Четырех царей слуга

Кожуховская потешная война

Основательный в суждениях Гордон даже и не думал о том, что царь Пётр Алексеевич может не вспомнить о их разговоре по поводу проведения больших потешных манёвров. Так и случилось. Государь вернулся с Севера в Москву 5 сентября и вскоре вызвал к себе в Преображенское командира Бутырского полка. Выслушав посланного сержанта, Пётр Иванович сел на коня и в сопровождении потешного поспешил на встречу.

Разговор в царской избе за столом, заваленным морскими картами и чертежами 36-пушечного фрегата, был недолог. Как всегда приветливо встретив служилого иноземца Гордона, Пётр объявил ему:

— Разговор в Архангелгороде помню. Ведаю — полки мои солдатские обучены слабо, стрельцы ещё боле. Нужна им потешная война, о чём мы с тобой тогда говаривали...

Патрик Гордон в огромном парике только молча кивал головой в знак полного согласия и одобрения. Всё шло так, как он и ожидал. Напоследок царь сказал:

— Генеральный план сего нужного дела тебе и сотворить. Ищи место под Москвой на берегах реки. Да не тяни, ваша милость, со временем, дел у меня, сам знаешь, и без того много. Иди, Пётр Иванович. Как диспозиция сей потешной войны будет готова — сразу прошу ко мне.

Патрик Гордон после сказанных последних слов встал с лавки и поклонился самодержцу:

— Исполню всё, как было тобою сказано, мой государь.

— Знай, ваша милость. Сей план я никому перепоручать не буду. Военные упражнения будут вестись по-твоему. Ты у нас больше всего тому учен...

В том разговоре в Преображенском служилый иноземец не стал торопить события и раскрывать карты. План обговорённых в Архангельске военных манёвров под столицей был им составлен загодя, ещё до 10 августа. Зная столичный гарнизон как свои пять пальцев, Патрик Гордон составил подробную войсковую ведомость участников.

Пунктуальный в служебных и личных делах шотландец занёс всё им задуманное в «Дневник» и составил особую записку. Он же дал ей и название: «Распоряжения относительно того, что должно быть приготовлено и сделано для имеющих произойти близ Коломенского военных упражнений». Но представлять записку сразу на решение царя не стал, решив несколько дней подождать, чтобы не торопить события.

Через два дня генерал Патрик Гордон вновь предстал перед Петром Алексеевичем в Преображенском. Принятый царём сразу, без доклада дежурного офицера, служилый иноземец выложил перед ним подробный план предстоящих манёвров:

— Мой государь, воля твоя мною исполнена. Представляю на твоё высочайшее утверждение записку о военных упражнениях.

Довольный услышанным, Пётр, взяв несколько листов аккуратно исписанной бумаги из рук своего военного наставника, сел сам и пригласил за стол генерала:

— Садись, ваша милость. Сейчас посмотрю твою диспозицию. Торопиться нам надо, пока дожди не начались и холода не наступили. Иначе людей зазря многих погубим болезнями, а потешных мне надо беречь для настоящих походов...

Раскурив трубку, царь углубился в чтение. Прочитав первый лист, пододвинул к себе оловянную чернильницу. Потом выбрал гусиное перо поострее и стал на полях гордоновской записки торопливо вставлять свои замечания.

Пётр Иванович внимательно следил за ним: «Правит диспозицию мало, знать, получилась она у меня...» По выражению лица самодержца читалось, что он был доволен скоро исполненным повелением.

Закончив читать записку, царь надписал сверху размашистыми, неровными буквами, разбрызгивая по бумажному листу чернила:

«Пётр».

Подпись присыпал песком, чтоб чернила быстрее просохли. После этого, стряхнув песчинки с бумажного листа, велел дежурному при его государевой особе капитану-преображенцу, молча стоявшего навытяжку у дверей в сени:

— Отправь мой указ сей час в Разрядный приказ. Отдать в руки боярину. Пусть готовят роспись войскам, кои здесь указаны для потешных игр. И дел на завтра не оставляют. Так им и скажи моё слово. Иди.

Прощаясь с государем, Патрик Гордон словно ненароком сказал ему то, о чём не решился сказать сразу:

— Воинские упражнения — не война в настоящую величину. Но стрелять велено с порохом. Будут на Кожуховских полях убитые, а ещё больше раненых да и увечных.

Пётр, чуть помедлив с ответом, молвил:

— Будет кровь. И покойники будут. Но в те поры только впрямь можно увидеть, сильны ли по-настоящему мои полки обученностью ратным делом. Потешные, солдатские, стрелецкие...

Гордон самолично нашёл вполне подходящее место для царских потешных игр. Довольно хорошо зная подмосковные дороги, он выбрал для предстоящих военных манёвров обширную луговину — равнину по обеим сторонам Москвы-реки в окрестностях деревни Кожухово (на левом берегу) и села Коломенского (на правом). Здесь было где развернуться не одной тысяче людей, поставить походные лагеря, проводить конные атаки. Да и проходящая из столицы уезженная дорога не грозила большими бедами для обозных телег.

Задуманная царём Петром и командиром Бутырского солдатского полка в портовом городе Архангельске потешная война вошла в историю петровского правления как Кожуховский поход или (более позднее название) Кожуховские манёвры. Аналогов готовящиеся военные упражнения не имели.

К Кожуховским манёврам готовились основательно. Близ Коломенского на правом берегу Москвы-реки (против деревни Кожухово) силами согнанных местных мужиков было заблаговременно устроено большое полевое укрепление. Его назвали «Безымянным городком». Он представлял из себя пятиугольный ретраншемент, укреплённый валом в 5 аршин высоты и рвом глубиной в 4 аршина. На углах ретраншемента сделаны были бойницы и щиты, на валу расставлены рогатки, а вокруг городка устроены волчьи ямы.

Когда государь первый раз увидел в поле кожуховский укреплённый город для военных упражнений, он немало удивился, как скоро его возвели на огромной луговине:

— По окончании потешного похода Кожуховского велю сказать мне, кто сию фортецию строил больше всего. Прикажу наградить. Хороша получилась фортеция.

Генерал Патрик Гордон, представлявший городок государю, с поклоном отметил:

— За такой фортецией, ваше царское величество, и в настоящей баталии, на трудной войне отсидеться можно. В себя эта полевая крепость с тысячу солдат гарнизонных вобрать может.

— Это мы посмотрим, ваша милость. Военные упражнения сие уже в первые дни покажут...

Патрик Гордон действительно расстарался при возведении ретраншемента, стремясь показать свои европейские фортификационные дарования, хотя времени было мало, а коломенские и Кожуховские крестьяне не утруждали себя на земляных работах. Царь же Пётр Алексеевич остался доволен только одним видом «Безымянного городка», сказав его устроителю после последующего придирчивого осмотра пешим шагом и снаружи, и изнутри:

— Зело хорошо сработано. Всамоделешная фортификация. Не только для потешной игры сей ретраншемент мог бы пригодиться...

Полевая «фортификация» настолько понравилась государю, что он приказал срисовать с неё детальный план. В фортификационном деле он разбирался уже отменно. Равно как и в бомбардирском, пушечном. Срисованный гордоновской рукой план полевой крепости Пётр отправил в Архангельск тамошнему воеводе и своему единомышленнику из числа недавних потешных Фёдору Апраксину. В царском письме среди прочего говорилось:

«...Да посылаю я к вашей милости книгу и чертёж станов, и обозов, и брев, которые были под Кожуховом».

Первые три недели сентября прошли в приготовлениях к манёврам. Разосланы были по ближайшим к Первопрестольной городам грамоты с предписанием служилым людям московских чинов, то есть стольникам, стряпчим, дворянам московским и жильцам, явиться без опоздания в столицу к 18 сентября с «огненным боем» и на добрых лошадях для обучения ратному строю.

Такие грамоты Разрядным приказом были отправлены в Тулу, Калугу, Можайск, Серпухов, Звенигород, Верею, Боровск, Клин, Каширу, Дмитров, Владимир, Переяславль-Рязанский, Малоярославец, Коломну, Переяславль-Залесский, Дедилов, Углич, Кашин, Юрьев-Польский, Алексин, Суздаль. «Нетчикам», то есть не прибывшим в столицу служилым людям поместного войска, грозили суровыми царскими карами, вплоть до отбирания деревенек и мужиков.

12 сентября Патрика Гордона в его доме в Немецкой слободе посетил Франц Лефорт. Он передал ему приказание государя:

— Ваша милость, генерал Пётр Иванович! Его величество повелел набрать тебе человек двести или триста солдат из бутырцев. И с ними участвовать в военных упражнениях...

В тот же день Гордон исполнил царское повеление. На лугу перед солдатскими избами своего Бутырского полка он провёл смотр всем до одной ротам. Под Кожухово он отбирал солдат справных, в мундирах ещё не пообносившихся, в добротных башмаках. Отобранных на владение ружейными приёмами проверил самолично. Остальных оставил в Бутырках:

— Пусть солдатские избы ведают. Да ратной наукой каждый день занимаются. Изучат строевую и ружейную науку — тогда и в походы ходить будут с учёными...

Одному из бутырцев при всех подарил серебряный рубль «на вино» — награду за исправную службу и отменное владение фузеёй. Новоприборные солдаты любили за то иноземца и прощали ему многие служебные строгости. Патрик Гордон о том знал и не забывал лишний раз сказать кому-то похвальное слово.

На следующий день с утра шотландец был уже в Преображенском. Доложил государю о готовности Бутырского солдатского полка к Кожуховскому походу, в том числе людей, что было поведено. Пётр Алексеевич на то ответил:

— Ваша милость, сей день прошу к столу в мою избу отобедать. Там и поговорим ещё раз о деле...

К кожуховским потешным манёврам готовились, как к настоящей войне. 17 сентября в Преображенском состоялся «консилиум» — военный совет. На нём предстоящее дело обсуждалось в деталях. Генералы и полковые начальники докладывали о готовности солдатских и стрелецких полков. Дьяки Разрядного приказа — о том, что не всё ещё дворяне «московского чина» прибыли в стольный град из дальних уездов. Царь-батюшка на последнее гневался, грозил наказать «нетчиков» со всей строгостью, но на этот раз всё обошлось.

На военном совете генералу Гордону удалось испросить для себя лично, для офицеров, солдат и амуниции 260 обывательских подвод. Их собирали со всего Московского уезда. Они и составили обоз Бутырского полка в Кожуховском походе. Служилый иноземец записал об этом событии в своём «Дневнике» как о маленькой победе. Теперь все полковые тяжести — палатки, провиант, огневые припасы, шанцевый инструмент — везлись в поле на повозках. Солдаты на себе несли только фузеи да фузилёрные сумки с патронами.

18 сентября с утра генерала Гордона вызвали в Преображенское. Когда он прибыл туда, в царской избе было не протолкнуться. Монарх в зелёном Преображенском мундире, при шпаге объявил собравшимся начальникам военных людей:

— Военные упражнения начинаю в это воскресенье, после обеда. Всем назначенным в поход с полками и обозами собраться в поле под Семёновским. Туда прибыть потешным и солдатским полкам. Стрелецким собираться под знамя Ивашки Бутурлина, моего спальника...

Полковые командиры, озабоченные столь скорым приказом, с поклонами быстро разошлись. Вокруг государя осталось несколько ближних ему людей и Патрик Гордон. Пётр I, заметив, что генерал бутырцев чем-то озабочен, спросил его:

— У тебя, Пётр Иванович, есть что-то сказать мне?

— Да, ваше величество. У меня в полку сооружена военная машина для прорывания батальонов неприятеля. Нижайше прошу, мой государь, её обозреть и сказать своё царское слово.

При словах «военная машина» царь насторожился. Глаза его заблестели и выражали заинтересованность в услышанном. Патрик Гордон попал, что говорится, в точку — юный ещё монарх страсть как любил всякие «машинные» усовершенствования и новшества в бранном деле. Одобрительно глядя на учителя, самодержец сказал:

— Весьма рад такое слышать, ваша милость. Сей день, под вечер, буду в Бутырках. Покажешь нам свою машину.

Действительно, ещё не начало темнеть, как петровская коляска с царём и его любимцем и неразлучным другом Францем Лефортом остановилась перед полковой избой в Бутырках. У Патрика Гордона всё было готово к встрече: рота солдат чётко взяла фузеи «на караул». А командовавший ею поручик из числа наёмных «немцев», держа перед собой обнажённую шпагу, на плохом, ломаном русском языке приветствовал самодержца России.

Пётр Алексеевич устроенной встречей в полку остался доволен. Сразу же спросил полкового начальника бутырцев:

— Зело исправно у тебя обучены солдаты, Пётр Иванович. Так где же твоя военная машина для прорывания вражеских батальонов?

Такой «военной машиной» оказалась простая обозная телега, специально защищённая «железом» и потому тяжёлая. Катить её на врага предстояло экипажу из нескольких солдат, что покрепче. Действительно, такая «машина» довольно легко опрокидывала испанские рогатки, которыми защищалась пехота в полевом бою, и прорывала самый густой строй неприятельских стрелков. Те просто разбегались перед окованной железом повозкой, чтобы не попасть под колеса и не быть раздавленными.

Изобретённая командиром Бутырского солдатского полка «военная машина для прорывания батальонов» очень понравилась царю. Он со всей признательностью сказал генералу:

— Изрядно доволен, ваша милость. Сей же день велю прислать к тебе добрых мастеров, чтоб снять чертёж с военной машины и сработать точно таких же ещё три.

Царь ещё раз обошёл гордоновскую «военную машину» и с некоторой озабоченностью добавил:

— Можно было бы указать сработать не три, а больше. Да больно много железа на неё идёт. Но всё равно, мой генерал, ты большой умница. Даже у батюшки моего, светлой памяти царя Алексея Михайловича, в войске такого инженерного творения не было.

Обнимая польщённого иноземного генерала, Пётр I добавил:

— Ну и порадовал же ты меня, Пётр Иванович. Приходи сегодня к нашему другу Францу, угощу тебя вином бургундским, что вчерась из Архангелгорода англицкие гости привезли.

— Благодарю за приглашение, ваше царское величество. В подарок принесу вам новые книги по бомбардирскому и крепостному делу. Изданы в Гамбурге и Париже.

— И за это тебе спасибо, любезный Пётр Иванович. Но только знай, что и видеть тебя для меня тоже подарок...

Патрик Гордон в знак признательности за приветливое царское слово и сделанное приглашение склонил перед монархом голову, сняв с парика расшитую золотыми позументами треуголку с высоким плюмажем. И, чётко выговаривая слова, ответил в поклоне:

— Весь в заботах на дело вашего величества!..

Всегда разодетый «кружевным» франтом женевец Франц Яковлевич Лефорт уже хлопал по плечу заосанившегося Гордона ладонью в белоснежной перчатке:

— Ты очень большой военный инженер, мой генерал. Русские должны тобой гордиться, что у них на Москве есть такой способный фортификатор. Они помнят твой Чигирин...

Вечером в кукуйском дворце своего фаворита Франца Лефорта государь не преминул в числе первых поднять тост в честь изобретения Патрика Гордона:

— За военную машину, виденную мной в Бутырках, и за её учёного мастера, Петра Ивановича генерала Гордона! Виват, господа!..

Под трёхкратные возгласы «Виват! Виват! Виват!» грохнули холостыми зарядами четыре пушки, расставленные на улице по углам лефортовского дворца...