла не задать немедленно:

— Вы что, готовы принести себя в жертву ради вашей собаки?

Гарри перевел свой твердый взгляд на нее. По боли, которая плескалась в его глазах, было ясно, что его оборона наконец разрушена. Сквозь напускную сдержанность пробивались нешуточные эмоции, и их уже невозможно было сдерживать с помощью гордого молчания.

— Вы этого не поймете, — ответил он. — Даже слепец увидел бы, что в вас нет ни грамма любви.