Четырех царей слуга

Великий визирь подступает к Чигирину

Первыми к Чигиринской крепости подлетели на степных скакунах ханские воины. С близкого расстояния на городские бастионы пустили рой стрел. Кричали по-татарски и по-русски:

— Сдавайтесь! Султан и великий визирь милостивы! Покоритесь их воле! Жизнь вам будет отдана!..

С крепостного вала на услышанное ответили пушечными выстрелами. Было видно, как ядра сбивали с ног и коней, и всадников. После первого же залпа крымская конница не в одну тысячу числом отхлынула подальше. Турецкие спаги оказались благоразумнее — на дальность прямого пушечного выстрела подъезжать они к Чигирину не стали. Особо и не любопытствовали. Большинство из них город-крепость видели во второй раз. Он был им не в диковинку.

Вслед за конницей показались идущие впереди янычарские орты. Гремела музыка, били в большие медные барабаны. На лёгком ветерке чуть развевались отрядные знамёна и флажки. В окружении больших свит шествовали всегда по-восточному важные паши. Войско Кара-Мустафы-паши стало огромным осадным лагерем. Турки сразу же начали окапывать его со всех сторон траншеями и возводить осадные батареи. Полководец султана Мехмеда IV время зря терять не желал.

Патрик Гордон никогда в своей жизни больше не видел такой огромной неприятельской рати. Да к тому же самой разношёрстной. Верховный визирь Мустафа-паша привёл к Чигирину двадцать отрядов пашей (каждый из которых насчитывал по три тысячи солдат), сорок орт янычар, численностью от ста до трёхсот человек каждая, войска «господарей» Молдавии и Валахии (пятнадцать тысяч воинов), семь тысяч подневольных сербов, три тысячи албанцев. Почти стотысячная армия османского султана подступила к Чигирину.

Кроме того, 50 тысяч лёгких на подъем всадников привёл крымский хан. Пути-дороги на днепровском правобережье были хорошо изведаны крымскими татарами, веками промышлявшими здесь полон для работорговцев Кафы и Стамбула.

Турецкая армия подошла к Чигирину с сильной артиллерией: 25 больших осадных орудий, 25 крупнокалиберных мортир, 80 полковых пушек и 12 медных гранатных пушек. Вся артиллерия с её огневыми припасами была доставлена благодаря усилиям многих тысяч пар волов и верблюдов, которые голодным рёвом с утра до вечера оглашали окрестности вражеского осадного лагеря.

Мустафа-паша имел опытных инженеров, хорошо знакомых с последним словом в фортификационной науке европейцев и специалистов в подземной минной войне. Так что защитников порубежной крепости Русского царства ожидала многотрудная во всех отношениях осада.

Воевода Иван Ржевский распределил солдатские роты, стрелецкие и казачьи полки по линии крепостной обороны. На каждую её сажень приходилось от двух до пяти человек. К каждой пушке приставили по семь человек ратных людей. Даже в условиях начавшейся осады продолжались работы над неоконченными укреплениями. Командир Севского драгунского полка стал правой рукой царского воеводы:

— Пётр Иванович, на Москве бояре мне наказывали взять тебя в первые помощники. Из моих полковых начальников ты один крепостное и минное дело знаешь. Остальные годны биться только в поле.

— Хорошо, коль так ты велишь, князь. Нужен совет — призывай к себе. Просьба у меня к тебе одна есть.

— Какая, Пётр Иванович? Сказывай.

— Дай и мне, помимо командования севцами, участок крепостной стены для обороны, тот, что к турецкому лагерю обращён. Думается мне, что они уже начали копать минные галереи под вал.

— Хорошо. Будет тебе приказано моим воеводским указом, как ты сам о том просишь...

Осада Чигиринской крепости быстро приняла ожесточённый характер с постоянными бомбардировками и приступами большими силами турецкой пехоты. Осаждённые отвечали пушечной стрельбой, отбивали вражеские штурмы, сами совершали дерзкие вылазки.

Военные действия велись только вокруг Чигиринской крепости. Однако царские воеводы и гетман Иван Самойлович готовились к более масштабным действиям в русско-турецкой войне. Но этого не случилось. Даже крымский хан в тот год не отважился на опустошительные набеги на окраины Московского царства.

Под стенами Чигирина не утихали бои. Осадная война шла своим чередом, и великий визирь Кара-Мустафа-паша не делал передышки ни для себя, ни для осаждённых. Он спешил донести в Стамбул султану Мехмеду о падении злополучной крепости русских.

6 июля полковник Гордон руководил отражением яростного нападения турок на один из участков крепостного обвода. Османы взорвали под крепостными укреплениями два мощных пороховых заряда и попытались приступом прорваться в город через образовавшийся пролом в валу, сооружённом из брёвен и земли. Атаки янычар, следовавшие одна за другой, отражались пальбой из ружей и картечными выстрелами. Жаркий бой длился без малого четыре часа. Турок отбили с большим для них уроном.

Патрик не преминул отметить в «Дневнике», что в тот день в замок и город попало 954 ядра и 328 бомб. Такая арифметическая точность подсчёта выстрелов вражеской осадной артиллерии не случайна. Воеводе полковые командиры под вечер каждого дня докладывали обо всём, что у них происходило. Число попаданий ядер и бомб лучше всего говорило, что османы собираются произвести приступ на этом участке, а не на соседнем. Потому и считали стрелецкие и казачьи сотники, ротные поручики число таких попаданий.

Днём 3 августа царский наместник воевода Иван Ржевский, умелый и бесстрашный руководитель обороны, спешивший в старый замок к тому месту, где неприятель взорвал очередной подземный минный заряд, был убит осколком вражеской бомбы. Весть о гибели князя потрясла защитников города. Гарнизон крепости остался без испытанного коменданта, о котором Гордон и в будущем отзывался самым добрым, благодарным словом.

Вечером к Петру Ивановичу явились полковые командиры и старшие офицеры гарнизона. Они просили самого опытного военачальника среди защитников Чигирина принять на себя командование обороной крепости. Выслушав их, царский полковник сказал депутации:

— Господа полковники и офицеры! Сказанное вами считаю для себя великой честью. Но будете ли вы повиноваться мне все, как подчинялись воеводе князю Ржевскому?

— Будем все как один. Теперь ты наш голова, наш воевода, Пётр Иванович. Тебе доверяем начальство над Чигирином.

— Принимаю ваше доверие. Идите в полки и скажите о том. И помните, что государь всея Руси Фёдор Алексеевич молит за нас Господа Бога и крепости отдавать туркам не велит...

Той же ночью из вражеского стана в город перебежал христианин. Он принёс весть, которую там не знали. Перебежчик рассказал, что утром произошло сражение между русскими войсками и турецким авангардом близ Днепра. Османы много людей потеряли убитыми и пленёнными, пушек и повозок, коней и верблюдов. Несмотря на это, великий визирь Кара-Мустафа-паша приказал готовиться к генеральному штурму, а в случае же его неудачи — отступить в свои пределы.

Зная силу турецкой армии, полковник послал к боярам-воеводам царских войск, стоявших у Днепра, вестника с сообщением о готовящемся приступе и состоянии осаждённого гарнизона. Помощи он пока не просил. В тот день в город и замок попало, как скрупулёзно записано в «Дневнике», 973 ядра и 225 бомб. Неприятель жестокой бомбардировкой настойчиво разрушал Чигиринские укрепления и обескровливал защитников крепости.

Этот день, пожалуй, стал переломным в обороне Чигирина. Заметно уменьшившийся гарнизон измучили непрерывные бомбардировки (были дни, когда на город обрушивалось более тысячи ядер и сотни бомб!), минная война, частые яростные приступы. В крепостных валах и стенах зияли многочисленные проломы, которые солдаты, стрельцы и казаки уже не успевали по ночам заделывать.

Оказалось, что почти 100-тысячная султанская армия Кара-Мустафы-паши и конное войско крымского хана имели достаточно сил, чтобы и сражаться с царской армией боярина Григория Ромодановского, и штурмовать стены Чигирина. Более того, неприятель готовился к генеральному штурму крепости, противостоять которому в полную силу защитники города уже не могли.

Патрик Гордон был знаком с обороной больших крепостей по книгам о военном искусстве, на которые он нигде и никогда не жалел денег. Служба в шведском гарнизоне крепости Эльблинг, знакомство с крепостным Данцигом по большому счету дали ему мало познаний. Однако вычитанное в книгах позволило ему принять решение создать внутри гарнизона сильные отряды, которые по сигналу тревоги перебрасывались туда, где только что был взорван минный подкоп. И зачастую султанскую пехоту, ещё не успевшую спуститься в крепостной ров и подступиться к проделанной бреши, встречал сильный огневой заслон.

Благодаря этому за счёт переброски гарнизонных отрядов из одной части Чигирина в другую локальные приступы в местах взрывов подземных мин успешно отражались. Выручало ещё то, что при больших потерях янычарская пехота второй раз на яростный штурм бреши не шла. Но на оборону всей крепостной ограды необходимых сил у осаждённых уже давно не набиралось. В мазанке, которую занимал Гордон, всё чаще велись такие разговоры:

— Пётр Иванович, убавь для моего полка длину защищаемой крепостной стены. Стрельцов с каждым днём теряю всё больше.

— Не могу, господин полковник. В других полках та же самая картина. И ещё хуже.

— Но если турки опять атакуют меня, кем я буду защищаться?

— Если османы пойдут на приступ в проломе, собирай туда большую часть своих стрельцов. Остальных людей — больных, немощных — оставляй для вида на валу.

— А как же мне биться, если турок пойдёт толпой?

— Биться следует храбро, помолясь святым. А если будет совсем тяжко — сам приду с помощью к тебе...

Осаждённые надеялись на помощь войска воеводы Ромодановского и казачьих полков гетмана Самойловича. Появление их под стенами крепости ждали день ото дня. В такой атмосфере бесплодного ожидания стал падать боевой дух гарнизона. Немаловажную роль в этом сыграла и гибель воеводы Ивана Ржевского, который пользовался у офицеров, стрельцов, солдат и малороссийских казаков большим доверием и личным авторитетом.

В этом отношении с ним не мог, конечно, сравниться служивый иноземец Гордон. Он в этом не обманывался, поскольку продолжал оставаться для московитов «шпанским немцем» или, иначе говоря, наёмным иноземцем. Шотландец знал, что, не прояви он в трудную минуту бесстрашия, твёрдости, не прими волевого решения, всё доверие у гарнизонного офицерства и их подчинённых может рухнуть в одночасье.

Войска воеводы Григория Ромодановского и гетмана Ивана Самойловича, перейдя на правый берег Днепра, расположились близ переправы на Бужинских полях. Здесь и произошло крупное сражение, в котором турки и крымская конница потерпели поражение. Русские и казачьи полки стали преследовать разбитого неприятеля и подошли к мостам через реку Тясьмин, на противоположном берегу которой стоял Чигирин. Но османы успели поджечь мосты.

Перед самой гибелью воевода Иван Ржевский через пробравшегося в крепость лазутчика-стрельца передал боярину Ромодановскому «достоверные вести» — гарнизон успешно обороняется, часто делает вылазки и много турок «побил». В том донесении не было ни слова, что гарнизон тает с каждым днём, что пороха — «огненного зелья» — становится всё меньше, что турки день и ночь неустанно копают минные галерии во многих местах.

Всё же полководец царского войска усомнился в достоверности полученного донесения. Ромодановский отправил в Чигирин подкрепление — 1330 солдат, 409 стрельцов и две с половиной тысячи казаков. Они проникли под покровом темноты в осаждённый город-крепость уже тогда, когда во главе гарнизона встал полковник Гордон. Узнав об этом, боярин-воевода и гетман Самойлович сочли, что новый комендант сумеет правильно распорядиться полученной властью и воинской силой, прибывшей на подкрепление.

Русская армия и украинское казачество стояли против султанских войск, будучи разделены лишь рекой Тясьмин. Форсирование её на виду османов неизбежно привело бы к большим потерям. Великий визирь Кара-Мустафа-паша мог обрушиться со всем своим 100-тысячным войском и крымской конницей на авангард противника, только-только переправившегося через Тясьмин. Поэтому стороны выжидали, не решаясь завязать новую битву в поле.

8 августа к боярину и воеводе Григорию Григорьевичу Ромодановскому приехал в лагерь «с царским похвальным словом» стольник Афанасий Хрущов. От имени государя было приказано оборонять Чигирин, оказывать всяческую помощь «осадным людям». Но ожидаемого высочайшего указания на полевое, генеральное сражение с турецкой армией воевода не получил. Он послал гонца в крепость, чтобы передать её коменданту:

— Великий государь всея Руси ведает о храбрости чигиринцев и дарует им похвальное царское слово...

Московские власти выслали ему подкрепление, но на большую битву разрешения ему царём Фёдором Алексеевичем с Боярской думой почему-то не давалось. Ослушаться же их и своевольничать Ромодановский не решился, помня участь героя Смоленской обороны в годину Смуты князя-воеводы Михаила Шеина, казнённого с сыном по боярскому приговору на пожарище в Москве.

Связь с крепостным гарнизоном поддерживалась без особых хлопот через реку, которая протекала под самыми крепостными стенами. Люди на плотах (которые затем шли на дрова) переправлялись в город, привозя с собой в небольшом числе провиант и боевой припас — порох и свинец. Однако о доставке орудий даже средних калибров не было и речи. Действующих же, не повреждённых, пушек в крепости становилось всё меньше и меньше. От стрельбы разрывались орудийные стволы, лафеты разбивались вражескими ядрами и бомбами. Пушечных мастеров в крепости не оказалось, равно как и запасных лафетов.

Видимо, царский боярин-воевода Григорий Григорьевич Ромодановский был не очень доволен действиями Чигиринского гарнизона. 9 августа он направил в крепость солдатский отряд генерал-майора Франца Вульфа, чтобы тот убедил полковника Гордона предпринять большую вылазку и разрушить турецкие шанцы[13], вплотную приблизившиеся к стенам «нияшего города». Между ними состоялся не самый приятный разговор:

— Господин полковник, большой воевода государя московитов приказал тебе всеми полками атаковать неприятельский лагерь сегодня же и сообщить о том боярину.

— Я не могу послать в атаку все крепостные полки. У меня людей стало намного меньше, чем докладывал боярину воевода Ржевский.

— Но у меня к вам приказ, Пётр Иванович. Мы с вами царские солдаты и не можем ослушаться приказа.

— Но вы же, господин генерал, были на крепостном валу и могли сами убедиться в силе турецких осадных ретраншементов[14]. Мы ещё не успеем их взять, как из лагеря подоспеют главные силы Мустафы-паши.

— Мне всё это понятно, господин комендант. Но оборона крепостей должна быть активной, и воевода об этом ведает. Мои солдаты даны твоим в подкрепление.

— Хорошо, господин генерал. Вылазка будет сегодня большими силами. Но все полки с крепостного вала я снять не могу. Турки тогда возьмут Чигирин с другой стороны голыми руками...

Вылазка в тот день, как и ожидалось, оказалась не самой удачной в истории Чигиринской обороны. Удалось взять два шанца, из которых бежали сильные караулы, и захватить три турецкие осадные пушки. Последнее можно было считать большой удачей. Но подоспевшие к батарейной позиции пешие янычары и лёгкая конница спагов успели отбить потерянные было крупнокалиберные орудия. Впрочем, у нападавших не на чем было свезти эти тяжеленные трофеи, а о том, чтобы укатить их к крепости на руках, не было и речи.

Патрик Гордон и генерал-майор Франц Вульф наблюдали за вылазкой с высоты Чигиринского вала, всматриваясь в подзорные трубы. Они радостно восклицали, когда атакующие подняли на батарейной площадке яркое знамя одного из новоприборных солдатских полков. Но ликование было недолгим. От османского лагеря уже спешило несколько таборов — батальонов пехоты, неслась лёгкая на подъем вражеская конница. Крепостной комендант, не глядя на стоявшего рядом ромодановского генерала, приказал одному из офицеров:

— Прикажи барабанщикам играть сигнал отбоя. Надо уносить ноги, иначе наших многих турки побьют.

Генерал-майор Франц Фульф, впервые видевший такое дело осадной войны, было запротестовал:

— Господин комендант! Нельзя отступать после такого успеха. Надо отбить контратаку и удержать за собой батарею во что бы то ни стало. Тогда будет у нас красивая победа.

— Вы правы, господин генерал. Атаку, может быть, мы и сумеем отразить. Но смотрите — турки разворачивают пушки и мортиры соседних батарей. Они же прицельно засыпят наших у трофейных пушек бомбами и ядрами.

— Вижу, Пётр Иванович. Вы правы — пора бить отбой. Там же и мои солдаты...

Ходившие на вылазку солдатские роты и стрелецкие сотни возвращались, отстреливаясь от турок, возбуждённые и радостные. Хотя успеха было на час, воины возвращались в бодром состоянии духа. С собой они уносили взятый в апрошах сапёрный инструмент — кирки, лопаты, заступы, топоры. Порох на осадной батарее был рассыпан по земле и перемешан с пылью.

Турецкие осадные орудия простреливали осаждённую крепость насквозь. Гордон, предвидя в ближайшем времени скорый генеральный штурм, просил новых подкреплений. Но воевода Григорий Ромодановский, опытный полководец, знал, что большое скопление войск в Чигирине неизменно пело к потере людей, и потому новых полков в город не отправил. Царский боярин просчитался в главном — он переоценил способность гарнизона Гордона к дальнейшей обороне крепости.

Чигиринский комендант не знал покоя ни днём, ни ночью. 4 августа полковник, объезжавший линию укреплений, заметил, что турки увозят из ближайшей траншеи четыре самые большие пушки, которые у всех на глазах тащили подгоняемые плётками верблюды. Ночью турки укрепили занимаемые позиции у левого края проделанного пролома в крепостном валу, сделали бойницы для мушкетов и прикрыли их мешками с шерстью и землёй. Так прямо перед валом возник хорошо защищённый вражеский форт. Теперь пехотинцы-янычары стреляли в осаждённых, не опасаясь ответной пальбы.

Встревоженный комендант приказал усилить дозоры. Ночью с городского вала бесшумно спустилось в глубокий и широкий крепостной ров с десяток стрельцов-слухачей. Утром осаждённые обнаружили неприятельский подкоп у самого пролома.

О том, что он ведётся, комендант узнал и из другого «источника». По всей длине крепостного вала, обращённого в поле, у его внутренней стены на равном расстоянии были вырыты глубокие земляные ямы — так называемые «слухи». На дно их ставилась миска с водой. Если в этом направлении осаждавшими велись подкопы, то по воде расходились небольшие круги.

По приказанию Гордона на подкоп была брошена из мортиры большая бомба. Комендант сам наводил её на цель. От взрыва бомбы свод в подземной минной галерее, несмотря на все подпорки, обрушился, завалив работавших там турок. С вала было видно, как спасшиеся от обвала землекопы выскакивали из галерии в апроши. На месте разрушенного подкопа образовалась хорошо заметная продолговатая яма от осевшей земли.

Под вечер того дня войска воеводы Ромодановского приблизились к Чигирину и разбили на противоположном речном берегу походный лагерь — на виду у крепости. Царский воевода в тот же вечер прислал в замок по мельничной плотине к Гордону новоприборный драгунский полк под начальством полковника Юнгмана, чтобы восполнить потери в людях. Помощь пришла как нельзя кстати. Новоприбывшие в заплечных мешках принесли несколько десятков пудов пороха и свинца для литья пуль в листах.

Комендант крепости не скрывал радости при виде юнгманских драгун и самого полковника, которого он хорошо знал лично по Кукуйской слободе:

— За порох от меня большая признательность. Сейчас же прикажу его поделить между полками. Что передать велел князь Григорий?

— Воевода государя приказал держать крепость. Царскому войску до крепости рукой подать...

Чигиринский комендант попытался проявить частную инициативу. 5 августа он отправил боярину-воеводе подробное донесение о ситуации, сложившейся вокруг осаждённой крепости. Полковник Гордон предлагал боярину Ромодановскому перенести походный лагерь к самому городу, навести на реке Тясьмин мосты ниже и выше Чигирина и напасть на вражеский лагерь. Или, по крайней мере, сделать вид, что на него готовится атака.

Григорий Григорьевич Ромодановский не имел «царского слова» на новую генеральную битву с османами, как на Буджинских полях. Он только отправил к Гордону новые подкрепления: шестерых полковников с 2500 солдатами и 800 стрельцов. В тот день после обеда турки взорвали часть крепостного вала и предприняли приступ, который был с трудом отбит. В крепостном рву остались лежать несколько сотен «побитых» — стрельцов, солдат, казаков, янычар, валахов, албанцев и иных османов.

Обеспокоенный Патрик Гордон приказал немедленно заделать пролом. Солдаты, стрельцы и казаки под вражеским пушечным огнём начали земляные работы. Восстанавливать разрушенные укрепления становилось всё труднее — не было брёвен, землекопы, охраняемые выдвинутыми вперёд сторожевыми дозорами, могли трудиться только по ночам. Турки, давно прознав про это, нападали на дозорных. Те, отстреливаясь, отходили к пролому. Земляные работы там прерывались, поскольку в землекопов летели пули и стрелы.

Чтобы помешать неприятелю вести осадные работы, полковник Гордон собрал военный совет. На него он пригласил полковых командиров, генерала Вульфа, посланцев от боярина-воеводы. Речь велась о большой вылазке осаждённого гарнизона:

— На войне удивить неприятеля — значит нанести ему поражение. Турки привыкли, что мы делаем вылазки только в одном месте. Я предлагаю завтра поутру выйти из крепости сразу в трёх местах. Как вы на это смотрите, господа воинские начальники?

— Можно, конечно, ударить по Мустафе-паше сразу в трёх местах. Но где взять столько людей? В полках, что принимали осаду, осталось здоровых по две-три сотни...

— Это нам ведомо. Но с учётом подкрепления можно набрать по тысяче человек на каждое место. И на валу в других местах тогда пусто не будет.

Полковники молчаливо слушали коменданта. Едва ли не каждый из них в уме перебирал: сколько же людей он может отрядить на дело, чтобы и свой участок крепостной ограды не оголять.

— Согласен ли военный совет на такую вылазку?

— Согласны, Пётр Иванович. Приказывай.

— От солдатских полков дать на вылазку по две полных роты. От стрелецких и казачьих — по три сотни. Только без хитрости, господа полковники, людей больных и негодных в поле не посылать. Чтоб каждый имел патронов полный патронташ...

Вылазку сразу из трёх мест решили провести на рассвете, когда во вражеском лагере и траншеях ещё дремали многочисленные часовые. В состав каждой вылазной группы отряжалось по тысяче человек. Но турецкие паши словно предчувствовали такой ответный ход осаждённых. Неприятельская пехота, умножившись численно, хорошо укрылась и укрепилась в осадных траншеях, которые находились против ворот крепости. Даже часовых выставили больше.

Комендант крёпости, воочию убедившись в приготовлениях противной стороны, приказал вдвое уменьшить число солдат для вылазки. Тем самым и потерь ожидалось меньше. Отменить совсем «триединую» вылазку Патрик Гордон уже не мог, поскольку о её готовности было дано знать царскому воеводе.

Атака не дала желаемого результата, поскольку турецкие пехотинцы из своих окопов теперь простреливали крепостной ров. Те, кто шёл на вылазку, не смогли в нём ни скопиться, ни укрыться от вражеского глаза. Нападавшие не сумели во всех трёх местах дойти до вражеских траншей и отошли за валы, сумев унести с собой всех раненых и часть погибших. В тот же вечер их отпели и захоронили в городе.

Турки всё чаще стали взрывать подземные мины, стремясь разрушить Чигиринские укрепления. 7 августа они взорвали мину у городского вала и вновь попытались прорваться через проделанный пролом. Державшим здесь оборону малороссийским казакам удалось отразить приступ, причём дело чуть не дошло до рукопашной схватки в проломе и на валу.

Взрыв той минной галереи оказался военной хитростью Кара-Мустафы-паши. Уже через час была взорвана другая, более мощная подземная мина — под стенами крепостного замка. По сигналу с батареи, где на белом коне под сенью многих знамён восседал полководец султана, турецкое пешее воинство бросилось на приступ. Забили большие медные барабаны — янычарская музыка.

Немедленно прискакавший к месту взрыва полковник увидел, что здесь весь вал оставлен защитниками Чигирина и уже занят ликующими янычарами. К коменданту подбежал гордоновский любимец полковник Матвей Кровков, командир новоприборного солдатского полка, набранного на Орловщине и Брянщине:

— Кровков, любезный ты мой! Где твой полк?

— Пётр Иванович, люди собраны в роты. В строй поставил даже больных и с лёгкими ранениями. Приказывай, где ударить.

— Сбей янычар с замкового вала. Сбрось их любой ценой в ров. Не дай им спуститься в город. А я тем временем найду, чем подкрепить твой полк.

— Господин комендант! Умру, но вал очищу.

Полковник Кровков приказал ротным барабанщикам бить сигнал атаки. Размахивая шпагой и кинувшись к валу, он прокричал солдатам:

— Ступай, братцы! Ступай! В штыки! Ура!..

Кровковский солдатский полк удачно контратаковал толпы торжествующих вражеских пехотинцев, которые даже не позаботились сбросить русские пушки с вала в ров. С великим трудом янычар удалось согнать штыками с замкового вала. Солдаты так расходились в рукопашной, что их полковнику, ротным капитанам и поручикам стоило немалых усилий, чтобы удержать их на валу, не дать преследовать отступавших турок.

Воевода князь Григорий Ромодановский продолжал считать, что крепостной гарнизон беспрерывными вылазками способен заметно ослабить турецкую армию, уменьшить огневые припасы противника. Боярин не слишком доверял тревожным донесениям «служилого иноземца» и прислал к нему собственного «инспектора». Его-то и постарался убедить полковник Гордон в невозможности частых вылазок, которые каждый раз дорого обходились осаждённому гарнизону.

«8-го боярин прислал, — записал в тот день в своём «Дневнике» шотландец от третьего лица, — доверенного стрелецкого полковника Семёна Грибоедова осведомиться о состоянии крепости. Гордон повёл его и показал ему всё. Полковник настаивал на необходимости сделать вылазку. Гордон показал ему невозможность этого, а чтобы бояре не подумали чего-нибудь другого, попросил полковника посмотреть на попытку сделать вылазку, приказал 150 выборным солдатам приготовиться.

Несколько офицеров с 25-30 довольно решительно двинулись вперёд и нанесли значительное поражение туркам в их траншеях, остальных же никаким образом нельзя было уговорить выступить из рва. Из всего этого полковник убедился, что путём вылазок ничего не может быть сделано...»

Стрелецкий голова Семён Грибоедов, вернувшись в ромодановский походный лагерь, выложил перед воеводой всю правду-матушку, сказав тому безо всяких прикрас:

— Ваша милость, полки Чигиринские устали — ратоваться в турские траншеи их плёткой не выгонишь. Шпанский немец Гордон, хоть и воин старый, только крепость держать и может. Сил на более у него нет.

— Как нет, Грибоедов? А где же солдаты, стрельцы, что я ему уже отсылал через реку?

— Те уже, ваша милость, или побиты, или больными сказываются, или вал берегут. Свободных рот и сотен из них у коменданта сей день нет. Все при деле на стене.

— Значит, полковник Гордон Пётр Иванович не лукавил, когда о том мне в челобитных писал?

— Нет, не лукавил. Он немец не из вороватых в словах. Службу в крепости правит со всей строгостью.

— А порох добрый, что ему посылался мною? Запасы огненного зелья есть ли ещё в Чигиринских погребах? Или кончаются?

— Зелья осталось мало. Порох почти весь пожгли, стреляя из пушек и мушкетов. У турка его отбивают на вылазках самую малость. Стрельцы наши, сказывали мне, будут биться одними бердышами да саблями.

— Скажи, голова, сильно ли надеются начальные люди в Чигирине на подсобление от меня? Что сказывают о том?

— Помощи ждут там от царя-батюшки каждый божий день. Если Кара-Мустафа-паша опять пойдёт на приступ — говорят, что костьми лягут, а с порубежья не уйдут. Только подмога им нужна крепкая. Своих сил самая малость осталась.

— Подмогу бы дал. И битву бы туркам с ханом учинил всем государевым войском. Да на то из Москвы царского слова для меня всё нет и нет...

Перебежавший из-за реки от турок в русский походный лагерь молодой поляк-шляхтич сообщил, что верховный визирь Кара-Мустафа-паша не отказался от генерального штурма Чигирина, хотя большинство подчинённых ему военачальников стояло за снятие осады. Сигналом для начала общего штурма крепости должны были послужить удачные взрывы подземных мин. Паша приказал закладывать более мощные пороховые заряды, чем это делалось по расчётам султанских минёров. Боярин Ромодановский незамедлительно прислал в Чигирин вестника.

10 августа турки взорвали в одночасье три подземные галереи. В первом случае Гордон сумел быстро разместить на валу городского ретраншемента большое число солдат новоприборного Курского полка с распущенными знамёнами — подступившие было вражеские пехотинцы не рискнули броситься в рукопашный бой. По умозаключению османов, множество знамён свидетельствовало о большом количестве отрядов русских, собранных в этом месте.

В других случаях комендант приказал быстро установить в образовавшихся проломах короткоствольные пушки, стрелявшие картечью и «дробом» — железной сечкой — по толпам атакующих. Янычарские орты наступали и отступали как один, не разбегаясь по сторонам, доказывая сим, что они лучшая часть султанского воинства.

Разъярённый большой неудачей великий визирь Кара-Мустафа-паша «разнёс» на словах подчинённых ему пашей. Но на новый приступ в проделанные бреши в Чигиринском валу он больше послать никого не смог. Брожение и неповиновение началось даже в янычарских ортах, которые чаще других посылали на приступы.

Турки стали грозиться самому великому визирю, что встанут в круг и опрокинут на землю большой медный котёл с варевом. Это означало одно — янычарство поднималось на мятеж.

Ромодановский попытался атаковать турецкие войска, засевшие в осадных траншеях, одновременными ударами из-за реки и из крепости. 10 августа сильный отряд генерал-майора Франца Вульфа перешёл реку Тясьмин по мельничной плотине и пошёл в рукопашный бой. Вражеские дозоры были, как полагается, бдительны, и движение 15 000 русских войск оказалось замеченным ещё в самом начале.

Когда первые солдатские роты подбежали к неприятельским траншеям, оттуда раздались ружейные залпы, засвистели оперённые стрелы и полетели ручные гранаты. Атака захлебнулась уже в самом начале. Передние пехотные солдаты, залёгшие перед вражескими апрошами, расстреляв большую часть мушкетных зарядов, не слушая офицеров, стали отползать назад.

Гордон к началу атаки отряда генерал-майора Вульфа держал в готовности 1200 отборных солдат. Видя неудачу, он не стал выводить из крепости отряд, чем заслужил большое неудовольствие воеводы Ромодановского. Прискакавший от него разрядный дьяк выпалил служилому иноземцу:

— Господин и воевода наш Григорий Григорьевич желает знать, почему из Чигирина нет вылазки, о коей было оговорено? Где ваше воеводское слово, господин Пётр Иванович?..

В ответ на громкие и обидные слова укоризны «шпанский немец» со всей почтительностью попросил присланного к нему из-за реки дьяка, мало смыслящего в делах батальных, передать боярину-воеводе:

— Передай его сиятельству, что те солдаты, что не поддержали генерала Вульфа при его поражении, нужны мне не мёртвыми, а живыми. Им ещё надо отстаивать крепость его царского величества...