Чёрный полдень (СИ)

liii

Вперёд неё в комнату вошёл запах: плотный, тяжёлый запах духов, сладких и неуловимо несъедобных. Вкусно, — и вместе с тем так много и так ярко, что нелегко вынюхать за духами человека.

Колдунья, конечно. Высокая, полная, очень холёная. Пухлые белые пальцы все унизаны перстнями, длиннющие ногти заточены и выкрашены алым; гостья была одета в расклешённые брюки и атласную блузку с пышным бантом и крупной брошью, а светлые кудри прикрывала зелёная — в тон к брюкам, — шляпка с густой тёмной вуалью.

— Добрый день, — дружелюбно сказала женщина. — Верно ли я слышу, что вы — госпожа Олта Тардаш из Марпери?

— Д-да, — с заминкой признала я. Было раннее утро, и я только накинула халат поверх ночной рубашки. — А вы?..

— Моё имя Лира. Я приехала за саваном.

— О. То есть, да. Да, сейчас. Проходите…

Кровать была ещё разобрана, и в целом по комнате плыл ленивый сонный дух, а в луче света плясали пылинки. Я украдкой сцедила зевок в кулак, придвинула к гостье стул, а сама полезла в короб в шкафу, где хранила саван, завернув его в простынь от пыли. Витой шнур я намотала на картон от упаковки чая.

Колдунья оглядывалась с интересом и даже легонько коснулась пальцами колеса швейной машинки.

— Она… умерла? — неловко спросила я, развязывая узлы простыни. Кажется, с ними я немного перестаралась.

— Сгинула, — так же доброжелательно сказала Лира.

— Мне очень жаль.

— Не стоит. Кровь гасла, ей это было прекрасно известно.

Я поглядела на Лиру исподлобья. Тётка Сати тоже знала, что от отмеренной Полуночью дороги осталось совсем немного; это не делало её смерть меньшей трагедией.

Я протянула Лире сложенный саван и шнур. Она совсем не выглядела горюющей.

— У вас не найдётся какого-нибудь пакета?

Пакетов у меня не было, и упаковочной бумаги тоже. Колдунья приняла эту новость без удивления: бобину со шнурком сунула в карман брюк, а саван обхватила руками. Несколько секунд я смотрела хмуро, как наточенные ногти царапают краску на ткани, а потом не выдержала:

— Вы пригласите кого-то? Прибрать тело.

— Мне не рекомендовали, — она сморщила нос, — похоронные службы мохнатых. Вы знаете кого-то достойного?

Я довольно долго пыталась понять, что она имела в виду под «похоронной службой». Потом всё-таки сообразила: наверное, речь шла о городской конторе, которая отвечала за невостребованные тела, — всяких преступников, бродяг и стариков, при которых не осталось никого из родственников, а также всех тех, кого попросту не удалось опознать. Кажется, их схоранивали где-то в пригороде, в одной яме на всех.

— Обычно все… самостоятельно. Близкие, ну или соседи. Вы ведь, наверное, как-то с ней…

— Она моя кузина, — огорошила меня Лира. Я принюхалась снова, но оракул пахла старостью и ужасом, а Лира — всё больше духами, смазавшими всё остальное. — Но она пожелала по традициям мохнатых.

— Кузина?..

— О, извините. По-вашему это будет… как у вас называют всех кровных неясной степени родства?

Я потрясла головой, и растрёпанная ночная коса растрепалась ещё сильнее. Получается, оракул была колдунья? И уши… Брр, жуть какая.

— Никак особо… никак не называют. Родня.

— Хм. Сколько я вам должна?

— Вы? Должны?

— За саван, — пояснила Лира и улыбнулась.

— Так… ничего. Это я… оракул назвала это ценой. За своё предсказание. А вы выбрали место? И разрешение уже взяли? И солёный хлеб… и ленты…

— Разрешение?

Я мысленно обругала себя и вздохнула:

— Дайте меня десять минут.

Лира ездила на длинной блестящей машине, которая смотрелась на нашей улице как-то неуместно и глупо. Водитель отворил перед ней дверцу и придержал руку, пока женщина грациозно опускалась на сидение.

Я плюхнулась сама и хотела было открыть окно, но не поняла, как это сделать.

— По нашим традициям, — твёрдо сказала я тем чужим голосом, который использовала в колдовских домах, где изображала кого-то невероятно важного, — покойник проводит три ночи в доме с семьёй. Окна занавешивают тканью, и в это время…

— Я не буду ночевать с трупом, — строго сказала колдунья. — Это решительно невозможно. И, по-моему, она уже достаточно полежала.

— Достаточно? А когда…

— В пятницу. Двадцатого.

Я нахмурилась. Было воскресенье, и позавчера… кажется, это позавчера была гроза.

Я скосила взгляд на Лиру. Пожалуй, и правда не стоит надеяться, что она станет горевать и плакать, как положено осиротевшей родне. И что тогда толку, и правда, телу тухнуть просто так? Можно отвезти его в больницу, кое-где санитары при моргах омывают сами и помогают завернуть, только придётся заплатить, но вряд ли эта колдунья нуждается в деньгах. Потом выбрать место, получить справку, где это делается в Огице? Почти наверняка удастся нанять копателя, хотя уже ведь совсем тепло, весна, — можно и самим. Ленты купить… и хлеб солёный, хлеб обязательно нужно.

— Скажите, Олта, — Лира смотрела на меня с любопытством, — вы ведь швея?

— Швея.

— Расскажите, как это? Вы что угодно можете сшить?

Я чуть смягчилась. Может быть, они просто были не очень близки, Лира и оракул, — в конце концов, это и среди двоедушников не такая редкая вещь, когда у тебя есть какая-нибудь тётка, но она уехала к своей паре далеко на запад и ты только помнишь смутно, что она пекла плоские пироги с яблоками, заливая их сверху сметаной с сахаром. И если умрёт какая-нибудь такая тётка, вряд ли легко будет загоревать всерьёз.

Нет, я бы, конечно, заплакала. Но я вообще легко начинаю плакать, мне для этого многого не нужно. А у колдунов так, наверное, и не принято. А эта Лира — она за саваном приехала и хоронить согласилась, как захотела оракул, а не как положено…

Тут я вспомнила Мариуса, тело которого увезли на остров и забыли в мёртвом склепе против его воли, и прониклась к Лире неожиданным уважением.

К тому же, болтать о шитье я могла бесконечно, а ей, похоже, было искренне интересно. Это вообще ужасно приятно, когда кто-то задаёт вопросы и серьёзно слушает ответы, а потом спрашивает снова, будто правда пытается понять и пройти в твоих башмаках хотя бы небольшой кусочек дороги. И я рассказывала охотно и про фабрику, и про училище, и про то, как конструкторы придумывают новые модели, и про то, как здорово было ездить на выставки, где в ангаре ставят много-много столов, и на них — тысячи видов пуговиц, некоторые из которых можно купить здесь же, а какие-то — заказать ящиком с завода. И ты ходишь между ними, моргая от восторга, и прикладываешь к полосатому твиду такие кнопки и сякие кнопки, придумывая, как было бы красиво, пока Циви, главная по закупкам, решала, как будет правильно.

— Я бы хотела в ателье, — сказала я, — чтобы не сто раз одно и тоже, а на конкретного человека, на его фигуру, и что-то такое… именно для него. Одно и то же платье — оно кого-то красит, кого-то уродует, и всегда так здорово видеть, как…

Как пустые, безликие ткани превращаются во что-то новое. Дезире всё уговаривал меня купить-таки манекен, хоть бы и самый простой, и накалывать на нём что-нибудь, как я мечтала. Грозился даже придумывать вместе со мной, и придумал даже, что ленту с пайетками здорово будет пустить по бархату. Но я-то знала, что если куплю манекен — меня будет не оторвать и от него, и от магазина с тканями, и всё отшучивалась.

А потом он пропал. И стало… стало так пусто, что ткани стали просто цветными тряпками.

Моя улыбка поблекла. Машина медленно катила по набережной, а колдунья, несмотря на участливый взгляд и мягкий смех, всё-таки была бесконечно чужой.

Она будто поймала эту мысль и сказала вдруг:

— Хотите, я вам погадаю?

Я посмотрела на неё недоверчиво:

— А вы умеете?

— Я и оракул всё-таки, как вы сказали? Родня.

— Вы умеете… как оракул?

Она улыбнулась и отвела в сторону вуаль и светлые кудри неровно отрезанной чёлки.

На её лбу был толстой синей линией нарисован глаз. Он был закрыт, но где-то за ним ощущалась ужасная, невозможная сила, перемалывающая стеклянные капли.

— Погадайте, — медленно сказала я.

Я помнила, как это делала оракул. Она взяла меня за руку, начертила спираль, и глаз открылся. Но Лира была, наверное, не совсем оракул: она неуверенно глянула в водительское зеркало, будто проверяя, что он не станет вмешиваться, а потом провела тёплыми пальцами по линиям ладони.

— Вот здесь, под мизинцем, линия брака, — она прочертила её ногтём, — видите? Очень чёткая, хотя начинается далеко. Это большая, сильная связь.

— Конечно, — я разулыбалась, — я же двоедушница.

— Линия правды тоже хороша. А вот линия… ох, Олта, дайте-ка другую руку.

Я пожала плечами и протянула ей левую. Колдунья хмурилась.

— Извините, Олта, дурная была затея.

— Что-то не так?

— Я видела такие ладони, — медленно произнесла она. — Где линия правды пересекает линию жизни. Это сложно трактовать, только и всего. Мой дар со мной недавно.

Я кивнула и неловко пожала её пальцы. А Лира вздохнула прерывисто и сказала:

— У моего брата такая рука.