Чёрный полдень (СИ)

— ii

Разверзнется Бездна. Лопнет немая земля, хлынет чёрная вода. Зашепчут стеклянные волны, сила растечётся по Лесу, — ты только возьми…

Люди, которые этого хотели, смогут сделать с нею что-то ужасное. А потом, когда — если — проклятие всё-таки призовёт Усекновителя, белое небо разобьёт чёрная молния. И прекрасный цветастый Огиц, рождённый из невозможной мечты о будущем, превратится в изломанную тень, полную закрытых районов и руин.

Дезире уснёт, а Полуночь позаботится о том, чтобы он спал всегда. Вот как всё будет, если только…

Эту мысль было сложно и странно думать — безумная абстракция, которая никак не может поместиться в сознание.

Всё будет так, если только мы не найдём выход.

Всё будет так, если только я не умру.

Только не нужно думать, будто бы я героиня. Героями можно счесть тех, кто хорошо понимал, что именно делает. А я была в сизом странном тумане, в который превратился поющий песок из хрустального лунного дворца, вокруг меня были тени, у моего мужчины выросли крылья, и всё это было так пронзительно не по-настоящему, что казалось — всё возможно.

Возможно абсолютно всё.

Молодая оракул по имени Лира видела меня в голубом платье и с цветами в волосах. Она видела, как я уезжаю из города, — но это было лишь одно из её видений, и она, благодарная за помощь с похоронами, решила, что именно этому будущему она хочет помочь сбыться.

Не потому ли, что в другом будущем я умерла?

Я была столько лет — невидимой ниточкой на фоне, пока не выдернешь — и не заметишь, что она вообще была. Я жила свою тихую жизнь на самой окраине Гажьего Угла, и написанная для меня судьба казалась простой и ясной.

Но потом я выбрала.

И вот теперь — теперь я наконец могла понять, для чего на самом деле это было нужно.

— Ты знаешь, — я сказала это очень бодро, — на самом деле, мы можем отсюда выйти.

— Из лиминала?

— Да, — я кивнула. — Меня научила этому новая оракул. Я ведь рассказывала, что я сшила саван? Так вот, она тогда что-то видела в моей руке, и она меня научила.

В лице Дезире был скепсис.

— Ты же знаешь, что оракул всё и всегда видит верно, — я старалась звучать строго и уверенно. — Оракул никогда не ошибается, так ведь? Не знаю, как там это у них устроено, но она что-то видела. Она сказала, что из тумана можно выйти по нитке.

Это всё была полная ерунда, но она сочинялась очень легко, как будто я всю жизнь готовилась к этой лжи.

— Я выведу тебя отсюда, — твёрдо сказала я. — Но только если ты мне кое-что пообещаешь.

Дезире вопросительно поднял бровь. Это всегда выходило у него криво и от этого очень смешно, но я была настроена серьёзно.

— Пообещай, что ты никого не убьёшь.

Он рассмеялся.

— Олта, я не могу этого обещать. Я ничего не решаю.

— Ну знаешь ли! Значит, возьми и реши!

— Это не так работает, — он усмехнулся и покачал головой.

А я вдруг рассвирепела.

— Именно так это и работает! Просто ты трусливая собака, а не лунный жрец. Из чего там, говорят, мы все сделаны? Из прошлого, крови и крупинки света? Поэтому будем жить, как для нас придумано, и делать, что получается? Хватит этого. Хватит! Если Бездна дала тебе силу, значит, она сейчас твоя. Ты решаешь, что с ней делать. Вот возьми и реши!

Дезире покачал головой:

— Она позовёт меня, Олта. Тогда возникнет меч, и…

— И ты сделаешь так, как решишь! Что там про Бездну говорят? Что из-за неё всё возможно. Что имеет значение только воля. Сколько раз ты сам мне говорил, что надо попробовать и что всё получится? Так давай!

Он смотрел на меня со странным выражением лица, то ли обиженным, то ли задумчивым. И в конце концов уронил:

— Хорошо.

— Пообещай мне.

— Тебе мало моего слова?

— Пообещай! Поклянись именем!

— Девятым?

— Твоим!

Не знаю, откуда я взяла это. Может быть, это всплыло в голове от того, как много раз вокруг говорили про лунные имена. А может быть, нашептала сама Бездна. Так или иначе, Дезире кивнул и заговорил нараспев, и я с трудом разбирала в его речи слова.

— Возьми моё имя, — сказал Дезире. — Данное мне против правил именования и отражающее мой свет, пусть оно сделает меня верным моему намерению. Возьми моё имя, чтобы…

Дальше слова отошли далеко от знакомых мне формул и слов лунной книжечки, и я понимала только отдельные суффиксы.

— Так, — произнёс он.

А я отозвалась эхом:

— Так!

Я ощущала себя почти пьяной. Голова была шальная, гулкая, и всё было легко, и само Колдовское море было мне по колено. Я подмигнула Дезире лукаво, поправила у него на голове венок, вынула один из цветков из своей косы. Оборвала лепестки, нашёптывая что-то себе под нос с серьёзным видом. Вырвала из платья нить, сняла с руки ставину фенечку, сплела их вместе. Скрутила их в спиральку, потом раскрутила, потом скрутила снова.

Намотала это безобразие на палец и наморщила лоб.

— Да, — важно сказала я. — Я слышу.

Это была ложь, грубая и наглая. В Лесу всем детям рассказывают, что истину легко отличить от лжи, что у истины есть вес, а ложь — всего лишь фасад, который разлетится от любого движения воздуха. Оттого и слово в книге двоедушников, общее для всех змей — «ложь» — считалось плохим, а мы сами, даже в наше просвещённое время, — немного порочными.

Но ложь лжи рознь, не так ли? И сейчас я врала, совершенно не чувствуя стыда. Потому что, по правде, я не знала, что сделает Дезире, если узнает правду.

Готов ли он пожертвовать мной, чтобы выполнить своё предназначение? А для того, чтобы стать свободным? Что для него перевесит? Что бы это ни было, это не может быть правильно. А потому — и не нужно ему решать.

Да и разве есть у него на это право? Моё ведь решение, а не его.

«Зачарованный» шнурок указывал мне путь — по крайней мере, я делала вид, что он мне что-то указывает. По правде, я просто шла, куда глаза глядят, с самым глубокомысленным видом. Иногда из теней вставали чужие фигуры, и все эти картины были вновь странными и жуткими на вид, — и я знала, что однажды туман приведёт меня туда, куда нужно.

— У нас болтают, — я говорила легко, но выходило громче, чем нужно, как будто я пыталась заполнить голосом стремительно ширящуюся пустоту, — что лунные близки богам. А ещё подобны посланницам смерти.

Дезире наморщил лоб:

— Ты что-то такое рассказывала. Про жаренные в печи души? И смерть, у которой нет почтового ящика?

— Это старуха-смерть. А я говорю про посланниц, они всё больше прекрасные девы, и от их поцелуя засыпаешь навсегда. Вот скажи — есть в этом что-то?

— Ну, что-то, наверное, есть.

— Так лунный — всё-таки чья-то смерть?

— Разве что своя собственная.

Я принуждённо рассмеялась и «сверилась» с ниточкой.

Туман клубился, и мне чудилось в этом что-то пугающее. Тени размылись, и силуэты из них выходили немые и бессюжетные. Мы прошли мимо квадратного, который молился серебряной колеснице, и я вспомнила:

— Я знаю, что Ллинорис — это Полуночь.

Дезире кивнул.

— А что у них… с Крысиным Королём? Я хочу понять. Где ещё спрашивать, если не здесь!

— Я точно не знаю. Там было как-то сложно, она, Крысиный Король, Большой Волк. Это было ещё до того, как она…

— До Охоты?

— Да. А потом она его полюбила.

— Крысиного Короля?.. Но ведь он же… в смысле… как это вообще? Это же она придумала, чтобы мы были равны, чтобы не было Гажьего Угла, и всё такое. А Крысиный Король наоборот…

Дезире пожал плечами:

— Да кто их знает? Олта, это так давно было, что всё могло сто раз перепутаться. Кто его знает, чего там хотел Крысиный Король? Может, и Гажий Угол не он придумал. А, может, она потеряла голову, а потом ей стало стыдно.

— Но она назвала его своим хме. И поэтому Большой Волк на самом деле не мог его убить. И всё это время…

— Да, — повторил Дезире, явно о чём-то умалчивая. — А потом Крысиный Король заигрался в запретную магию и решил, что между целительством и воскрешением нет большой разницы. Мне пришлось его сжечь.

Скажи мне, ребёнок, — сказала мне Шивин пятнадцать лет назад, когда я сидела перед расколотой сторожкой и никак не могла в неё войти. — Ты его видела?

Вы же умеете воскрешать мёртвых, — сказала я невпопад. — Да?

Я не помню, о чём мечтала тогда, и что творилось у меня внутри. Но я помню, что золотая женщина поднялась слитным грациозным движением, золотой свет соскользнул с её кожи, и она вздохнула:

Она его не видела.

Потом, встретившись с Дезире и кое-что про него поняв, я думала: они искали Усекновителя. И, должно быть, нашли и заперли в статуе. А теперь думаю: может быть, они искали Крысиного Короля, который снова пытался сделать мир лучше, чем можно, и брал в оплату за свои услуги крысиные деньги.

А разбитая смертью любимого Полуночь складывала монеты в серебряный сундук и считала, что ради них незазорно убить.

Должно быть, полицейский Темиш был очень набожным человеком.

— Но как же…

Я хотела спросить что-то ещё, но осеклась. Мы вышли к пруду, в котором плавала среди цветов девушка, а чуть в стороне, едва заметная среди тумана, стояла я. На мне было голубое платье, в волосах цветы, а на груди — кровавое пятно.

— Когда мы выйдем, — сказала я торопливо, — я сразу зажму булавочки, как сказала Става.

И нащупала пальцами ту, что в воротнике, и другую, что лежала на самом дне опустевшего кошеля.

Дезире посмотрел на меня с недоумением, а потом поднял взгляд и увидел мою тень.

— Олта!

— Всё хорошо. Помни, что ты обещал. Будь человеком, ладно?

— Олта, не…

— Всё хорошо, — повторила я и потянула его за собой. — Всё так и должно быть.

Он был тяжёлый и сильный и не хотел идти, но это уже не имело значения. Моя тень шла нам навстречу, она уже была здесь, и я уже смотрела в её глаза.

Она протянула мне руку. Я взяла свою ладонь, и туман схлынул.