Четырех царей слуга

Второй поход князя Голицына на Крым

Когда началась подготовка ко второму Крымскому походу, а она шла весь 1686 год, Гордона фактически отстранили от дел. Это объясняется тётя, что у командира солдатского Бутырского полка появились весьма влиятельные недруги.

На одном из заседаний Боярской думы патриарх Иоаким открыто высказался против командования русскими войсками «еретиком»-генералом. Действительно, шотландец до конца своих дней остался ревностным католиком, в то время как многие иностранцы на русской службе быстро переходили в православное вероисповедание. Однако Патрик Гордон, что делало ему немалую честь среди обитателей Немецкой слободы, остался пристрастен к вере родителей и родового клана, разбросанного ветрами истории по всей Северной Европе.

Участвовать же во втором Крымском походе под начальством князя Василия Голицына Петру Ивановичу Гордону пришлось. Во время выдвижения русских полков в степь, в марте 1689 года, «служилый иноземец» составил собственный план боевых действий против Крымского ханства, назвав его «Размышлением о предстоящем походе». Он рассматривал в основном вопросы усиления русской полевой армии артиллерией, строительства полевых укреплений и ряд других.

Среди прочего генерал в своих «Размышлениях» предлагал для обеспечения тыла через каждые четыре перехода устраивать небольшие земляные городки в степях. Таким образом, считал он, можно было обезопасить тыловые коммуникации от налётов крымской конницы. Гордон указывал, что для штурма перекопских укреплений в виде древнего земляного вала потребуются штурмовые средства — тяжёлые осадные орудия, штурмовые длинные лестницы. Всё это следовало заранее подготовить и доставить через степь к Перекопу. На месте те же лестницы изготовить было просто не из чего.

Главнокомандующий князь Василий Васильевич Голицын имел возможность ознакомиться с содержанием гордоновских «Размышлений о предстоящем походе». Однако все предложения много повоевавшего на своём веку опытного генерала не были приняты в расчёт.

— Ваша милость, генерал, мною со тщанием прочитаны ваши размышления. Так, вы предлагаете завести в полках больше лёгких пушек. Для чего сие вы усматриваете?

— Ваша светлость, Василий Васильевич, ещё по Чигирину знаю, что лучше всего отбиваться картечными выстрелами лёгких пушек или дробовиков.

— Такое ясно. Но картечные пульки по конным людям бьют только по первым, кто идёт в набег на полки. А если задние навалятся, тогда что же будет?

— Может быть и такое. Но по сей день мною ведано и со слов бывалых воевод знаю, что ханские татары после первого встречного и удачного залпа сразу в степь отворачивают.

— Про сие ведомо и мне. Воеводы из рода князей Голицыных в Дикое Поле не раз хаживали, ратовались с ханом. А что ты пишешь о крепостицах в походе, когда войско вперёд идёт?

— Ваша светлость, князь, я предлагаю в походе на каждом стане строить земляные фортеции впереди. Так легче будет отбиваться от атак вражеской конницы. В таком случае московские полки она не опрокинет одним налётом.

— То зря, Пётр Иванович. В степи на походе надо не валы насыпать и рвы копать, а огораживаться обозными телегами. И оттуда верхоконных разить пулями да стрелами, не говоря уже о пушках.

— Но, любезный Василий Васильевич, турецкие паши окапывают свой походный лагерь на каждую привальную ночь.

— То турки. У них своя воинская наука, у московской царской рати — своя. Ещё дедовская, с времён великого московского князя Дмитрия Донского и царя Ивана Васильевича, прозванного иноземными людьми царём Грозным.

— Воля ваша, князь-воевода. Если в чём будет нужда советом, то я всегда готов послужить и такую службу.

— На том спасибо, Пётр Иванович. Твоя верная служба государям на Москве нам известна хорошо...

Второй Крымский поход начался в феврале, когда по Москве ещё ездили на санях, а степь уже цвела, покрывшись зеленью. Князь Василий спешил подойти к Перекопу, пока солнце не выжгло степное разнотравье.

На сей раз крымский хан вывел навстречу русским всю свою орду. Степь он на сей раз поджечь не мог, чтобы отсидеться за степным пепелищем. Как всегда, крымская конница ударила внезапно, появившись перед противником из-за цепи древних курганов.

Солдатский Бутырский полк шёл в авангарде войска. Генерал Гордон, знавший от пойманного лазутчика, что хан с ордой где-то рядом, то и дело прикладывал подзорную трубу к глазам. Но степь была пока пуста.

Однако когда солнце стало близиться к зениту, впереди из-за курганов показались первые толпы конников. Они не держали строя, то съезжались в кучи, то разъезжались. Командир бутырцев в трубу различал хорошо знакомые зло-весёлые лица ханских воинов. Такими он видел их и под Чигирином, и когда войско князя-воеводы Григория Григорьевича Ромодановского, построившись в огромное каре, отходило к днепровским переправам.

Не мешкая, зная, сколь стремительно летит по степи конница, расцвеченная яркими халатами и зелёными чалмами мурз, генерал Гордон приказал ротным командирам бутырцев:

— Сомкните ряды. Палить по неприятелю только тогда, когда он будет на подлёте, в две-три сотни шагов. Полковые пушки выдвинуть вперёд...

Когда конные тысячи крымчаков подлетели к строю русской рати и осыпали её тучами калёных стрел, их встретили огнём из мушкетов и пушек. Первый же залп покрыл поле боя густым пороховым дымом. После этого пальба велась около часа, хотя нападавшие просматривались в дыму плохо.

Когда стрелы перестали роиться в воздухе, оборонявшиеся поняли, что вражеская конница откатилась и ушла восвояси. Хозяйственный полковой командир бутырцев велел передать по солдатским ротам приказ:

— Пальбу прекратить. Порох беречь для следующих дней. Капитанам пересчитать своих солдат и о том доложить генералу.

Патрик Гордон понял, что полк понёс первые потери. В ходе боя рядом с ним вражеские стрелы поразили не одного человека. Раны от них были тяжёлые, наконечники срывались зачастую с древка и оставались в теле. Лекари в таких случаях расписывались в собственном бессилии, поскольку хирургами они не были. Генерал сразу же после окончания схватки отдал ещё одно приказание:

— Лекарю оказать помощь раненым из тяжёлых. Всех их положить на обозные телеги, беречь в пути...

Русское войско после привала с великим бережением подошло к Черной Долине, где на речке Колончаке стояла крымская конница во главе с самим ханом. Ночью с моря поднялся сильный ветер — и началась сильная гроза. Налетел вихрь, который едва ли не валил людей с ног.

В такую непогоду вражеская конница, развернувшись широким полумесяцем, вновь атаковала русских ратников. Легкоконные татары опрокинули идущий передовой полк и сумели прорваться к обозам. Но перед рядами телег нападавшие заметались. У них отмокли тетивы луков, и стрелы падали без убойной силы, лишь царапая людей. К тому же на одном из флангов началась отчаянная рубка с конными казаками.

Русские не отвечали на стрелы. Сильный ливень превратил в ничто пороховые заряды стрелков, не горели фитили ружей. Положение спасли пушкари солдатских полков: накрывшись тулупами, они подсыпали сухого пороху, и пушки сделали по нескольку выстрелов картечью и «сечкой» — рубленым железом по близко мечущимся вражеским конникам. Больше всего досталось лошадям, которые в предсмертной агонии сбрасывали седоков, топтали их на земле, в ярости кусали соседей.

Видя такое гиблое дело, ханские мурзы протяжно закричали. Вражеская конница развернулась и отступила, через несколько минут скрывшись в ненастной мгле.

Бутырцы оказались в том бою в числе тех, на кого выпала основная тяжесть схватки. Патрик Гордон не скупился на похвальное слово солдатам, зная им истинную цену:

— Молодец, капрал! Видел, как ты ссадил конника багинетом. Учи тому всё своё капральство...

— Герои и вы, вся четвёртая рота. Устояли, не дрогнули.

— Всем полковым чинам на привале от меня по чарке вина...

Но перед тем как сказать слова похвальные, генерал свершил одно обязательное для воина-христианина дело. Он трижды перекрестил то место на стальной кирасе, куда попала на излёте татарская стрела. Чуть слышно прошептал для себя:

— Да храни меня, Господи, от вражеской стрелы, пули и ятагана. Сбереги меня, Господи, на войне...

Бой в грозовую ночь в Черной Долине князь-воевода Голицын посчитал за победное дело. Он поблагодарил за ратный успех всех полковых командиров. Среди отличившихся отметил бутырских солдат. Под надёжным казачьим конвоем в Москву умчался о двуконь вестник.

Царевна Софья после зачтения в Боярской думе голицынского донесения приказала по всей Первопрестольной под образами развесить на столбах грамоты. В них при большом сходе людей охочие грамотеи читали во весь голос:

«Мы, великие государи, тебя, ближнего боярина и сберегателя, князя Василия Васильевича Голицына, за твою к нам многую и радетельную службу, за то, что такие свирепые и исконного Креста Святого и всего христианства неприятели твоею службою не нечаянно и никогда не слыханно от наших царских ратей в жилищах их поганских поражены, и побеждены, и прогнаны...»

Второй Крымский поход закончился такой же неудачей, как и первый. Русской армии, подошедшей к Перекопу, пришлось повернуть назад. Крымский хан на сей раз просто перехитрил князя Голицына, завязав с ним мирные переговоры, которые умышленно затягивались под различными предлогами. Русские же полки не могли долго стоять в бездействии — таврическая степь выгорала под лучами летнего солнца, кони гибли от бескормицы, с трудом добывалась здоровая вода. Воды же из Гнилого моря — Сиваша — было в избытке. Но её не пили даже степные звери и птицы.

Нелегко далось князю Василию Голицыну решение об отступлении. На ночном военном совете главнокомандующий советовался с воеводами о дальнейших действиях. Те единодушно ответили:

— Служить и кровь проливать свою готовы, только от безводья и бесхлебья изнужились, промышлять перед Перекопом нельзя, и отступить бы прочь!..

На том военном совете генерал Пётр Иванович Гордон смолчал. Он видел в подзорную трубу Турецкий вал с Перекопской крепостью, где засел янычарский гарнизон. Но даже заикнуться о штурме Перекопа не решился. Знал, что бесполезно.

Крымчаки опять подожгли степь, и русские полки отходили на север по гари, в густом дыму, низко стлавшемуся над землёй. Отход армии прикрывал сильный арьергард под командованием генерала Патрика Гордона. Крымский хан и на сей раз не отважился вывести главные силы своей многотысячной конницы за Перекоп. Лишь небольшие отряды всадников в течение недели «наезжали» на пехотные полки арьергарда. Каждый раз нападения легко отбивались ружейными залпами в упор и пушечными выстрелами.

Весь обратный путь Гордон проделал верхом во главе Бутырского полка. Его не покидала мысль, навеянная всем ходом событий последних двух лет:

«А будет ли третий Крымский поход? Ведь не так силён фортецией Перекоп, сколь трудно дойти до него по степи. Но ведь дошли же до самого Крыма со второго раза. Ещё как дошли...»