Чёрный полдень (СИ)

li

Из музея я ушла в дурном настроении, и даже очередной склеп разглядывала без особого интереса, — к счастью, он оказался небольшим и совсем бесполезным, всего на три саркофага в немом тёмном граните.

А на следующий день, посетив семейство каких-то Вербусов, но не таких, как Мариус, я снова попытала счастья в библиотеке, только теперь городской.

К сожалению, в огромной картотеке мне вообще не удалось найти ни Усекновителя, ни Филиппа Спящего, а о детях Луны изданий было слишком много, чтобы даже за добрый месяц успеть заглянуть в каждое хоть одним глазом. Наверное, у меня было очень растерянное лицо, потому что библиотекарь, довольно молодой двоедушник-сорока, хлопнул крышкой своей стойки и присоединился к моим поискам. Ни одной книги, посвящённой Усекновителю лично, в собрании не было, — вероятно, её просто никому не пришло в голову написать. Зато совместно мы отыскали и справочник лунных имён, и чью-то старую диссертацию — совершенно нечитаемую, зато с богатым списком использованной литературы.

Так я стала здесь частым посетителем. После визита в колдовской дом, вычеркнув из блокнота очередную фамилию, я приходила в библиотеку, поднималась по мраморным ступеням мимо каменных волков и устраивалась в дальнем углу зала, среди богатых деревянных панелей и огромных тусклых ламп.

Я открывала книгу, листала страницы — и передо мной вставали истории, одна другой страшнее.

…представляла собой ужасное зрелище, которое я не смогу забыть до самого последнего дня. Все дома целы, журчит источник, хлопает на ветру бельё. И ни души. Ни одного живого звука.

Заходили осторожно, по всем правилам. В авангарде конный, с воздуха птицы, медведь в обороте. Людина вся при оружии. Зачистили двор, никого не встретили. С неба тишина. Вошли во второй дом, там двухдневний трупняк. Застолье на дюжину человек, молодые, старики, дети. Все мёртвые, ни у кого нет глаз, вместо них кровавые потёки. И чёрные ветки, как от молний, по всему телу.

Кто послабже, там и проблевались. Потом дальше шли, а там всё один к одному. Деревня на шестнадцать дворов, все мёртвые и без глаз, трупов восемьдесят или около, пока в могилу собрали — умаялись…

Я украдкой проморгалась и сверилась с обложкой.

Книга называлась — «Города-призраки», и была она не сказать чтобы научной. Увлечённый страшилками автор, Чатли Хара, искал очевидцев разных странных происшествий и собирал их свидетельства, — в книгу, по его собственному заявлению, они все вошли без изменений, хоть и были дополнены размышлениями составителя.

Глава, в которую меня привели ссылки в диссертации, называлась «Тихие Сосенки» и была посвящена загадочному массовому убийству примерно столетней давности. До этой книги я никогда о нём не слышала; судя по краткой справке, в один из погожих летних дней в деревне Сосенки при невыясненных обстоятельствах умерли все жители, кроме нескольких младенцев и одной молодой пары, которая была в те дни в отъезде. Они нашли погибших и обратились к властям.

Монолог о «трупняке» был выдержкой из воспоминаний одного из патрульных, барсука Кандра Абрелаци. Тогда ему было всего-то двадцать четыре, он служил первый год. Интервью он дал почти пятьдесят лет спустя, будучи глубоким стариком.

Дальше шли воспоминания ещё одного патрульного, птицы, который по памяти нарисовал карту деревни, — эту часть я проглядела по диагонали. Наконец, после нагнетаний и патетических восклицаний, автор привёл и выдержку из личных записей женщины, обнаружившей тела, — сама она к тому времени была уже мертва.

уваж. суд! я стою перед босая и (нрзб) как перед П. и прошу справедливости! не для себя но для 86 мертвецов, 2 из к-ых умершие от голоду младенчики, и для 4 деток, ставших сиротами в малолетстве. как может быть, чтобы дело закрыли и никого не нашли, если я самолично видела убийцу? мы въехали в деревню до заката 6 авг. он был ещё там. огромный лунный мужчина с крыльями с серебра в доспехе и при мече. он глянул на нас и полетел вон. по моему рассказу в полиции сделали картинку. его надо искать и найти, чтобы он понёс…

Всего женщина исписала своей речью пять или шесть листов, всё об одном и том же. Она чёркала и дописывала, потом чёркала снова, а кто-то из её детей бережно сохранил эти записи.

Её пара ни к какому суду не готовился и мемуаров не писал, зато рассказывал внукам, а внуки — пересказывали дальше.

…вспоминал, только хорошечно выпив. Винил себя, что брата не уберёг. В ту неделю в деревне был большой праздник, но дедушка повёз бабушку к её родне повидаться, и потому остался жив. А брат хотел поехать с ними до города, но дедушка отказал, и поэтому его брат умер…

…как-то раз сказал, что все мы прокляты до десятого колена. Плакал, что небесная кара найдёт, и что всё из-за блудницы. Её отдали Лесу, за это просили дождя. Был полдень, а небо стало чёрное-чёрное. Дедушка видел из города, что что-то не то там творится. Девка всех и прокляла.

Других упоминаний гулящей девицы из Сосенок автору книги найти не удалось, зато версия о проклятии очень ему понравилась. Чатли рассуждал, что и сам крылатый воин с огромным мечом мог быть не живым человеком, не лунным и даже не богом, но манифестацией проклятия.

<…> Как мы в наших сказках изображаем смерть то старухой, то прекрасной девой, чей поцелуй дарит последний покой, так человеческое сознание даёт лицо всему, что его пугает. Пережитый ужас и тяжесть проклятия трансформируются в уме и создают на своём месте магическое воспоминание. Не в силах объяснить произошедшее и смириться с ним, свидетель наделяет грозу субъектностью…

По этой книге выходило, что Усекновителя и вовсе никакого нет, а есть магическая катастрофа, про которую за давностью лет нельзя сказать, как именно она произошла. А разбирательство проходило в закрытом режиме, и справедливости в нём не нашли. Никаких обвинений по делу предъявлено не было.

Я перелистнула страницу, но там начиналась новая глава, «Чудовище Чудинского водохранилища», где рассказывалось про смытый с берега рыбацких посёлок и целое кладбище кораблей. Здесь крылатый рыцарь с огромным мечом никак не упоминался.

Зато он был в другой брошюре, сборнике статей про чернокнижников. В одной из них приводился рассказ девушки, едва не принесённой в жертву каким-то сумасшедшим заклинателем, возжелавшим бессмертия.

Он уже занёс свой чёрный нож, когда появился рыцарь. Сверкнуло белым-белым, так что я ослепла. А когда снова смогла видеть, из глаз лились слёзы, а рыцарь вынимал меч из обугленного тела.

Был сам тоже белый-белый, как мраморный. Лицо такое пустое, как будто его и нет. В ногах сброшенный плащ, за спиной — огромные крылья из серебра. Он очень высокий, но меч всё равно достаёт ему до плеча. И пахло больше не болотом или мёртвой водой, а грозою.

Я поминаю его наравне с Полуночью, и дети мои будут поминать, и дети моих детей, и их дети. Защитника людей, палача чернокнижников. Кто творит зло, на того он обрушит молнию.

Их были ещё десятки, таких противоречивых упоминаний, одно другого страннее. Но каждое из них так или иначе завершалось убийством, как будто Чатли Хара был в чём-то прав, — и Усекновитель действительно был самой смертью, открывшей глаза в человеческом теле.

Одна книга тянула за собой другую, упоминание вело к новому, его объясняли по-разному и имён ему тоже дали порядочно: Усекновитель, Безликий, Воин Чёрным, Проклятый и — почему-то — Отворяющий. Не везде даже говорилось, что он вообще был дитя Луны, а не какая-нибудь нечисть.

А рыцарь всё приходил и приходил. И убивал.

И, может быть, это я всё хотела оправдать его как-нибудь и видеть в Дезире хорошее, но мне казалось: он приходил за теми, кто посмел взяться за запретную магию, кто задобрил Лес человеческой жертвой или пытался купить себе что-то чужой кровью.

Он был будто бы как некая… мистическая полиция, и заодно безжалостный суд? Ужасная участь, если подумать; неудивительно, что Дезире не хотел больше браться за меч и не жалел, что не помнил своего прошлого.

Но, как бы ни дрожало моё сердце, когда я думала о нём, я не могла не признать: пробуждение Усекновителя не обещало ничего хорошего.

«Боль или покой или» — так гласили золотые знаки на площадке при его статуе. Он стоял совсем один в мёртвой воде, пока не приходило время поднять сияющий меч и разрубить им мир.

Тогда приходила смерть. А рыцарь закрывал глаза, чтобы спать, пока его не позовут снова.