Чёрный полдень (СИ)

xxix

— Теперь только по прямой, — деланно бодро заявила я на столичном вокзале, кое-как продравшись с сумкой через плотный поток пассажиров.

Зал гудел разговорами, как растревоженный муравейник; голоса взлетали в расписной купол, отражались от гулких деревянных панелей, бились о мраморный пол. В толпе меня пару раз толкнули, кто-то пихнул локтём и обругал, а чужой ребёнок схватился за краешек шубы и шёл так, пока его не отыскала женщина в каракулевой шапке, из-под которой выглядывали розовые бигуди. Пахло сотнями людей, нагретым металлом, хлоркой, чем-то строительным, газетами и жареными пирожками, — от этой какофонии немного мутило.

— По прямой? — всполошился Дезире из глубин сумки. — Тут нельзя по прямой, железнодорожные пути не…

— Я имею в виду, без остановок.

— Почему?

— Деньги кончились.

Строго говоря, они не кончились: от тех трёхсот, что дал мне Гай, в кошельке оставалось ещё почти сто двадцать, — а ведь у меня есть и немного своих накоплений. Вот только цены в кассе оказались кусачие, и одна только дорога до Огица грозила теперь опустошить мой кошелёк.

— Мы можем зайти в банк, — неуверенно предложил лунный.

— Зачем? — я прикусила губу. — Я даже не клиентка…

— А я?

— Ты? Ты даже не знаешь, как тебя зовут!..

— Ну и что? Может, меня кто-нибудь узнает? Зайдём и спросим, это ведь немного времени займёт. Мы же не можем уехать, не попробовав!

В этом был весь Дезире: каждую свою идею он считал замечательной и достойной того, чтобы воплотить её в жизнь. Заявиться в столичный банк без документов, с отломанной мраморной головой лунного, которого ненавидят жрецы, — действительно, почему бы и нет! В конце концов, может же и получиться!

Но ведь и правда — может?

Мне сложно было с ним спорить. Особенно теперь, в суете столичного вокзала, когда сам переменчивый лунный был единственной надёжной точкой, оставшейся от моего старого мира.

Может быть, я зайду в банк, а там и вовсе не банк, а сад, и растут гранаты, и с ветки на ветку перелетают белки. Кто знает, что сталось со всем тем, что я полагала нерушимым?

— Ладно, — сказала я, с усилием унимая дрожь в пальцах и стараясь дышать глубже. — Ладно! Только быстро, и объясни, что говорить. И… ты не знаешь случаем, где здесь уборная?

Банков в столице было никак не меньше четырёх, но Дезире, конечно же, выбрал из них самый помпезный, имени Лунари Капра Справедливого, Первого Волчьего Советника позапрошлого века. Он стоял на бульваре, залитый светом от многоглавых фонарей, зачем-то зажжённых по дневному времени: роскошное голубое здание, украшенное пышной белой лепниной, цветастыми мозаиками и кованой обрешёткой. В зал для посетителей вели высокие дубовые двери и парадная каменная лестница, уставленная скульптурами. Вся эта красота была тщательно выметена и вычищена; я не удивилась бы, если бы оказалось, что по утрам камень здесь натирают замшей до блеска, а следы и грязь смывают за каждым клиентом.

У дверей дежурил, вытянувшись в струнку, усатый мужчина средних лет в синей ливрее и распахнутом плаще на меху. Он сам тоже казался скульптурой: стоял неподвижно и смотрел прямо перед собой. По обе стороны от дверей висели на стенах скрещённые топоры.

Когда я поднялась по лестнице, — и затащила наверх неудобную сумку на колёсиках, в которой трясся, изредка ойкая, Дезире, — мужчина только мазнул по мне косым взглядом и продолжил смотреть куда-то вдаль поверх моей головы.

Я сдула волосы с лица. Прикусила губу. Невежливый мужик стоял ровно поперёк дверей, подпирая задницей ручки. Это что я — перепрыгнуть его должна? Или между ног пролезть?

Может, у них тут, в банке, сегодня санитарный день?

— Кхм, — с намёком кашлянула я, не придумав ничего умнее.

Мужик всё так же смотрел мимо меня. Если подумать, даже у каменного рыцаря это получалось как-то изящнее, несмотря на объективно несгибаемую шею.

— По какому вопросу? — сурово спросил он.

Вообще-то, Дезире объяснял только, что говорить операционистам, а мужчина в ливрее выглядел скорее как очень модный вышибала. В этом странном наряде ему наверняка было холодно, — уши, выглядывающие из тронутых сединой рыжеватых кудрей, были красными, а гладко выбритый подбородок и шея, наоборот, почти белыми.

— По поручению, — неуверенно сказала я.

Здесь мужчина, наконец, всё-таки на меня посмотрел, и мы с ним одновременно втянули воздух. Неприветливый страж пах росомахой и артефакторным магазином. Мой запах тоже ему не понравился: он чуть заметно сморщился и оглядел с ног до головы.

По вылизанной лестнице ко мне тянулась вереница грязно-снежных следов. На росомахе были туфли с серебряными шпорами, а на мне — здоровые такие валенки и истоптанные чёрные галоши. Зато, в отличие от него, я не мёрзла, потому что модного плаща у меня не было, зато была — тяжёлая шуба, пусть и не совсем ровного окраса после нескольких ремонтов и перелицовок.

Поверх пухового платка на мне красовалась сегодня сложная конструкция, будто мелкий бисер надели на невидимую нитку и сплели из него покров. Над ней Дезире пыхтел добрый час: мы сидели на бульваре, а он всё пучил глаза и собирал крошечные искорки в узоры.

— Ну, нормально вроде? — с сомнением сказал он.

У меня не было с собой зеркальца, но я тронула свисающую с виска сияющую нить, — и серебряные блики разлетелись по снегу. Это было красиво и по-лунному странно, а Дезире выразился туманно: «вместо удостоверения».

Парадного росомаху, однако, о таких «удостоверениях» предупредить забыли, потому что он, снова уперев взгляд в противоположную сторону улицы, весомо сказал:

— Вход в канцелярию с левого торца здания. Пожалуйста, не задерживайтесь.

Я никогда не была в банке, но почему-то сомневалась, что в канцелярии выдают деньги. Да и сумка как-то подозрительно недовольно кашлянула.

— По поручению снятия наличных средств, — сформулировала я, пытаясь придать себе такой же уверенный вид. — От лунного господина.

Росомаха моргнул. Лицо у него сделалось сложное. Медленно-медленно он скользнул ладонью под плащ, вынул оттуда чёрный коробок рации и выплюнул в него что-то неразборчивое. В ответ рация отозвалась шумами, в которых мой невольный собеседник, похоже, разобрал какой-то смысл, потому что мне он кивнул важно:

— Ожидайте.

Ждать пришлось довольно долго: похоже, в банке решали, принимают ли там помятых двоедушниц «по поручению лунного господина». Наконец, на крыльцо выскользнула холёная блондинка-синица в атласном платье того же оттенка, что и ливрея росомахи; при виде меня она расплылась в профессиональной улыбке и, небрежно отмахнувшись от мужчины, повела меня по местным коридорам.

Всё здесь было такое же парадное и помпезное: скользкие белые полы, огромный вазон с живыми цветами, какие-то портреты в массивных рамах. «Клиентский зал» оказался широким пространством под округлым сводом, в котором мерцала золотом многоярусная люстра; он был разделён стеклянными перегородками на отдельные небольшие кабинеты с синими кожаными диванами и массивной мебелью.

Меня провели мимо зала по коридору, а затем — в обшитую светлым деревом комнату, где стояла лишь пара кресел и ряд из дюжины гипсовых бюстов. Среди них были и мужчины, и женщины самых разных возрастов и типажей.

— Аремике Лега, — представилась синица, всё так же ослепительно скалясь, — старший специалист отдела обсуживания особых персон, к вашим услугам. Как я могу обращаться?..

Я помялась, поудобнее устраиваясь в слишком глубоком кресле. Здесь было жарко; я неуклюже выпуталась сперва из шубы, затем из двух платков, — они прошли сквозь прозрачные нити, и Аремике уставилась на них со странным благоговением, — и лишь затем назвалась.

— И вы представляете?..

— Лунного господина, — торопливо сказала я.

Синица, похоже, не первый раз сталкивалась с детьми Луны, потому что она даже не попыталась спросить имя; вместо этого она поинтересовалась, не знаю ли я номера договора?

Тогда я открыла сумку, кое-как вынула из неё голову и спросила:

— Ты знаешь номер?

Несколько мгновений Аремике сидела с открытым ртом. Но потом закрыла его, суетливо разгладила невидимые складочки на платье и снова улыбнулась:

— Ровного света, милостивый господин!.. Право слово, вы могли бы не утруждать себя… в нашем учреждении для вас превеликое множество пустых глаз. Как я могу обращаться к вам?

— Никак, — безразлично сказал Дезире. — Я хочу, чтобы вы выдали Олте мои деньги.

— Разумеется, — зачастила девушка, — разумеется!..

Она вызвала кого-то по коммутатору, а вынужденную паузу заполнила какой-то тарабарщиной. В самых напыщенных словах синица рассказывала, что с этого года в банках держат специальные артефакты, которые узнают всякого клиента банка по образу глаз; замечательная разработка выдающихся учёных, самым разительным образом повлиявшая на безопасность проводимых операций, полностью исключающая использование подложных документов, а также гарантирующая конфиденциальность и комфорт многоуважаемых гостей из лунных друз.

Дезире молчал. Я, даже если бы захотела, не смогла бы вставить в этот поток ни слова. К счастью, совсем скоро в комнату внесли тот самый артефакт — он выглядел как металлическая коробка с небольшим зеркалом, — Дезире покорно в него заглянул, аппарат пискнул, и из него змеёй выползла узкая бумага с какими-то штрихами.

— Сколько вы желаете снять? — деловито уточнила синица.

— А сколько там есть?

— Одиннадцать миллионов шестьсот восемьдесят две тысячи пятьсот сорок семь, — зачитала она, даже не запнувшись, — на основном счёте, также за вами числятся некоторые активы, купоны по синтезу артефакторных рубинов, средства фондирования, портфель бумаг и средства на афиллированных…

— Пять тысяч, — прервал её Дезире.

Синица важно кивнула. Аппарат унесли, а вместо него принесли хрустящие, новенькие купюры, пахнущие краской и немного металлом, ровно двадцать пять штук.

Деньги я запихнула в носок. Сотрудники банка смотрели при этом куда-то в потолок. Я положила голову обратно в сумку на колёсиках, и синица, рассыпаясь в каких-то важных словах, повела меня обратно.

Всё это было так не по-настоящему, что удержаться было никак нельзя. Я распрощалась с Аремике, а потом подёргала за рукав росомаху в ливрее:

— Извините. А вы живой вообще или голем, как у Бишигов? Только простите, ради Полуночи!

Несколько мгновений росомаха всё ещё сохранял на лице эти свои сложные щи. Но потом хохотнул, хлопнул меня по спине и помог спустить с крыльца сумку.