Четырех царей слуга

Генеральские раздоры Гордона, Лефорта и Головина

Уже первый день стояния петровской армии под станами Азовской крепости показал, что между начальниками отдельных отрядов лада не будет. Гордон, предлагая свой план размещения осадных войск, доказывал другим двум генералам:

— Господин генерал Франц Яковлевич! Крепостные ворота прямо у вашего лагеря, турки легко могут сделать сильную вылазку. Будь вы поближе к моему стану, то я вам всегда сумею вовремя помочь...

Обращаясь к генералу Автоному Михайловичу Головину, шотландец убедил его в следующем:

— Ваша милость, вы так далеко встали от нас с Францем Яковлевичем, что можете оказаться под ударом татарской конницы из степи. Если же нападут на нас, то скорой помощи мы от вас не получим...

Лефорт и Головин не соглашались с Патриком Гордоном, упорствовали на своём. Бомбардир Преображенского полка Пётр Алексеев, на военном совете говоривший мало, а больше слушавший спорщиков, под конец сказал:

— Полкам стоять так, как уже встали. Дальше будет видно, как война покажет. Теперь надо больше думать об осаде, о фортификационных заботах...

Во главе Азовской армии была поставлена «консилия» — военный совет из трёх генералов, отрядных или корпусных командиров: А. М. Головина, Ф. Я. Лефорта и П. И. Гордона. Но реальной властью «консилия» не обладала, её решения вступали в силу только после утверждения «бомбардиром Преображенского полка Петром Алексеевым». Под этим именем в армии находился царь. Таким образом, русская армия оказалась лишённой единого оперативного командования.

Русская армия численностью в 31 тысячу человек обложила турецкую крепость с суши. Войска Головина встали на правом фланге, в центре — полки Гордона, на левом фланге — Лефорта. Пётр I держал свою штаб-квартиру в корпусе Головина. Выше крепости, на берегу Дона, стали походным лагерем семь тысяч донских казаков.

Осаждавшие, не медля, приступили к рытью апрошей — зигзагообразных рвов, обеспечивавших безопасное продвижение к крепости, и установке артиллерийских батарей. Вскоре начался обстрел крепости. Генерал Патрик Гордон умело руководил инженерными работами, не раз получая царские благодарности.

Первый раз шотландец показал Петру I только-только завершённые траншеи, выдвинутые вперёд и прикрытые валом. Их расположение понравилось царю:

— Зело искусно выкопано, Пётр Иванович. Какова же выгода нам от них?

Генерал Патрик Гордон с поклоном и со всей учтивостью ответил:

— Ваше величество, это только начало осадных сооружений. Но уже сейчас на том месте, где вы стоите, мой государь, можно поставить мортиры и бомбардировать из них город.

Бомбардиру Петру Алексееву, едва ли не больше всего любившего на войне «огненную потеху», такой ответ понравился. Он приказал генералу:

— Вели сей час разместить здесь три мортиры. Пусть канониры из каждой из них при мне бросят по бомбе.

Патрик Гордон на карте местности стал показывать государю расположение новых осадных сооружений перед его лагерем. Тем часом две сотни стрельцов с натугой, подгоняемые своим полковым командиром, доставили к траншее три мортиры. На месте их устанавливали сами артиллеристы. Старший в чине прапорщика доложил царю:

— Ваше величество! Как прикажете?

— На первый раз выпалишь по крепости по одной бомбе из каждого ствола. Выпусти их под сорок пять градусов, больше не надо.

Мортиры одна за другой дали нестройный залп. С позиции было хорошо видна траектория полёта выпущенных снарядов. Они «хорошо» попали в город — разрывы бомб оказались видны. Самодержец похвалил канониров:

— Молодцы! Порадовали меня. Так и дальше метайте бомбы в город. Цели себе выберите.

И, обернувшись к подьячему, на шее которого висела чернильница и связка отточенных гусиных перьев, стоявшему среди сопровождавшей его свиты, сказал:

— Напиши мой царский указ — всем бомбардирам этой траншеи за меткую стрельбу выдать наградных по рублю серебром. Прапорщику — чин подпоручика. Указ объявить по всей осадной артиллерии...

Пётр, молодой и горячий самодержец в звании бомбардира, властно вмешивался во все мелочи, сам стрелял из пушек по Азову, с киркой и лопатой работал в траншеях под огнём турок, подолгу и шумно пировал со своими любимцами. Царь много времени проводил на позициях Гордона, осваивая на деле европейские правила ведения осадных инженерных работ.

Не раз и не два генерал Патрик Гордон кричал во время стрельб по крепости его царскому величеству:

— Ах тунг! Берегись!..

Турки с крепостных бастионов давно заприметили на главной батарее русских удачливого бомбардира, выделявшегося среди всех своим ростом. Турецкие пушкари старались пристреляться к нему, посылая в стан русских немало ядер и бомб.

К их полёту и разрывам там привыкли не сразу. Бомбы, прежде чем взорваться и осыпать людей чугунными осколками, крутились с шипением по траве. При виде этого осаждающие бросались ничком на землю в ожидании грохота разрыва или прикрывали лица рукавами кафтанов. В такие минуты Патрик Гордон наставлял подчинённых, демонстрируя личное бесстрашие:

— Не надо кланяться до земли турецким мячикам... Нехорошо бывать трусом... А ещё русский солдат...

Шотландцу с его энергией и Чигиринским опытом ведения осадной войны приходилось нелегко в общении с армейскими военными инженерами. Их под Азов прибыло три — Франц Тиммерман, Адам Вейде и Яков Брюс. Нанятые за высокую плату иноземцы при всех своих знаниях не торопили события. Вели они себя, особенно голландец Тиммерман, «высоковато». Тот для походного плавания по Волге вытребовал себе отдельный струг, обустроенный с максимумом походного комфорта. В общении с ними генерал Гордон проявлял немалую настойчивость:

— Господин инженер Франц Фёдорович, — обращался Гордон к Тиммерману, — эту апрошу надо продолжить ночью. Я выделю сотню стрельцов и дам им охрану. К утру апроша будет готова.

— Господин генерал, работать здесь ночью нельзя. Я не могу видеть, куда она пойдёт. Землекопы могут увести её в сторону...

— Тогда вечером следует сделать разметку продолжения траншеи и поставить вехи. Это же можно вам сделать.

— Всё равно будут неточности в сравнении с моим чертежом фортификационных сооружений. Тем более что его видел царское высочество. Нет, никак нельзя заканчивать апроши по ночам...

Однако опытный Гордон гнул своё. Земляные работы лучше всего продвигались на позиции, которую занимали гордоновские полки. Бомбардир Пётр Алексеев почти каждодневно бывал здесь. Он немало удивлялся ускоренному ходу осадных земляных работ:

— Скажи, ваша милость, когда ты всё успеваешь со своими людьми? У Франца Яковлевича с Головиным тоже земляные работы вовсю ведутся. А твои апроши на добрую сотню сажень вперёд их ушли.

Патрик Гордон, имевший высокое понятие о чести дворянина и офицера, никогда не жаловался на армейских коллег государю. Свои обиды за их нерадивость он обычно выплёскивал в дневниковых записях. Потому он неизменно отвечал государю:

— Ваше величество, стараемся на ваше царское дело днём и ночью, чтоб Азовскую Крепость быстрей стеснить...

Австрийский агент (военный наблюдатель) при русской армии в Первом Азовском походе Плейер в своих заметках о жизни в Московии писал:

«...Большой бомбардир (ибо так царь желал называться и собственными руками начинял гранаты и бомбы) поставил на сооружённые генералом Гордоном батареи, потому что его собственные (на позициях Головина. — А. Ш.) не были ещё готовы, 8 маленьких мортир и стрелял из них по большой части сам в течение двух недель».

С сооружённых здесь батарей был причинен первый урон вражеской крепости — меткие попадания разрушили сторожевую наблюдательную башню. В городе то там, то здесь стали возникать пожары.

Азовский гарнизон, которым командовал Муртоза-паша, находился в бодром состоянии духа, получая с моря необходимую помощь. Около 20 турецких галер на глазах у русских беспрепятственно высадили в крепость подкрепления, боевые припасы и провиант.

Встревоженный усилением гарнизона, генерал Гордон приказал усилить караулы днём и особенно по ночам. Он всерьёз опасался сильных вылазок азовских турок. На его предупреждение сосед Франц Лефорт ответил:

— Пётр Иванович, ваша милость, крепостные сидельцы, как мы обложили Азов, ещё не отваживались выйти в поле. Сейчас их устрашает один вид наших батарей, которых становится всё больше...

8 июля осадные батареи начали общую бомбардировку Азова. В городе начались то там, то здесь пожары. Но крепостные стены выстояли: тяжёлого «стенобитного наряда» в русской армии не было. Повреждения в укреплениях турки успешно устраняли по ночам.

9-го числа Пётр Иванович, прибыв в царский шатёр, имел честь доложить российскому монарху:

— Ваше величество, большая батарея из шестнадцати пушек готова. Она ждёт бомбардира, чтобы салютовать ему залпом по Азовской крепости...

Опасения Гордона оказались не напрасны. Турецкий гарнизон, усилившись, стал с дерзостью совершать частые вылазки. Янычары и спаги нападали на позиции русских днём и ночью. Из степи совершали наскоки многочисленные отряды крымской конницы. Доставлять в осадный лагерь снаряды, порох и продовольствие от пристани приходилось под усиленным конвоем из нескольких полков с пушками.

Бутырскому солдатскому полку, стрелецким и тамбовским солдатским полкам корпуса генерала Гордона постоянно приходилось выручать из беды своих соседей, особенно войска Лефорта. Турецкий гарнизон, заметно усилившись, совершил несколько сильных вылазок против левого фланга осаждавших. Муртоза-паша делал всё, чтобы помешать осадным работам неверных, погасить силу огня их артиллерийских батарей. Больше всего атак осаждённых пришлось на позиции войск генерала Франца Лефорта. Слабость её многоопытный султанский военачальник вычислил довольно скоро.

Первую сильную вылазку турки сделали днём 7 июля, после обеда. Полевые караулы в лефортовских траншеях откровенно проспали появление толп янычар перед своим носом, и те беспрепятственно ворвались в спящий лагерь. Там началась суматоха и беспорядочная свалка. Русские солдаты и стрельцы, сбившись в кучи, отбивались от нападавших чем придётся. Ни одна из пушек на батареях даже не успела выстрелить по врагу.

Гордон при первых выстрелах у соседа выскочил из своей палатки. Ему хватило только одного взгляда, чтобы понять случившееся. Первых попавшихся близ палатки людей он послал к стрелецким и тамбовским полковникам с приказом — собрать сколько можно людей и идти на выручку лефортовцам. И обязательно — только воинским строем, не толпой.

Сам генерал поспешил к палаткам Бутырского полка. Там уже солдаты под окрики офицеров строились поротно. Патрик Гордон взял под свою команду всех собравшихся и бегом повёл их через поле к месту боя. Барабанчиков он оставил на большой батарее, приказав им что есть сил бить сигнал тревоги. Через сотню-другую шагов бутырцев стали догонять разрозненные команды московских стрельцов и тамбовских солдат.

В дневниковых записях служилый иноземец о событиях дня 7 июля запишет не без печали следующее:

«Около 4 ч. дня турки прошли сквозь сады и совершили ужасный налёт на лагерь генерала Лефорта. Ворвавшись в него, они убили многих солдат, нескольких захватили, ещё больше ранили и нанести бы и худший урон, если бы 2 или 3 тысячи солдат из лагеря генерала Гордона не поспешили на помощь через поле, отрезая турок от города. Те, увидев это, отошли в сады и увели пленных. Турецкая конница помогала пехоте, но с появлением отряда из другого лагеря также отступила. С собой они забрали много голов, которые потом насадили на колья вдоль стены.

Ночью в городе веселились, играли на разных инструментах.

У турок были на то причины, ведь им привезли амуницию, провизию и жалованье, да и вылазка принесла немалый успех: потеряв немного людей, они побили сотни христиан...»

Азовские турки отступили под защиту крепостных батарей спешно, боясь быть отрезанными от городских садов. С собой они увели нескольких пленных и постарались унести с собой как можно больше шанцевых инструментов русских землекопов — лопат, кирок, заступов, ломов, чтобы тем нечем было рыть апроши и дальше к городу.

Пётр, прибывший на место боя, воочию убедился в погроме, который азовские сидельцы учинили в лефортовском лагере. Разгневанный большой бомбардир тут же устроил военный совет, чтобы разобраться в причинах понесённого урона и найти виновников случившегося:

— Сколько людей побили!.. Куда смотрели полковники?! Почему караулы противу городских стен спали?! Где пушкари на батареях были, что ни одной картечи по туркам не выпалили?! Посмотрите, сколько офицеров поплатилось головами!..

Стоявшие в лефортовском шатре полковые командиры, потупив головы, молчали. Знали, что за прямой ответ — дерзость — можно поплатиться и чином, и в один из сибирских городков-острогов немедля отправиться дослуживать свой век. Причём без особых шансов на высочайшее прощение.

Главный виновник случившейся беды, он же царский любимец генерал Франц Яковлевич Лефорт переживал поражение не меньше других. А скорее всего, больше. Он относился к числу тех военачальников, которые берегли подчинённых и заботились о них.

Пётр I, выговаривая всё накипевшее за осадную жизнь, откровенно щадил самолюбие фаворита. Это хорошо понималось всеми собравшимися, но легче на душе не становилось.

Лишь один человек отважился ответить расходившемуся в праведном гневе монарху. Это был его шотландский наставник, который взял себе в помощь горькую правду, Бога-заступника и седую голову. Гордон держался прямо, ни на кого не глядя. Поклонился государю, спросил:

— Дозволь ответствовать, ваше величество!

— Говори, Пётр Иванович. Как думаешь ты о сегодняшнем дне?

— Случившееся, мой государь, произошло из-за лени на войне. Турки её знают, а мы всё пребываем на Кожуховских полях. Полки, караулы, офицеры устава не знают. Опасности не видят, потому и платим за такую леность головами солдат да офицеров.

— Устава не знают? Ленятся па войне? Устав офицеры должны знать — за это они взяты на службу царскую. А лень надо батогами выбивать из нерадивых...

Патрик Гордон сказал только то, о чём уже не раз не без грусти думал сам Пётр Романов. Он и без советчиков видел, что в его Азовской армии лишь потешные с бутырцами и донскими казаками Фрола Минаева живут на войне войной. Остальные её ещё не прочувствовали, не говоря уже о полевой солдатской выучке. Стрельцы — так те только и думают, как поскорее вернуться домой.

Ярость царя угасла. Он сказал неотлучно находившемуся при нём Алексашке Меншикову, будущему светлейшему князю:

— Пошли за военными инженерами. Пойдём смотреть на апроши — как они к крепости подступили за день.

Генералам же разгневанный происшедшим бомбардир Пётр Алексеев наказал со всей строгостью:

— Усильте караулы перед лагерем и в поле. С тех начальников караулов, кто ещё хоть раз проспит турок на вылазке, велю спустить батогами три шкуры.

Государь вышел из шатра, так и не попрощавшись с генералами, которые перед ним в низком поклоне склонили головы, все как одна в огромных париках.

За то гордоновское слово на импровизированном военном совете генерал Франц Лефорт был в большой обиде на шотландца. Слова о «лени на войне» относились прежде к нему, генералу по случаю, а не по заслугам. Только этим можно объяснить то, как описал швейцарец события — нападение османов в тот день в письме своему брату в город Женеву:

«Бой продолжался долго. Татары стремились взять мой лагерь силой. После двухчасового сражения они были принуждены к отступлению со значительными потерями. Я с своей стороны потерял храбрых офицеров. Мой лагерь был наполнен стрелами. Несколько сот солдат было частик» побито, частию ранено».

В своём письме Франц Лефорт забывает упомянуть о помощи генерала Патрика Гордона. Не будь её, лефортовский лагерь подвергся бы ещё большему разгрому, не говоря уже о потерях в людях.

Впрочем, и шотландец не остался «в долгу» перед царским любимцем. Дневниковая запись, сделанная через два дня после нападения турок на лефортовский лагерь, гласила:

«На левом фланге траншеи армии генерала Лефорта продвигались вперёд, но медленно, из-за лени и нерешительности инженеров...»

Эти слова читались как «из-за лени и нерешительности самого генерала Франца Яковлевича Лефорта», поскольку военные инженеры на левом участке осадного кольца подчинялись ему лично.

В ночь на 10 июля турки, ободрённые прошлым успехом, вновь попытались напасть на лефортовский лагерь. До тысячи пеших османов вновь незамеченными прокрались через городские сады, вышли в поле и молчаливой толпой направились к русским позициям у реки. Расположение здесь траншей и батарей они знали хорошо. Караулы полков генерала Франца Лефорта, находившиеся в апрошах, вновь оказались не на высоте. Или, попросту говоря, они дремали и спали на постах.

Однако их заметил караул Гордона из тамбовских солдат, который озабоченный Пётр Иванович выдвигал с наступлением в сторону лагеря соседей. Караульные солдаты при лунном свете сумели увидеть движение огромной толпы турок со стороны крепостных ворот. Унтер-офицер, старший полевого дозора, отправил вестника к генералу, не поднимая пока тревоги.

Гордон, поставленный на ноги первыми словами, приказал с ходу:

— Барабанщикам бить тревогу! Бутырцев, караулы от других полков — в поле! Пушкам дать залп по Азову!..

С батарей в сторону чернеющего на фоне крепостного Азова был дан залп с осадных батарей. Генерал лично вывел в поле часть своих полков — Бутырский, несколько стрелецких, батальон тамбовских солдат. Остальным войскам он приказал занять траншеи и батарейные позиции на случай их ночной атаки.

Гордон, в наспех надетой кирасе, без шлема, торопливо вышагивал впереди своего тревожного отряда с обнажённой шпагой. Солдаты и стрельцы спешили, путаясь ногами в уже давно высохшей траве, порой проваливаясь в норки сусликов. Пётр Иванович чувствовал, что уставшим от однообразной осадной жизни людям, с восхода и захода солнца занимавшимся земляными работами в апрошах, хотелось подраться. Офицеры приглушённо покрикивали на своих подчинённых:

— Быстрее!.. Держи строй!.. Фузеи держи правильно, такие-сякие, чтоб своих не поранить багинетами...

Барабанный бой и оглушительный в ночи залп пушек в гордоновском лагере в одну минуту подняли весь русский стан на ноги. Только теперь лефортовские караулы узрели надвигавшуюся на них опасность. Из их апрошей прозвучали первые нестройные ружейные выстрелы. При вспышках было видно, как передние траншеи по тревоге наполнялись людьми.

Азовский Мустафа-бей, руководивший ночной вылазкой, решил не испытывать судьбу. Туркам пришлось отступить обратно в крепость. Что они и сделали беспрепятственно. Увидев, что неприятель торопливо уходит в сторону городских садов, генерал Гордон остановил свой отряд и приказал всем вернуться в лагерь.

Австриец Плейер, ставший невольным свидетелем тех ночных событий, запишет о них так:

«Ночью подкрались турки из города на несколько сажен к лагерю Лефорта, однако были замечены караулом генерала Гордона. Им навстречу вышел в поле сам генерал Гордон со своим караулом, и так как после этого в обоих лагерях поднялась тревога, то турки повернули обратно».

Прибывший на место событий Пётр I остался «зело» доволен ночными действиями своего наставника. Не забыв, однако, похвалить и своего фаворита, государь приказал:

— Турок надо отучить ходить в вылазки. Давно они сильной бомбардировки не получали от нас. Совсем осмелели...