Четырех царей слуга

Шотландская лейб-рота шведского главнокомандующего

На следующий день полководец шведской короны Роберт Дуглас захотел увидеть Патрика Гордона, которого он действительно помнил как офицера примечательного. Разговор состоялся на квартире главнокомандующего:

— Господин корнет, хочу поделиться с вами планом.

— Я весь внимание, ваше превосходительство.

— С пехотными полками лорда Крэнстона прибыло немало офицеров-добровольцев. Должностей им в моей армии пока нет, а жалованье платить надо. Я решил завести у себя лейб-роту, составленную исключительно из твоих земляков-шотландцев. Как ты на это смотришь?

— Только положительно, ваше превосходительство. Шотландцы не случайно составляют гвардию французских королей. Они всегда были достойными воинами.

— Я всё это знаю. Лейб-рота получит широкие привилегии, будет освобождена от караульной службы и будет заботиться только о моей личной безопасности. Ко всему прочему рота будет офицерской школой. Это хорошие условия, не правда ли, корнет?

— Абсолютно верно, ваше превосходительство. Я готов служить в рядах роты ваших телохранителей.

— Лейб-рота должна быть составлена из отпрысков самых лучших, самых древних кланов Шотландии.

— Превосходно, ваше сиятельство, господин фельдмаршал.

— Я принимаю тебя, Гордон, в лейб-роту в числе первых. Но тебе придётся, друг мой, заняться вербовкой в неё земляков дворянского звания. На эти трактирные нужды ты получишь необходимые деньги. Иди...

Вскоре в списке Патрика Гордона оказалось восемнадцать навербованных шотландцев. Через несколько дней их стало на девять человек больше. Корнет стал командиром лейб-роты фельдмаршала-лейтенанта Роберта Дугласа. Вскоре шведская армия выступила в поход на город Плоцк, перейдя Вислу по мосту.

Теперь на плечи Патрика Гордона легли заботы о пропитании подчинённых ему земляков. Он разделил их на небольшие конные партий и отправил на поиски приключений. Добычей шотландского воинского отряда за считанные дни стало около 700 быков и 1500 овец шляхты и их крепостных крестьян окрестных селений. Скот был довольно дёшев, а потому и быстро продан в городе Торне местным торговцам-мясникам, а деньги поделены между королевскими наёмниками. На долю командира досталась изрядная сумма — сотня рейхсталеров.

В гордоновском «Дневнике» автором даётся немало оправданий подобным поступкам ландскнехтов шведского монарха. В самом начале войны в его армии такие действия карались только смертью — повешением на дереве, воротах, вздёрнутой оглобле. Теперь же начальство не только просто закрывало глаза, но и дозволяло мародёрство. Патрик Гордон писал:

«Сказать по правде, армии нельзя было существовать без таких уловок, а те, кто слишком совестлив, мягкосердечен или ленив, чтобы применять оные, нашли бы верную гибель от вредителей или умерли от голода и холода. Ведь никакого жалованья ждать не стоило, особенно коннице, и хотя этот край состоял под нашей юрисдикцией и на пределе сил содействовал содержанию армии, шведы не спешили его покидать и, согласно своей максиме, разоряли и опустошали деревни, а к городам и местечкам были весьма благосклонны.

Я не стану здесь утверждать, насколько в подобных поступках повинны их вершители, а равно и верховные власти — об этом можно долго говорить и проводить множество различий. Но вкратце скажу, что едва ли возможно быть солдатом, не будучи угнетателем и не совершая многих преступлений и жестокостей, хотя одни [поступают так] чаще других. Пусть никто не возомнит себя безвинным или достойным прощения по недостатку платы или чего-либо необходимого. В таком случае лучше воскликнуть: «Я согрешил!»

Патрик Гордон в дневниковых записях оправдывает себя прежде всего тем, что он наёмный солдат, такой же, как и другие искатели приключений, славы, а самое главное — денег. Ландскнехт во все времена оставался ландскнехтом. Независимо от того, платят ему жалованье или нет.

Возвращение Гордона в ряды шведской армии совпало со временем, когда военная фортуна вновь отвернулась от неё. Шведы были вынуждены вывести свои гарнизоны из многих городов Великой и Малой Польши. Они сохранялись только в Кракове, Ловиче, Познани, Калише и Букшанце. Варшава находилась теперь в руках поляков, а их конница действовала во всех воеводствах Речи Посполитой, во многом стесняя неприятеля.

Вскоре начались и поражения шведов в поле. Сперва в плен к крымским татарам попал полковник Форгель, но вскоре он был у них выкуплен. Во главе отряда в полтысячи человек его отправили сопровождать обоз с офицерским имуществом в Померанию. Польская шляхта устроила засаду, разбила неприятельский отряд, а сам Форгель погиб.

После этого силы померанского воеводы Вейера осадили город Калиш. Высланный на помощь шведскому гарнизону двухтысячный отряд генерал-майора Вржесовича состоял из новобранцев. Те проявили полную беспечность на отдыхе, и конный отряд воеводы всего в 500 всадников наголову разбил шведов. Те в панике бросились к единственному пути к спасению и стали переплывать речку. Многие утонули в ней, в том числе и Вржесович. Тело генерал-майора так и не нашли, хотя поляки усердно его разыскивали, чтобы отдать противнику за богатый выкуп...

В довершение ко всему в шведских войсках началась эпидемия чумы, которую тогда называли моровой болезнью. Корнет Гордон, много наслышанный об этой ужасной заразе, столкнулся с ней в первый раз. Дело обстояло так. Во время движения королевской армии на север от Варшавы офицер отправил двух шотландцев в город Эльбинг. Но оттуда вернулся только один, доставив в роту своего товарища мёртвым, привязанным к седлу. Вернувшегося командир счёл нужным допросить:

— Как и где умер твой товарищ?

— По дороге обратно. Пожаловался на сильную головную боль, а потом свалился с коня бездыханным. Наверное, умер от чрезмерного пьянства, денег на то тратил много.

— Он не пил уже два походных дня. Говори правду! Я тебе почему-то не верю.

— Господин корнет, я сказал правду. Я сам не ощущаю никакой боли, но чувствую, что скоро должен умереть, как мой товарищ.

Гордон приказал посадить рейтара под стражу в небольшую хижину, чтобы утром продолжить разбирательство по поводу смерти своего подчинённого. Ночью арестованный умер, а на его теле обнаружили признаки моровой болезни. Со всеми предосторожностями он был похоронен.

Через день от чумы умер шотландец, с которым корнет вместе квартировался. Увидев его смерть, он сразу же покинул этот дом и перебрался на ночёвку в другой. О причинах смерти соседа Патрик не сказал никому. Он страшился, зная, что по такому случаю его могли исключить из списков лейб-роты вплоть до полного выздоровления.

Страшное моровое поветрие миновало корнета, хотя ему пришлось похоронить в 1656 году немало умерших от чумы земляков. Когда его спросили, что было бы с ним, узнай он о том, что болен, королевский офицер ответил:

— Сама мысль об этом могла бы убить меня...

Войска фельдмаршала-лейтенанта Роберта Дугласа остановились на квартирах в деревнях вокруг небольшого городка Нойтайх. Все ожидали нового похода на поляков. Но по полкам прошла весть:

— Царь московский осадил Ригу. Король приказал нашему Дугласу отправиться морем на её защиту...

Действительно, такой приказ пришёл из Стокгольма. Гордон получил приказ готовиться к отправке. Фельдмаршал, обеспокоенный наличием больших обозов и огромного числа лошадей у офицеров с их слугами, распорядился: ротмистр мог провезти на судне трёх лошадей, корнет — двух, а рейтар только одну. Многие стали торопиться с продажей лишних коней. Командир роты воздержался от такого поступка и был вознаграждён — вскоре московиты отступили от Риги.

В эти дни Патрик Гордон сумел завербовать в заметно поредевшую от моровой болезни лейб-роту ни много ни мало, а 43 шотландских дворянина. Все они получили от фельдмаршала лошадей, сёдла, пистолеты с кобурами и новые сапоги.

Вскоре шведы вновь подступили к богатому купеческому портовому городу-крепости Данцигу. В осадном лагере недавно прибывшие шотландские дворяне, так и не получившие ещё обещанного жалованья и терпевшие большую нужду в провизии, обратились с жалобой к главнокомандующему. Тот нашёл оригинальный выход из положения. Он разослал шотландцев-жалобщиков по округе с целью реквизиции... гвоздей, так необходимых для устройства полевого походного лагеря.

Один из таких реквизиционных отрядов было поручено возглавить Гордону. На пути встретилась довольно глубокая речка, которую никто не решился переплыть, кроме корнета. Он нашёл какую-то старенькую лодчонку и, прихватив с собой пистолеты и карабин, в одиночку форсировал водную преграду, умело работая шестом.

С противоположного берега рейтары кричали ему, что крестьяне бегут из деревеньки и, что самое главное, угоняют с собой скотину. Корнет бросился к домам и одним выстрелом из карабина обратил поляков в бегство, заставив их бросить коров и овец. Затем он обнаружил в конюшне двух кобылиц, которые стали его трофеем. Но пока шотландец ставил на телегу с трудом вытащенную им из погреба кадку с солониной и грузил мешки с овсом, в деревню с другого конца въехали два королевских ротмистра — немцы Зитценхоф и Бобёр. Они тоже искали наживы и чего-нибудь съестного.

Увидев кобылиц, ротмистры с радостью стали отвязывать их от стойла. Вбежавший в конюшню шотландец решительно заявил, что это его личные трофеи. Немцы стали убеждать его поделиться с ними, но Гордон отказался. Тогда ротмистры сорвали с голов лошадей поводья и пустили их на волю со словами:

— Раз так, никому из нас ничего не достанется! Ты бездельник, шотландец!..

Тот в ответ за нанесённое оскорбление выхватил палаш, а его обидчики — шпаги. В конюшне начался самый что ни на есть рукопашный бой. Неизвестно, чем он бы закончился, но вбежавшие в конюшню шведы разняли дерущихся наёмников.

Гордон всё же смог забрать свой живой трофей. Но одна из кобылиц при переправе через речку утонула. О случившемся стало известно фельдмаршалу-лейтенанту, который лично занялся разбирательством. Ротмистры отделались выговором от главнокомандующего, а шотландскому дворянину указали на то, что он должен выказывать большую почтительность к старшим по званию.

Однако этим ссора с немцами не закончилось. Когда Патрик с тремя офицерами-шотландцами после вечернего застолья возвращались к себе роту, их сперва оскорбили немецкие ландскнехты, а потом начали избивать кулаками и палками. В ответ корнет выхватил палаш и тяжело ранил трёх человек. Нападавшие разбежались. Дело грозило обернуться военно-полевым судом.

Утром в лейб-роту своих телохранителей явился фельдмаршал-лейтенант Роберт Дуглас. Перед строем шотландских дворян-наёмников он произнёс следующие слова:

— Я никогда бы не подумал, что Гордон так смог поступить. Он может счесть удачей, если отделается потерей правой руки.

Таково могло быть самое лёгкое наказание за подобного рода преступление, когда проливалась кровь своих же королевских людей. Но у шотландца в шведской армии нашлось немало знатных особ, которые стали ходатайствовать за него перед главнокомандующим.

Дуглас на следующий день простил корнета, и тому не пришлось находиться в заключении в доме армейского судьи — главного профоса. Но пришлось заплатить ему за «свободу» золотой дукат, а помощнику профоса — серебряный талер.

У фельдмаршала-лейтенанта Роберта Дугласа оставалось всё меньше и меньше полевых войск. Он предпринял силовое давление на вольный город Данциг. Под Данцигом всё чаще стали вспыхивать схватки, но до больших боев дело не доходило. Королевский главнокомандующий теперь на войне мог всецело положиться лишь на солдат гвардии, лейб-роту шотландцев да ещё на кавалерийские эскадроны, но не на все. Дисциплина и порядок в полках заметно упали.

Войска вольного города Данцига смело вышли навстречу подходившему неприятелю и дали бой. Данцигцы сумели окружить один из вражеских эскадронов и разгромить его. В лейб-роте погиб капрал, а многие получили ранения. Но шотландцы бились храбро и получили благодарность шведского полководца:

— Вы храбры, как могут быть храбрыми только шотландские дворяне. Обещаю вам, что как только из Стокгольма прибудет казна, ваша рота первой получит жалованье.

В ответ на такие слова главнокомандующего его телохранители дружно прокричали троекратное:

— Виват! Виват! Виват!

В этой схватке под крепостными стенами Данцига, чей гарнизон был усилен голландским корпусом, предоставленным на 14 месяцев, корнет получил ранение в голову. Опасным оно не оказалось, и рана вскоре зажила.