Четырех царей слуга

Защита Чигиринской крепости

В солнечный сентябрьский день золотой осени, 23 числа 1677 года окрестности лавры и сам Троице-Сергиев монастырь напоминали военный лагерь. На воротах и у теремов стояли караулы из неразговорчивых стрельцов в лазоревых кафтанах царского Стремянного полка. Повсюду разъезжали одетые в дедовские доспехи и при всеоружии дворяне московского чина. В берёзовой рощице близ богатейшего монастыря расположилась бивуаком сотня чубатых казаков из личной гетманской охраны.

В одной из келий, подальше от людских глаз, государь всея Руси Фёдор Алексеевич принимал малороссийского гетмана Самойловича. На беседе были только ближние к самодержцу люди, которые на тот момент определяли внешнюю политику Русского царства.

Вопрос обсуждался и решался один-единственный — разрушить и оставить или защищать порубежную Чигиринскую крепость.

Первым разгорячённо говорил Иван Самойлович Самойлович, гетман Правобережной и Левобережной Украины, только вчерашним днём прибывший в Троицу:

— Войску Ибрагим-паши поражение дадено. Но панство в Польше на сеймиках кричит в голос, мол, заняв Чигирин, русский царь отобрал у нас всю Украину...

Сидевший на лавке, крытой рытым бархатом, возле совсем молодого государя князь, ближний боярин, человек огромного роста и свирепый с виду, Григорий Григорьевич Ромодановский спокойно сказал:

— Пусть кричат. Смоленскую войну они ещё не забыли. Но если мы отстоим Чигиринскую крепость от турок и крымского хана, то тогда схватимся в войне с Речью Посполитой. Шляхта и магнаты от малороссийских земель никак не откажутся...

Молчавший до того царь Фёдор Алексеевич, слушавший спор гетмана с князем-воеводой, молвил:

— Надо послушать Тяпкина. Говори, стольник, что у тебя там в Варшаве о Москве говорят?

С дальней скамьи поднялся стольник Василий Михайлович Тяпкин, бывший царским посланником в столице Речи Посполитой Варшаве и снова отправлявшийся на берега Вислы с верительной грамотой. Поклонившись до земли государю, сказал осторожно, вкрадчиво:

— Государь! Польский король и его князья-магнаты ждут не дождутся истечения срока Андрусовского мира. Тогда они сразу же потребуют от нас Киев. А он, стольный град Древней Руси, святынь православных полон. И воевать начнут за города Смоленск, Невель, Себеж...

— Но как воевать полякам с нами, когда турецкий султан хочет прибрать к рукам всё днепровское правобережье?

— Государь, сегодня Варшава не страшится этого. У них есть Журавинский мир с Портой и крымским ханом. Им нужен Киев и Смоленщина. Вот почему Чигиринская крепость у них как бельмо на глазу.

— Что же ты предлагаешь делать с Чигирином-то, стольник?

— Если мы сегодня, государь, отобьём от турок и татар Чигирин — значит, завтра жди войны с поляками. Разорить крепость надо и уйти из неё, полки гарнизонные отвести на Слободскую Украину. Она к Киеву рядышком лежит.

Тут слово взял вставший с земным поклоном государю ближний боярин Ромодановский. Человек большого государственного ума, Григорий Григорьевич не разделял мнения Тяпкина и потому ответил стольнику-дипломату прямо и резко:

— Разорить Чигирин отнюдь никак нельзя. Очень бесславно для Русского царства будет. И от неприятеля страшно. И не только Украйне убыточно, но и самому Киеву будет тяжко. Православная вера наша получит урон.

Вставший вслед за Ромодановским гетман Иван Самойлович заявил собравшимся ещё резче:

— Если Чигирин разорить или допустить неприятеля им овладеть, то следует прежде разоренья или отдачи сказать всем на Украйне народам, что уж они великому русскому государю не нужны?!

На том тайном совещании в монастырской келье Троицы, удалённой от столицы с её посольствами и лазутчиками-дипломатами, работавшими не только на себя, вопрос о городе-крепости Чигирине решён не был: защищать его или, разрушив, отдать во владение султану Мехмеду IV и Крымскому ханству.

Настойчивые князь-воевода Григорий Ромодановский и гетман Иван Самойлович составили докладную грамоту царю Фёдору Алексеевичу. В ней говорилось, что от российского Путивля до Чигирина всего тридцать миль, что порубежная защита без крепости рвётся, что вокруг неё растут бесценные леса. И что российская Украйна может быть легко отдана на разорение басурманам.

Боярская дума не удовлетворилась такими доводами, усмотрев в грамоте «воинственность» её авторов. Они отправили для разведки на берега Днепра стольника и стрелецкого полковника Александра Фёдоровича Карандеева. Ему поручалось боярами высказать сомнения по поводу расположения Чигирина и обосновать, найдя место, необходимость строительства на Днепре новой порубежной крепости, на которую бы не могли претендовать в Варшаве.

Узнав о таком, Ромодановский и Самойлович съехались на встречу в городе Рыльске. Они составили на имя государя Фёдора Алексеевича новую грамоту. Вскоре князь-воевода высочайшим повелением был спешно вызван с порубежья в Москву.

Причина спешки заключалась в следующем. Посланные в Варшаву царские посланники окольничий Чаадаев и дьяк Украинцев были приняты королём Яном Собеским. Они прямо заявили монарху Речи Посполитой, что Россия не уступит ей Киев. Магнаты, и прежде всего порубежные, вспылили от сказанного:

— Как так! Отдать наши земли на Днепре! Отдать Киевщину! Никогда и ни за какие деньги!..

Но польский король Ян Собеский спокойно ответил московским послам Чаадаеву и Украинцеву:

— Не здесь, в Варшаве, я буду решать вопрос о польском Киеве. Он будет решаться в Москве послами Речи Посполитой, которые напомнят московскому царю статьи Андрусовского договора.

Окольничий Чаадаев и дьяк Украинцев, понявшие, что в Варшаве они ничего не добьются, на королевские слова смолчали, лишь поклонились венценосному полководцу Яну Собескому. Тот, встав с трона, сказал послам московитов последние слова:

— Отправляйтесь восвояси. И ждите в Москве коронных послов. Для безопасности дам вам драгун эскадрон. А то паны-шляхтичи вашими словами о Киеве возмутились...

Когда воевода Ромодановский прибыл в Первопрестольную, вопрос о том, что Чигиринскую крепость надо защищать вооружённой рукой сперва от воинства турецкого султана Мехмеда IV, а потом, возможно, и от коронной армии короля Яна Собеского, Боярской думой был решён однозначно. Да и иного не ожидалось. Государь принял князя в кремлёвской Грановитой палате. Тот с поклоном встал перед самодержцем. Думный дьяк стал читать царскую грамоту:

— Именем великого государя... За все именованные воеводские заслуги князя и боярина Григория Григорьевича Ромодановского пожаловать его из дворцовых земель селом Ромодановское в Калужском уезде.

Ближний боярин, услышав такие радостные для его сердца слова, степенно отбил земной поклон царю, восседавшему в окружении одетых во всё белое рынд[11]. Село было с древности родовым гнездом Ромодановских.

Закончив читать дарственную грамоту, дьяк в поклоне отошёл в сторону. Царь спросил боярина-воеводу:

— Доволен ли ты царским подарком, князь?

— Доволен изрядно, мой государь. Знать, моя воеводская служба не забыта, коли царским сельцом одарена. Ещё раз нижайше благодарю, государь.

— Ведаешь ли ты, князь Григорий Григорьевич, зачем зван по моему указу спешно в Москву?

— Ведаю, государь. Ещё как ведаю.

— Я и Боярская дума приговорили — крепость Чигирин от недругов защищать крепко. И никому не отдавать на поруганье. Тебе велено быть большим воеводой московского войска.

— Спасибо ещё за одну царскую милость, мой государь.

— Боярская дума хорошо знает твоё воеводское искусство и ратную доблесть. Одним тем, что на Верхнем Дону смутьянов вора Стеньки Разина ты разбил, может гордиться твой княжеский род.

— То было моим воеводским долгом перед царственным домом, которому Ромодановские служат верой и правдой уже много колен, государь Фёдор Алексеевич.

— Собирай, воевода, полки русские на Украйне. Передашь такой же царский указ гетману Самойловичу. Укрепишь полками и начальными людьми Чигирин. Сам будешь с царской ратью стоять поблизости.

Воевода с благодарностью за признание его полководческих заслуг поклонился и озабоченно ответил государю:

— Мой государь, разряды в полки соберут ратников достаточно. А вот начальных людей опытных сыскать будет трудно.

— Знамы мне твои заботы, князь. Кого из воевод и полковников будешь просить у меня из Москвы на то дело?

— Надо подумать государь. Завтра скажу дьякам Разрядного приказа. А пока дай мне твоим государевым словом для Чигиринской крепости двух мужей бесстрашных и умелых — воеводу Ивана Ржевского и служилого иноземца Петра Гордона. В них у меня вера большая...

Так Гордон оказался на новой для себя войне. Если в пограничных схватках с крымчаками он участвовал не раз, то турецкое воинство ему ещё не приходилось ведать.

Волей судьбы воинская слава самого высокого полёта нашла «шпанского немца» на московской ратной службе из далёкой Шотландии не на войне с Речью Посполитой, а на войне с Блистательной Портой или ещё иначе Оттоманской Портой.

Служебная карьера Петра Ивановича Гордона резко пошла в гору с началом русско-турецкой войны 1677-1681 годов. Тогда он стал деятельным участником Чигиринских походов русского войска в 1677-1678 годах. В ходе войны он проявил себя как военачальник и инженер-фортификатор, укреплявший порубежную Чигиринскую крепость.

С 1676 года Российское государство вступает в открытое столкновение с Крымским ханством и Османской державой в борьбе за Правобережную Украину. Когда летом 1677 года в Москве стало известно о движении огромной турецкой армии через степи к Днепру, воеводе Григорию Григорьевичу Ромодановскому, стоявшему с полками в городе Курске и его окрестностях, последовал категорический указ нового царя Фёдора Алексеевича:

«Итти за Днепр к Чигирину! Воевать турок! Чигирин-город не отдавать недругу...»

В том походе принял участие и новоприборный Севский драгунский полк полковника Патрика Гордона. Устроивший полку придирчивый смотр большой воевода Григорий Ромодановский остался доволен:

— Зело хорошо устроен твой полк, Пётр Иванович. Люди все оружны, все конны. И беглых солдат не числится за тобой по росписям...

Подошедшая в первый раз к Чигирину турецкая армия под командованием султанского полководца Ибрагима-паши осадила пограничную крепость. Её гарнизоном командовал «комендант генерал-майор Афанасий Трауернихт, иностранец, принявший православную веру». Гарнизон Чигирина состоял из стрельцов не московского чина и малороссийских казаков. Прежде всего из ближайших полков.

Последние решительно отвергли призывы самозваного «гетмана» Юрия Хмельницкого, сына Богдана (Зиновия) Хмельницкого, оказавшегося на турецкой службе, сдать город-крепость. На послания изменившего делу защиты православной веры Хмельницкого-младшего в казачьих полках отвечали:

— Служи басурманам сам. Мы слову отца твоего на Переяславской раде, за свои православные храмы и сёла постоим на Днепре. Приходи с турками — увидишь...

Осада Чигиринской крепости на первый раз затянулась. Турецкая армия не смогла её взять, хотя бомбардировками были разрушены многие городские укрепления. Защитники Чигирина держались стойко, успешно оборонялись, нанеся османам большие потери в людях. Ибрагим-паша с крымским ханом был вынужден снять осаду и с армией уйти восвояси по тем же степным дорогам. Путь его был отмечен павшими от бескормицы верблюдами и брошенными обозными арбами.

К отступлению Ибрагим-пашу побудило прибытие на правый берег Днепра большого царского войска под начальством воеводы Григория Ромодановского и полков малороссийского казачества гетмана Ивана Самойловича. Сразиться с ними туркам можно было только в большом полевом сражении, военная удача в котором могла запросто отвернуться от воинов божественного султана. Отступление же от русской крепости поражением в войне никем не называлось.

В Стамбуле разгневанный военной неудачей султан Мехмед IV лишил Ибрагим-пашу титула полководца Оттоманской Порты. В вассальном Крыму были поставлены новый хан из династии Гиреев, нураддин-султан и калга (командующие правым и левым крыльями Крымской татарской орды).

Опасность новой вспышки войны Русского царства с Османской державой заключалась не только в обладании Чигирином и Правобережной Украиной. В Стамбуле во всеуслышанье претендовали на господство в мусульманском мире и мечтали об обладании Кавказом, Астраханью и Казанью. Последние с лёгкой руки царя Ивана IV Васильевича Грозного уже давно находились под державной рукой Москвы.

В начале следующего, 1678 года стало известно о новом готовящемся походе турецкой армии на пограничную Чигиринскую крепость. Эту достоверную весть принесли лазутчики, которые под видом купцов хаживали в Крым и в Бессарабию. Султан Мехмед IV сказал в Стамбуле своим пашам и мурзе-послу от крымского хана:

— Чигирин — не Азов. Каменных стен не имеет. Повелеваю взять его и устрашить истреблением его гарнизона неразумного московского царя.

Османский султан, повелитель жизнями и имуществом своих верноподданных, не сдерживал ярости по отношению к неуступчивым соседям-неверным. Поводом было письмо от царя Фёдора Алексеевича, доставленное в Константинополь-Стамбул стольником из Посольского приказа Поросуковым. Тот едва не поплатился заключением в султанскую тюрьму — Семибашенный замок, в котором в разное время побывал не один посол государства Российского в Турции.

Глядя на почтительно склонённые перед ним головы в разноцветных шёлковых тюрбанах, изукрашенных драгоценными каменьями и бахрейнским жемчугом, султан Мехмед IV царственно бросил:

— Не видать царю Москвы наших земель на правобережье реки Днепра. От них даже в Варшаве в мою пользу отказались...

К этому времени полковник Патрик Гордон уже находился в Чигирине и руководил строительством новых оборонительных сооружений. Такое поручение он получил от царя Фёдора Алексеевича высочайшим указом, став ближайшим помощником нового коменданта крепости воеводы Ивана Ржевского. Поводом такого назначения стало то, что со слов «шпанского немца» дьяки Иноземного приказа записали буквально следующее:

«Фортификационное дело ведомо. Как военным инженером быть, мне тоже ведомо. В крепостях шведской короны служил к их устройство знаю по учёным книгам...»

Назначение в Чигирин стало для служилого иноземца ещё одним повышением по службе. В январе 1678 года полковник Пётр Иванович Гордон по царскому повелению командовал уже целым воинским отрядом, в который вошёл наряду с Севским драгунским полком ещё и стрелецкий полк — «приказ» — в полную тысячу человек.

Гордон прибыл в Чигирин с войсками, направленными на усиление крепостного гарнизона — пятью стрелецкими «приказами» и своим кавалерийским полком. Прибыл спешно. Первоначально он исполнял обязанности военного инженера, с первых дней взяв на себя руководство земляными фортификационными работами. Однако к началу осады строительные работы на валах и бастионах завершить не удалось, несмотря на помощь местных казаков. Не успевали подвозить издалека лес и камень. Не хвйтало рабочих рук.

Численность гарнизона Чигирина, чьи укрепления состояли из «замка» и «нижнего города», состояла из 12 599 человек, в том числе 776 гордоновских севских драгун. Разнокалиберных пушек насчитывалось менее ста, боеприпасов к ним привезено было мало, особенно бомб. Многие из орудий оказались неисправны. Как показали дальнейшие события, потеря каждой пушки становилась для осаждённых невосполнимой потерей. Порох приходилось беречь. Запасы продовольствия — муки, разных круп, солонины, уксуса и прочего — оказались недостаточными.

Более того, в долгую осадную жизнь из защитников Чигирина мало кто и верил. Уж очень спешно уходило прочь султанское войско в первый раз, побросав в осадном лагере многое.

Перед отсылкой воеводы Ивана Ржевского и полковника Патрика Гордона князь Григорий Григорьевич Ромодановский имел с ними встречу в Курске. В светёлке воеводской избы находился ещё и князь Михаил Григорьевич Ромодановский. Сын-воевода ходил в первых помощниках отца.

Тот зачитал приглашённым полученное из столицы, из Посольского приказа секретное послание царю Фёдору Алексеевичу и русскому патриарху Иоакиму от патриарха Константинопольского. Тот с тревогой писал следующее:

«Великий государь православного христианского мира, да храни тебя Господь Бог!

...Султан Мехмед вновь идёт на тебя в большой поход. Войска вызваны из земель египетских, греческих, боснийских, аравийских и албанских. Крымскому хану послан султанский фирман. В поход идут лучшие паши и янычарские орты...

Поход Кара-Мустафы-паши будет чрезвычайно опасен для православного Русского царства...»

Зачитал большой царский воевода князю Ржевскому и служилому «шпанскому немцу» и присланные из Москвы «тайные вести» стольника Поросукова государю Фёдору Алексеевичу. Тот писал из Валахии с большой тревогой:

«Турецкая армия уже выступила из Стамбула. На сей день она в десяти переходах от Дуная. Великий визирь Кара-Мустафа-паша войско имеет больше, чем их было собрано под знамёнами Ибрагим-паши, пребывающего ныне в большой опале.

От султанских чиновников из самого дворца, получивших богатые подарки соболями и червонцами, достоверно известно и другое. Крымский хан из Гиреев соединится с турецким войском на Буге. Оттуда враг пойдёт прямо на Чигирин степью. Кара-Мустафа-паша приказа от султана Мехмеда переправиться на левобережье не получил...»

Князь-воевода Ромодановский, прочитав и этот документ, привычно сурово посмотрел на молчаливо стоявших перед ним двух военачальников, которым предстояло в самом скором времени сесть в Чигирине в осаду. Много говорить не стал, но сказал самое главное для царских воевод на той войне:

— Чигирин и вся Украйна зовётся Малою Россией. С древности принадлежит она предкам государя Фёдора Алексеевича — Рюриковичам и Романовым. И лишь на некоторое время от подданства московского отлучалась. Но на то были свои причины. Ныне всё по-иному, после Переяславской рады[12].

Помолчав, сказал твёрдо, да так, что внимательно вслушивающиеся в каждое воеводское слово Ржевский с Гордоном по-воински выпрямили свой стан:

— Если турки не откажутся от притязаний на Малороссию, кровопролитие падёт на их головы. Идите с полками в Чигирин. Крепость, сколь можно, ещё укрепите. Турки с ханом скоро будут там. А я с царским войском встану рядом, у Днепра, по берегу...