Четырех царей слуга

Апроши, минные галереи осадной войны

Все последующие дни осады шотландец неукоснительно требовал от полковых начальников, подчинённых лично ему, только одного:

— Продолжить работу над траншеями. Апроши вести к городскому рву. Работающих оберегать сильными караулами.

Землекопы работали днём и ночью, стараясь вывести траншеи к крепостному рву. 9 августа генерал Патрик Гордон имел честь доложить царю, что он соорудил два далеко выдвинутых вперёд редута и приказал поставить в них на позиции мортиры для метания бомб в Азов. Обрадованный Пётр приказал:

— Вести теперь ближнюю бомбардировку города. Но не дать туркам нанести вред мортирным батареям.

Осаждённые за день обстрела крепостной ограды с этих редутов почувствовали немалое «неудобство». Уже через два дня они попытались провести сильную вылазку против апрошей гордоновского отряда, но их отбили с большими потерями для нападавших турок. Им пришлось бежать восвояси несолоно хлебавши, поскольку они, ко всему прочему, попали под прицельный огонь русских пушек. Но азовский паша оказался настойчив.

Всего три часа спустя в тот же день, 11 августа, османы повторили вылазку. На сей раз против траншей полков генерала Франца Лефорта. Здесь азовские сидельцы имели успех. В командах землекопов, которые оказались без пехотного прикрытия, было побито много людей, нападавшие унесли с собой в крепость немало оружия и шанцевого инструмента. Среди убитых оказались два иноземных фейерверкера — Доменико Росси и Джон Робертсон.

Виновниками этой беды вновь оказались стрельцы. Их караул безмятежно спал, но, разбуженный воплями подбегавших янычар, счастливо спас свои жизни бегством. Разъярённый Пётр приказал сперва казнить их, но за стрелецкий караул неожиданно для всех заступился генерал Патрик Гордон:

— Ваше величество, казнь виновных может удручить стрелецкие полки. На войне такое нежелательно.

Самодержец сумел-таки унять праведную ярость. И понимал, что виной были не те несколько стрельцов, которые сейчас стояли со связанными руками на коленях у входа в шатёр. Потому он сказал:

— Дать каждому по десять плетей на виду у всех. И лишить их месячного жалованья...

Потерю инженера Росси царь переживал тяжело. Он был итальянцем с острова Кандия. Будучи взят в плен турками, попал в Азов и пробыл в крепости шесть лет, служа помощником военного инженера, который поручал ему минные дела. Затем Доменико Росси бежал и каким-то образом оказался в России. И Пётр, и его наставник не раз пользовались советами человека, хорошо знакомого с осаждённым Азовом, с городскими укреплениями.

Казалось со стороны, что Пётр Иванович Гордон был озабочен больше всех ходом правильной осады. На одном из военных советов, проходившем у Франца Лефорта, он сделал следующее предложение:

— Ваше величество, господа генералы, а не следует ли нам укрепить каланчи, построить форт ближе к реке? От этого осадное кольцо станет ещё теснее.

Генералы Лефорт и Головин промолчали. Царь же, после некоторого молчания, сказал Францу Яковлевичу:

— Подготовь команду гребцов на галеру к утру. Завтра все генералы вместе со мной пойдут к каланчам. Надо ещё раз осмотреть их и назначить каждому из вас для земляных работ по двести человек.

По петровскому повелению Гордон лично наблюдал за ходом работ по укреплению каменных башен, стороживших выход с Дона в море. Он же настоял на том, чтобы число землекопов было удвоено. Вскоре каланчи превратились в небольшие форты, опоясавшись высоким валом и глубоким рвом, через который были перекинуты подъёмные мостки.

Гордон фиксирует в своём «Дневнике» все важнейшие события Первого Азовского похода. Запись от 2 сентября сообщает следующее:

«Казаки захватили двух пленных; те сообщили, что в этот день ждут нурадин-султана (то есть Шагин-Гирея, сына или племянника хана Селим-Гирея, второго наследника крымского престола. — А. Ш.) с 10 тыс. татар и 500 янычарами, которых осаждённые намереваются провести в город. Пленные также подтвердили, что во время штурма 5 августа убиты бей и янычарский ага. Должность бея, или коменданта, предложили Кубек-мурзе, но он отказался.

Весть о приближении нурадин-султана не привела христиан в уныние, особенно Его Величество царя. Он участвовал в осаде под видом простого бомбардира, но при этом лично за всем надзирал, несмотря на немалую опасность и риск, неустанно готовил и метал бомбы и достиг в этом большого искусства. Поэтому и в этом случае он пошёл вместе с генералами осмотреть место, где, как говорили, должен был пройти нурадин-султан, и посоветовал соорудить 3 редута с линиями коммуникаций. Их построили у реки за сутки и укрепили со стороны моря, города и поля...»

Крымская конница в большом числе действительно появилась под Азовом. Шагин-Гирей делал всё для того, чтобы русские не смогли напасть на него в степи, и потому постоянно менял места стоянок. Поскольку на пушки осадного лагеря он идти не решался, дело обычно сводилось к малым стычкам. Особенно упорно крымские конники старались угнать казачьих лошадей, которые огромными табунами паслись на обильных прибрежных лугах у каланчей. Трава вблизи их поедалась или вытаптывалась, и потому казачьи табуны приходилось с каждым днём отгонять всё дальше и дальше от речного берега.

Однако 8 сентября здесь произошёл настоящий кавалерийский бой. Татары и турки затеяли на лугах серьёзную перестрелку с казаками. Пётр, получив такое известие, забеспокоился за стоявшие напротив каланчей суда Донской флотилии. Он в это время находился на гордоновской позиции. Выслушав вестника-казака, царь приказал генералу:

— Ваша милость, Пётр Иванович, пошли к каланчам тысячу казаков. Пускай поспешат туда. А сам возьми один или два полка и поспешай за донцами. Как бы османы не наделали нам там бед сегодня.

— С разрешения вашего величества возьму свой Бутырский полк. Да две пушки с картечными зарядами.

— С Богом, генерал. Будь осторожен. Что-то сегодня нурадин-султан настырничает...

Бутырский солдатский полк поторопился с прибытием к каланчам. С подходом пехоты ханская конница стала отходить от лугов. Патрик Гордон съехался с атаманами, чтобы обсудить, как поступить дальше. К своему удивлению, он заметил, что большинство казаков было навеселе. Видя такое дело, генерал заметил старшинам:

— Не забегайте далеко от фортов. А то ваши казаки после принятой винной порции голову могут потерять. Будьте у каланчей — в случае чего, оттуда вас пушечным огнём от магометян прикроют.

Старшина на то ответил:

— Какая там опасность! После каждого нашего наезда татаре всё дальше откатываются от реки...

Дело действительно было так. Когда «магометяне» выманили не видевших опасности казаков подальше в степь, они ударили по ним из засады, схоронившись в глубоких балках. Донцам пришлось повернуть коней и уходить к реке. Однако часть из них оказалась загнанной в болото, где их принялись расстреливать из луков. Было побито много казачьих лошадей, до сотни человек, а три десятка казаков оказалось в плену. Только появление русского пехотного отряда с пушками заставило нурадин-султана Шагин-Гирея уйти подальше в степь. Его не преследовали.

Когда Патрик Гордон возвратился в осадный лагерь, он рассказал все подробности столкновения у каланчей царю. Тот разгневался за такую беспечность и устроил атаману Фролу Минаеву хорошую выволочку на «консилии»:

— Господин атаман! Так воевать ты можешь под Черкасском, но не под Азовом. Там — казачье удальство, здесь — осадная война. Ты что, хочешь крымские базары своими пленёнными казаками удивить?..

Разнос, устроенный Петром Алексеевичем атаману Донского казачьего войска, получил неожиданное продолжение. Фрол Минаев, вернувшись с «консилии», в гневе учинил разнос старшинам, а те казакам. Последние с яростью взялись за лопаты и за несколько дней подвели свои апроши к городскому рву раньше других, опередив даже гордоновцев. Донцы стали заваливать ров землёй.

Свои работы казаки вели под защитой так называемых «блиндажей» на колёсах — деревянных крепостиц на обозных телегах, которые днём и ночью выдвигались вперёд траншей, где велись земляные работы. Осаждённые такого потерпеть не смогли.

В ночь на 13 сентября турки вышли из крепости на вылазку и напали на апроши казаков. Те сперва защищались стойко. Но когда янычары стали забрасывать их ручными бомбочками и обстреливать из Азова артиллерийскими снарядами, казаки, потеряв 80 человек убитыми и ранеными, отошли. Турки подожгли деревянные «блиндажи», порубив колеса повозок, и унесли с собой в крепость шанцевый инструмент и доски, которыми землекопы прикрывали свои траншеи.

Нападавшие могли наделать бед ещё больше, но, испугавшись того, что генерал Патрик Гордон начал выводить в поле часть своей пехоты, поспешили возвратиться в крепость. А орудия с его позиции стали обстреливать путь отступления турок в Азов.

На очередной «консилии» генералы решили ещё раз предложить Муртазе-паше и турецкому гарнизону сдать крепость с правом свободного выхода из Азова к берегу моря. Писари составили три экземпляра послания. И три казака, обмотав бумагу вокруг стрел, пустили их в Азов с трёх сторон. Ответа от Муртазы-паши на сей раз не последовало. Султанский военачальник решил горделиво отмолчаться перед неверными.

Земляные осадные работы продвигались вперёд. Стали готовить подземные мины, чтобы взорвать крепостной вал и проделать в нём брешь, через которую штурмующие могли бы ворваться внутрь турецких укреплений. Однако среди многочисленных иностранных специалистов не оказалось инженеров, способных вести подземные работы и делать необходимые расчёты.

16 сентября Патрика Гордона вызвали к царю на военный совет. Решался вопрос о подрыве подземной мины, устроенной под крепость со стороны позиции Головина. Шотландец, хорошо знавший ситуацию, попытался отговорить своего воспитанника от этого взрыва. В своём «Дневнике» Гордон записал:

«Когда мы все собрались, происходило совещание относительно взрыва мины. Я совершенно это отсоветовал, так как мы не везде ещё были готовы с заполнением рва. Однако другие настаивали на том, чтобы зажечь мину, и это по той единственной причине, что осаждённые могли её открыть, и тогда вся работа пропадёт. Нисколько не помогло моё представление, что они потеряют не только труд и порох, но и, кроме того, людей, так как я не сомневался, чтобы молодой минёр сумел правильно измерить дистанцию или точно узнать, где и под каким местом он заложил камеру, хотя он всё время с величайшей уверенностью утверждал, что камера находится под флангом бастиона и под частью куртины...»

На «консилии» осторожный на войне шотландец, сам опытный военный инженер, в который раз уже остался в одиночестве. Пётр отмолчался, а генералы Франц Лефорт и Автоном Головин в один голос заявили:

— Бояться нечего. Расчёты минного подкопа сделаны по саженям. Для верности можно вкатить в подкоп ещё несколько бочонков пороха. Они взрывом любую ошибку минёра исправят...

Всё же обеспокоенный словами Гордона царь после обеда пришёл к нему в палатку вместе с другими генералами. Состоялся разговор, который никак не повлиял на последующие события:

— Пётр Иванович, ваша милость, если не взрывать минный подкоп сейчас, так что же тогда следует делать?

— Ваше величество, я бы вынул заложенный порох из подкопа и продолжил бы ещё земляные работы. Если турки подведут свою контрмину и взорвут её, то мы потеряем не только людей, но и весь порох, заложенный в подкопе. У нас его уже мало осталось.

— Ваша милость, военный инженер клянётся, что подземная галерея дошла до крепости. Почему же вы не приемлете его расчёты?

— Потому что по моим расчётам подземный ход отклонился в сторону и потому не дошёл ещё даже под крепостной вал...

Разговор прошёл впустую. И, как показалось окружающим, государь был явно недоволен шотландцем, который упорствовал во мнении. Царь, горячо поддержанный своим любимцем женевцем Лефортом и верным потешным Головиным, решил однозначно: мину взрывать. Независимо от того, куда вывела подземная галерея. Пётр Алексеевич приказал генералам:

— На час взрыва держать полки в готовности для приступа. Как в валу образуется большая брешь — близлежащим спешить к ней и утвердиться на валу. Всё. Идите к полкам и готовьте ратников.

Генералы, поклонившись царю, поспешили к полкам. Батальоны и роты, без барабанного боя, выстраивались среди палаточного городка. Роты, которым предстояло первым идти на приступ через ожидавшуюся брешь, заполнили траншеи. В передних апрошах был только сильный караул. Пётр, сев на коня, с небольшой свитой и казачьим конвоем поскакал к каланчам, чтобы оттуда наблюдать за событиями.

Тремя пушечными выстрелами был дан сигнал головинским караулам отступить из передовых траншей. Мину подожгли в назначенный час. Но совершенно неожиданно из отверстия минной галереи повалил густой дым. Вход попытались занавесить пустыми мешками, но из этого путного получилось мало — дым проходил через все щели. Почуяв недоброе, турки бросились прочь от вала и с болверка, торопясь укрыться во внутренних укреплениях.

Подземная мина ещё не успела взорваться, как на ближайшем к ней крепостном бастионе не осталось ни души. Зато из русских траншей в пояс человеческого роста выглядывали сотни любопытных, желавших лицезреть подрыв крепостной ограды.

Минная камера взорвалась под стенами крепости с оглушительным грохотом. Столб огня, дыма, земли, камней и брёвен в считанные секунды поднялся над полем. Когда развеялась пыль, все увидели нетронутые крепостные стены и на них бешено хохочущих турок, которые показывали пальцами на неприятелей.

Оказалось, что подземная галерея не только не достигла вала, но и не дошла даже до крепостного рва. То есть случилось то, о чём шотландец предупреждал царя.

Мощный взрыв не причинил вражеским укреплениям большого вреда. Взметнувшиеся же в воздух от сильного порохового заряда камни и брёвна полетели в сторону русской позиции. От подрыва своей же мины в тот день погибло 30 человек и свыше 100 получило ранения и контузии. Среди них оказалось много офицеров.

Взрыв подземной мины удручающе подействовал на осадные войска. Патрик Гордон о том оставил следующую дневниковую запись:

«Это вызвало среди солдат сильный ужас и неприязнь к иностранцам. Немало был огорчён и Его Величество. Мина заключала в себе 83 фунта пороха. Таков был третий несчастливый понедельник осады...»

Неудача с минным подкопом никак не подействовала на бомбардира Петра Алексеева. Наблюдая за взрывом со стороны каланчей, он сразу понял, что его царское войско под Азовом постигла очередная неудача. Царь приказал верному Алексашке Меншикову:

— Скачи к генералам! Скажи им, чтоб делали всё, чтоб войска не унывали. Пусть к ужину выдадут всем по чарке. Побитых схоронить в сей день. Беги.

Гордон выслушал петровского посланца на осадной батарее. Ему нравился этот Преображенский бомбардир, бывший у государя за денщика. Всегда смекалистый, бесстрашный, готовый отличиться во всяком деле. Генерал сказал Меншикову:

— Передай его величеству, что войска духом не пали. Остальное исполню всё так, как было мне велено.

Хотя за Патриком Гордоном вины не было — подземная галерея велась от позиций генерала Головина, он постарался в тот день не встречаться с государем. Тот был страшен для окружающих, вымещая на них своё раздражение. Досталось даже иноземным военным инженерам:

— Учиться мины под землёй закладывать идите у Петра Ивановича. Он и свои мины устраивал, и турецкие повидал у Чигирина...

На другой день после губительного взрыва Пётр отписал в Москву думному дьяку Андрею Андреевичу Виниусу:

«А здесь, слава Богу, всё здорово и в городе Марсовым плугом всё вспахано и посеяно, а не токмо в городе, но и во рву. И ныне ожидаем доброго рождения, в чём, Господи, помоги нам, в славу имени своего святого».

По традиции, большую часть своих посланий самодержец Пётр Алексеевич подписывал по-немецки, кратко — «Питер».

Государь не желал, чтобы по Первопрестольной ходили слухи о постоянных неудачах. В нём всё ещё теплилась надежда на благополучный исход дела. Шотландский наставник мог радоваться, видя, с каким упорством его венценосный воспитанник заступает на бранное поприще.

Пётр настойчиво готовил новый генеральный штурм. Довести минные подкопы до вала не удалось, турки обнаружили их и взорвали. Царь приказал срочно вести новые подкопы и готовиться к приступу. На сей раз он решил ввести в бой лучшие армейские полки — потешные Преображенский и Семёновский, которым предстояло брать крепость со стороны Дона.

Гордон вновь выступил против такого малоподготовленного штурма. Его доводы, профессионального военачальника и инженера, были убедительны только для людей сугубо военных, много повоевавших и повидавших на своём веку. Но они не убедили ни царя, ни его ближайших советников, прежде всего в лице генерала Франца Лефорта.

«Несмотря на все мои доводы, — пишет Патрик Гордон в «Дневнике», — в представлении других генералов потребность видеть город завоёванным взяла верх над всеми затруднениями, причём они не приводили достаточных оснований тому, что они говорили, и даже самое сомнение в победе или во взятии города было истолковано как нежелание, чтобы он был взят».

Царь торопил с подведением под крепостные бастионы минных галерей. Военные инженеры Франц Тиммерман, Яков Брюс, Адам Вейде и прибывший им на помощь швейцарец Морло торопили землекопов с рытьём. Работы велись днём и ночью. Нерадивых подвергали безжалостной порке.

Пётр каждодневно бывал на работах. Каждый раз он расправлял на барабане карту Азова и, твёрдо выговаривая слова, кратко молвил:

— Господа военные инженеры. В сентябре должны взорвать стены. Глядите, думайте. Срок вам — месяц.

Дурная погода осложняла и жизнь в полевом лагере, и осадные работы. 18 сентября разразилась настоящая буря — пошёл сильный ливень с градом. Траншеи наполнились холодной водой. Это было предвестником осенней непогоды, а крепость всё ещё не была взята. Вслед за первыми грозами как-то незаметно подкралась осень с холодными и серенькими, без красок, днями.

В тот же день, 18 сентября, из Москвы прибыл в сопровождении сильного конвоя стольник. Он привёз с собой «казну» — около 70 тысяч рублей серебром и медью для выплаты полугодового жалованья офицерам и стрельцам и несколько меньшего — для «прочих воинских чинов, солдат».

После выдачи жалованья настроение людей заметно поднялось. Между падаток, землянок и шалашей засновали маркитанты и маркитанки, торгующие всякой всячиной, и прежде всего вином. Все говорили о предстоящем новом штурме. Понимали это и турки, которые всё меньше и меньше издевались над осаждавшими с высоты крепостных стен.