Четырех царей слуга

В тюрьме вольного города Данцига. Обмен пленными

Под осаждённым Данцигом возмужавший на войне Гордон в очередной раз попал в плен. Дело обстояло самым необычным образом. Возвращаясь после конвоирования небольшого обоза в одиночку, шотландец встретил под вечер на дороге двух подозрительных на вид всадников. Перескочив на коне через придорожную канаву, он, с пистолетом в руке, преградил им дорогу:

— Кто вы такие, господа?

Всадники остановились и, не прикасаясь к оружию, с вежливой улыбкой ответили по-немецки:

— Добропорядочные шведы, корнет. Мы ротмистры его королевского величества.

— Тогда какого вы полка?

— Мы служим у фельдмаршала Дугласа. К чему такая предосторожность, господин корнет? Ведь наш лагерь совсем рядом.

Патрик Гордон после такого разговора потерял всякую осторожность, вложил пистолет в кобуру и подъехал к незнакомцам. Завязался разговор, и его стали уговаривать поехать на соседний хутор за поживой. Шотландец отказался, поскольку ему надо было к полуночи возвратиться в роту.

Тогда мнимые шведы неожиданно схватили его за руки и мигом закутали в длинный плащ. Из-за недалёкого дома вылетело ещё несколько конников. Связанный, он не успел воспользоваться ни палашом, ни пистолетом. Но корнет, памятуя все невзгоды прежнего плена у поляков, успел незаметно переложить кошелёк из кармана в более укромное место панталон.

Шведский офицер был привезён в пригородный Гребинский замок, и там его обыскали в поисках денег. Но денег так и не нашлось. Ко всему прочему корнет ещё отказался от предложения вражеского «мужицкого» капрала снять свои новенькие английские сапоги в обмен на предложенные ему простые, ношеные. И что самое обидное для дворянина — крестьянские. Но переобуть силой пойманного офицера данцигские кавалерийские солдаты почему-то не решились. С дисциплиной у них было строго.

Пленник был доставлен в крепость Данциг и предстал перед её комендантом полковником Винтёром. Тот, выслушав доклад капрала, привычно начал допрос:

— Ваше звание, происхождение и название полка, в котором вы служите?

— Моё имя — корнет Гордон. Я дворянин, родом из Шотландии. Служу в лейб-роте фельдмаршала Дугласа.

Последние слова пленного вызвали на лице полковника Винтёра немалую радость. Он даже воскликнул:

— О, неужели мы поймали одну из сих пташек?! Какая удача!

Гордон держался привычно мужественно и (разговор вёл на немецком) с достоинством родовитого дворянина, да к тому же ещё и шотландского горца, ответил данцигскому коменданту:

— Господин полковник, меня бы не поймали при моём добром коне и верном оружии. Но ваш капрал взял меня обманом, назвавшись добропорядочным шведом и офицером фельдмаршала Дугласа.

На такое возражение пленного полковник Винтёр только усмехнулся и с поучением произнёс:

— Всё едино, брать ли верх силою или искусством. Капрал, отведите королевского корнета в городскую тюрьму. Он найдёт там немало своих земляков из Шотландии...

Капрал повёл арестованного в данцигскую тюрьму, известную больше как Башня Хооген. По пути он завёл корнета в таверну и угостил кружкой пива. В таверне было полно народа, но больше всего данцигских рейтар. Заказав себе ещё и штоф вина, подвыпивший капрал стал хвастать перед ними добычей этой ночи: конём, плащом, оружием и прочим. Всё это говорилось к немалой зависти рейтар.

Сказанное Патрик Гордон, хотя и находился в плену, принял за личное оскорбление, нанесённое ему, дворянину, «мужицким» капралом. Он сказал ему, что хочет заказать себе ещё кружку пива. На что капрал живо ответил:

— А кто за неё будет платить? Думаешь, опять я?

— Я сам заплачу за себя и за твой штоф.

— Так ты что, шотландский негодяй, припрятал от меня на дороге кошелёк? Мою законную добычу?

Гордон пришёл в гнев от такого обращения с собой и произнёс длинную тираду, обращённую не только к капралу, но и к вражеским рейтарам, до того насмешливо смотревших на пленного корнета, старавшегося держаться в таверне с известным достоинством:

— Вы, мужичье, не слишком-то сведущи в солдатском ремесле, вы даже не умеете обыскивать пленного. Взгляни-ка, капрал, у меня осталась сотня талеров.

С этими словами Патрик Гордон достал из панталон увесистый кожаный кошелёк и для убедительности постучал им по залитому пивом столу. Он знал, что теперь у него никто не может законным путём отобрать деньги. В таверне стало совсем тихо. Шотландец продолжил свою речь:

— На эти деньги я, когда вернусь к шведам, куплю нового, доброго коня и тогда, господин капрал, берегись — сочтусь в поле с тобой. Тоже мне, победитель.

Сказанное так поразило капрала, что он готов был рвать на себе волосы. Но делать было уже нечего. Ограбить пленного в крепости он просто не мог из-за страха предстать перед военно-полевым судом, который почти никогда не выносил оправдательных приговоров. Под дружный хохот рейтар капрал с арестованным покинул таверну и продолжил путь в городскую тюрьму.

Позже Патрик Гордон узнал, что незадачливый капрал обратился к данцигскому коменданту с просьбой отдать деньги пленного офицера ему. На что полковник Винтёр укоризненно изрёк:

— Это невозможно, даже если у него осталась тысяча талеров, их уже нельзя отобрать, а тем паче отдать тебе...

К слову сказать, заключение для корнета могло оказаться непродолжительным. В первый же субботний день всех военнопленных привели в большую залу и там предложили перейти на службу в армию польской короны. Больше половины ландскнехтов сразу же выразили своё полное согласие на такое предложение. Меньшая часть, а в её числе и Патрик Гордон, ответила отказом. Вербовщики не стали настаивать.

Тюремное заточение было на сей раз не столь жестоким. Пленным разрешались прогулки по окрестностям тюрьмы. Корнет, имевший немалые деньги, целые дни проводил в ближайшей таверне за кружкой хорошего пива. Но к ночи все заключённые были обязаны возвратиться в камеры, в которых находились и спали все без разбора — здоровые, больные и раненые. Запах в непроветриваемом помещении стоял такой, что некоторые входившие порой теряли сознание.

Офицеры-вербовщики регулярно наведывались в тюрьму, стараясь уговорить отказчиков изменить прежнее решение. Особенно они обхаживали корнета-шотландца, указывая на любезное обхождение с ним в плену и рассказывая о том, как много знатных земляков служат вольному городу Данцигу и польской короне. Вербовщики при этом постоянно упоминали имя родственника Патрика по прозвищу Стальная Рука. Но тот на все самые лестные предложения отвечал вежливым, но твёрдым отказом.

В тюрьме Патрик познакомился с однофамильцем, Джоном Гордоном, тоже томившимся во вражеском плену. Он отслужил рядовым наёмным рейтаром и солдатом вдали от родины более тридцати лет, последние годы — в полку ландграфа Гессенского. Корнета поразило в нём то, насколько мог онемечиться шотландец на чужбине.

В один из дней на заре оставшихся в тюрьме военнопленных под охраной повели куда-то по данцигским улицам. Простолюдины при виде шведов проклинали их как угонщиков скота, конокрадов, разбойников, святотатцев, поджигателей. Те огрызались под хмурыми взглядами конвойных, городских конных рейтар.

Пленные воины армии Швеции предназначались для обмена на своих. Фельдмаршал-лейтенант Роберт Дуглас дал на то согласие. За городом и состоялась встреча Патрика со своим дальним родственником по прозвищу Стальная Рука. Тот, имея чин ротмистра польской армии, подъехал к нему и спросил:

— Не сын ли ты Гордона, хозяина Охлухриса?

— Да, я его второй сын.

— Тогда я очень рад видеть тебя. Давай переходи на службу королю Казимиру. У нас жалованье задерживают не так часто, как у вашего Карла. Я тебе составлю здесь протекцию.

— Нет, я буду и дальше служить монарху Швеции. А тебе, Джон Гордон, благодарен за доброе слово. И рад был тебя видеть. Случится — ещё встретимся где-нибудь...

Обмен пленных оказался непродолжительной, чисто формальной процедурой. После этого освобождённых пленных принял фельдмаршал-лейтенант Роберт Дуглас, который поблагодарил их за верность присяге королю Швеции и после этого распустил всех по полкам, эскадронам и ротам. В шведскую армию вернулся лишь 91 человек из почти четырёхсот пленных, содержавшихся в данцигской тюрьме. Остальные за время плена сменили армию.

Вскоре после возвращения из плена Патрик серьёзно заболел, и друзья, два брата Шварцвальд, поместили его до выздоровления в сельском доме своего родственника. Однако домашние хозяина обращались с чужестранным ландскнехтом не слишком любезно.

В один из дней на деревню напал отряд данцигцев, которые пленили там несколько десятков шведов, убив всех, кто по болезни не мог ходить. Корнета, пребывавшего в горячке, спасла жена хозяина. Она сняла с больного солдатские панталоны, расшитые серебряным галуном и яркими лентами, и спрятала их под кровать. Ворвавшиеся в комнату больного городские солдаты, не обнаружив ничего подозрительного, ушли.

Немного поправившись, всё ещё больной корнет, поблагодарив хозяина и свою спасительницу, поспешил вернуться к своим. Вскоре он был на коне и вновь привычно нёс службу в лейб-роте.

К возвращению корнета дугласовская лейб-рота «находилась в расцвете сил и славы». Боевых потерь почти не было, чума давно ушла, а шотландских дворян на пополнение прибывало немало. В гордоновском «Дневнике» посему не без гордости было записано:

«При возвращении [в свой походный лагерь] мы прошли маршем через Торн: 98 человек в шеренгах, все храбрые молодцы при отличных мундирах, оружии и лошадях, что являло прекрасное зрелище. Не менее приятно было видеть наших слуг, едущих особым отрядом во главе с неким Синклером, денщиком ротмистра, который выстроил их добрым порядком с «офицерами» на своих местах. Все они, свыше 200 человек, имели хорошее вооружение и лошадей».

Однако Патрик Гордон далеко не всегда был в восторге от своих земляков в лейб-роте. Был случай, когда у него угнали любимого коня и он не смог «вычислить» того, кто нанёс ему такой урон, поскольку пришлось покупать нового.

У выходца из Охлухриса с самого начала не сложились отношения с таким родовитым наёмником, каким был некий Джеймс Монтгомери, сын владельца поместья Скелмори в графстве Эр и племянник маркиза Аргайла. Прибывший на службу в шведскую армию, он привёз её главнокомандующему самые блестящие рекомендательные письма, и тот взял молодого аристократа в свой штаб, подарив ему прекрасного коня и дав в услужение мальчишку-немца. Фельдмаршал-лейтенант пожелал начинающему ландскнехту поскорее изучить немецкий язык, после чего он получит назначение на почётную должность.

Однако шотландский джентльмен оказался столь высокомерен, что сразу восстановил против себя всё окружение полководца, и от него из-за плохого обращения сбежал слуга, а другого он найти так и не смог. Фельдмаршал был вынужден перевести Монтгомери в лейб-роту, но тот и там своим заносчивым и высокомерным нравом вызвал пренебрежение и неприязнь даже самых родовитых и знатных ландскнехтов. Таковым считал себя и Патрик Гордон из шерифства Эбердин.

С Монтгомери никто не желал квартироваться вместе, и более того — ухаживать за его конём, чего тот сам, лишившись слуги, не желал делать. Дело дошло до того, что конь, лишённый элементарного присмотра, издох от голода. В лейб-роте за всё время её существования такого ещё не случалось, и это вызвало возмущение не только самих ландскнехтов, но и их слуг.

Когда армия выступила в поход, никто из офицеров не пожелал одолжить высокомерному Монтгомери свою запасную лошадь под различными предлогами. Хотя тот просил об этом в самых смиренных выражениях. Знавший об этом фельдмаршал не стал вмешиваться. И кавалерийскому офицеру одной из знатнейших фамилий Шотландии пришлось пешком выступить в поход, неся на себе седло, пистолеты и прочее имущество.

Один из ротмистров сжалился над земляком и одолжил ему на время лошадь. Тут-то и произошла ссора Патрика Гордона с Джеймсом Монтгомери. Всё началось из-за пустяка. В брошенной помещичьей усадьбе лейб-рота встала на ночлег. Прибывший в поместье раньше других для организации привала, Гордон спешился, отыскал кол и вбил его в землю, чтобы привязать к нему коня. В это время появился Монтгомери и к колу, вбитому в землю другим, привязал свою лошадь, не желая утруждать себя подобной «мужицкой» работой. Корнет, конечно, вспылил:

— Послушай, Монтгомери. Если ты и дальше так будешь пользоваться чужим, то можешь прослыть в королевской армии подонком шотландской роты. Этот кол вбит моими руками не для твоего коня.

— Но у меня нет слуги для такой работы. Мой мальчишка-негодяй, как ты знаешь, сбежал от меня.

— Не надо было его колотить за всякую мелочь — тогда и был бы ты со слугой. Как другие наши офицеры.

— Но не могут же из рода Монтгомери заниматься тем, чем занимаются слуги.

— На войне тебе никто прислуживать не будет. Делать всё надо своими руками. Иначе в роте прозовут тебя генералом-нахлебником. Для всех ты будешь последним тунеядцем. А шотландцы таких не любят.

— Гордон, ты ведь тоже знатного рода. Почему ты так суров со мной? Ведь я родной племянник маркиза Аргайла. А это ведь чего-то да стоит.

— Знатным ты будешь в отцовском поместье. А здесь мы на войне, и ты должен быть нам товарищем, а не высокомерным нахлебником.

— Так что же мне делать, чтоб в роте на меня не косились и стали разговаривать со мной?

— Видишь, вон там привязана овца. Она пойдёт сегодня в ротный котёл для всех, в том числе и для тебя. Возьми нож и освежи её.

— Я согласен. Но мне нужен нож и человек, который будет придерживать овцу.

Патрик Гордон нашёл нож для разделки овцы и дал в помощь Монтгомери своего слугу. Тот очень прилежно взялся за «мужицкую» работу на глазах всей лейб-роты. После того как племянник маркиза Аргайла разделал овцу, он насадил её на вертел и разжёг с помощью слуги костёр. После этого случая Джеймс Монтгомери старался ничем не отличаться от других шотландцев-дворян, ещё долгое время поражая сослуживцев усердием и трудолюбием...