Четырех царей слуга

Взятие донских каланчей

Осадные батареи весь день 11 июля вели огонь по городу и крепостным укреплениям. Под орудийные залпы землекопы вновь вгрызлись в землю, продвигая зигзагообразную линию апрошей вперёд, к Азову. В своём «Дневнике» Гордон запишет:

«В тот день много орудий в городе было разбито огнём и сделано непригодными, но апроши на левом фланге (позиций полков Франца Лефорта. — А. Ш.) нисколько не продвинулись».

Обоз, ходивший за провиантом к пристани на реке Койсуг, вновь подвергся нападению крымской конницы. Несколько тысяч всадников внезапно вынеслись из степных балок к речному берегу. Солдатский полк тамбовцев успел развернуться в линию и дать залп по налётчикам. Те враз развернулись и ушли обратно в степь. Но в ходе той атаки каждый из крымчаков успел послать на русских не одну стрелу. Среди солдат и обозников убитых не оказалось, но раненных стрелами набралось больше десятка. Испуганные шумом обозные лошади поломали не одну телегу.

Озабоченный царь Пётр Алексеевич, узнав о происшествии из разряда почти каждодневных, пришёл за советом к своему наставнику:

— Ваша милость, опять татары на наш обоз налетели. Раненых стрелами полны лазареты. Что будем делать со степью?

Генерал Патрик Гордон, уступая место за походным столом, развернул перед государем карту Азовской крепости и осадного лагеря. Она была вычерчена им собственноручно, и по желанию государя с неё была сделана копия.

Шотландец, водя пальцем по карте, сказал:

— Ваше величество, надо лишить хана возможности нападать на наши обозы. А припасы подвозить в лагерь не на подводах, а по реке. Благо судов у нас предостаточно.

— Сказано хорошо, Пётр Иванович. Верно. Да только донские каланчи мешают. Будем их брать?

— Будем, ваше величество. Пора...

Царь решил не оставлять дел на завтра. В тот же день в гордоновском шатре состоялся военный совет. На него были приглашены все полковые командиры, старшины донских казаков. Пётр слово первому дал генералу Гордону. Тот, показывая на Дон, сказал собравшимся:

— Надо лишить ханскую конницу возможности нападать на наши обозы по пути к Койсугской пристани. Если мы возьмём азовские каланчи, то река будет свободна для наших стругов и лодок. Людей на них стрелами с берега не достанешь.

Первым из собравшихся оживился войсковой атаман донского казачества Фрол Минаев. Встав со скамьи и отвесив царю поклон, он сказал:

— Мои донцы пойдут брать каланчи. Охочих казаков наберётся достаточно. Тольки кликни...

Патрик Гордон остановил, сказав:

— Много людей не надо для такого дела. Чтоб лишних потерь не было. Сотни две смельчаков — и вполне достаточно.

Бомбардир Пётр Алексеев на том и заключил военный совет. Он сказал атаману Фролу Минаеву:

— Скажи своим охотникам — отбирать их будешь сам, моё слово. Коли расстараются да возьмут ближайшую каланчу следующей ночью — будет им награда по чести. По десяти рублей на человека, кто жив останется.

На что атаман Фрол Минаев, прижав к груди баранью шапку с красным верхом, ответил государю:

— Царь-батюшка! Да мои казачки, без дела стоящего сидящие в осаде, не только каланчу — сам Азов-город по твоему повелению брать пойдут. Только повели...

На что государь всея Руси ответил озабоченно:

— Говорлив ты ноне, Фрол. Ты каланчу наперва возьми, потом и о самой крепости думать будем.

Донской атаман сдержал слово. Он лично отобрал двести человек (добровольцев было намного больше) самых удалых и бесстрашных казаков. Им было объявлено о царской награде — горсть серебра ценой в десять рублей по тем временам была суммой изрядной, редкий казак имел такие деньги.

Пётр Алексеевич по совету своего наставника, который в готовящемся предприятии всё же не уповал на удачу донцов, усилил охотников отрядом новоприборных солдат с Волги. Ими командовал служилый иноземец полковник Александр Шарф.

Ночная экспедиция, не замеченная часовыми с азовских крепостных стен, завершилась полным успехом. Перед самым рассветом донцы-охотники незаметно подкрались к одной из каланчей. На валу, который окружал башню, вражеского караула не оказалось. Казаки заложили у её железных дверей пороховую мину-петарду и беспрепятственно взорвали её. Однако пороха заложили мало, и неширокая, кованая железная дверь не пострадала. Турки, спавшие в каланче, переполошились и открыли из амбразур стрельбу по нападавшим.

Однако донские казаки, не растерявшись, предусмотрительно захваченными кирками и заступами подрыли отверстие у одной из амбразур каменной башни и ворвались в неё. Рукопашная схватка внутри каланчи оказалась непродолжительной. Турецкий гарнизон, потеряв убитыми четырёх человек, сдался в плен. Бросили на землю ружья и ятаганы четырнадцать человек. Но ещё больше бросилось в Дон и, не справившись с речным течением, потонули.

Пётр Алексеевич наблюдал за делом охотников атамана Фрола Минаева с реки, находясь с генералами на струге, экипаж которого составляли солдаты-преображенцы. Гребцы по команде налегли на вёсла, и через несколько минут струг с первыми солнечными лучами оказался у захваченной каланчи. При виде царского струга донцы столпились на берегу, сняв шапки. Государь ещё с реки крикнул им:

— Хвалю вас! Не подвели своего атамана! Побитые есть?

За всех ответил Фрол Минаев:

— Нету, царь-батюшка. Все живы. Пятнадцать пушек в каланче взяли да несколько бочек с порохом. Турок полна башня оказалась...

Царь, довольный молодецким делом, приказал поставить на валу у башни несколько пушек. Предусмотрительный Патрик Гордон на случай успеха задуманного дела приказал в ночи подвести поближе к башне полковые орудия одного из тамбовских солдатских полков. Артиллеристы их быстро развернули на речном берегу.

Начался сильный обстрел другой каменной башни, стоявшей на противоположном речном берегу. Особенно отличился при стрельбе бомбардир потешного Преображенского полка Лука Хабаров. Посланные из его пушки ядра и бомбы на удивление точно попадали прямо в каланчу. Пётр не удержался и расцеловал удачливого пушкаря. Не забыв при этом одарить его серебряным наградным рублём с собственным портретом.

Капрала-преображенца Луку Хабарова царь знал давно — со времён сидения в Троице-Сергиевой лавре, когда шла борьба за власть с родной сестрой по отцу царевной-правительницей Софьей Алексеевной. Именно Хабаров по своей собственной инициативе быстро доставил в Троицу из села Преображенского пушки петровских потешных, бочки с зельем и снаряды к ним.

Из каланчи турки ушли сами, «убоявшись» артиллерийского обстрела с противоположного берега Дона. Они оставили победителям все имевшие разнокалиберные пушки (их оказалось двадцать), но запас пороха успели рассыпать и перемешать с землёй. Высадившиеся у башни донские казаки не застали в ней ни одного человека.

Гарнизон каланчи с личным оружием, прихватив с собой сколько можно было унести провизии, ушёл в форт Лютик. Это турецкое укрепление находилось недалеко от осаждённого Азова, на берегу одного из рукавов Дона — Мёртвом Донце.

Дело охотники из донцов сделали великое. Взятие многопушечных башен, запиравших собой выход из Дона в Азовское море, вызвало большую радость в русском стане. По повелению государя в походной церкви отслужили молебен, который сопровождался пушечным и ружейным залпом.

О том немалом для осадной жизни событии в гордоновском «Дневнике» осталась заключительная запись. Она отличалась известной сдержанностью в оценке победы — взятия двух каланчей:

«Сразу же сообщили на Койсугу, где хранились провиант и амуниция, что свободен путь по воде, и велели доставить всё это по реке к каланчам».

Пётр более восторженно описывал значение состоявшегося события. Он в тот же день известил брата царя Ивана Алексеевича, патриарха, московских бояр и своих друзей в Немецкой слободе о победе. Царственному брату он сообщал в письме:

«Нынешнего месяца июля 14 дня явным приступом без всякие утраты воинства своего одну каланчу турецкую на реке Дону ко Азову взял; под другую же каланчу бысть пушечная стрельба и метание бомб, и от такового страха турецкие люди в ночи побежали, и тую каланчу в 16 день наше воинство заступило».

Царь в дальнейших строках ясно оценивает всю выгоду этого успеха для снабжения осадных войск по донской воде:

«И которое всему государству и христианству было задержание и от того великое людям разорение, ныне при помощи Божией ворота по Дону отверсты и ход свободен. А которые были на пристани многие суды числом более тысячи, кроме малых, которая пристань отстояла от Азова сухим путём вёрст с 15, с которой пристани непрестанно, как пушки с припасы, так и хлебные запасы возили с великим трудом не без страха и с провожатыми, те суды пришли рекою Доном и поставлены, как могли уместится, ниже и выше тех каланчей, о чём неприятель за тот великий убыток сумнение и страх имеет».

Со взятием каланчей Пётр I связывал большие надежды в Азовском походе. Не случайно одно из своих писем в Москву он заключает такими словами:

«И, слава Богу, по взятии оных [каланчей], яко врата к Озову щастия отворились».

Осада донского стража Оттоманской Порты продолжалась. Только теперь настроение русских войск было приподнятое. Чего нельзя было сказать об азовских сидельцах — донские казаки атамана Фрола Минаева «отобрали» у них море Азовское.