Четырех царей слуга

Бой под стенами Воскресенского монастыря. Розыск

Известие о стрелецком бунте в Торопце пришло в Москву 10 июня. Спешно собравшись, дума заседала всю ночь, но решения так и не приняла. В конце концов бояре «приговорили» отправить против взбунтовавшихся стрельцов воеводу Алексея Семёновича Шеина, поручив ему не пропустить мятежные («воровские») полки в столицу и добиться их возвращения в «указанные места». В помощники к генералиссимусу Боярская дума определила генерала Петра Ивановича Гордона и князя Ивана Михайловича Кольцова-Мосальского.

Под командование шотландца было выделено по 500 надёжных человек от каждого полка столичного гарнизона. Таким образом в четырёх батальонах было собрано 2253 солдата и офицера в полном боевом снаряжении.

Под начальство князя Кольцова-Мосальского поступили «царедворцы» и подьячие «с служителями конюшенного чина». Всего государевых слуг и подьячих набралось 1230 человек, имевших в своём большинстве огнестрельное оружие. Часть его они получили из кремлёвского арсенала — оружейной казны.

Немало перепуганные очередным стрелецким бунтом московские бояре в один голос «наказали» избранным им царским воеводам слово напутственное:

— Идите за Москву в поле. Ведите рать государеву к Новому Иерусалиму, монастырю Воскресенскому. Разбейте там проворовавшихся стрельцов. Не дайте им подступиться к Кремлю...

Генерал Пётр Иванович Гордон как старший из назначенных на подавление стрелецкого бунта воевод сразу же взял бразды правления в свои руки. Утром следующего дня он устроил смотр собранному царскому войску. Там он обратился к людям со словами:

— Кто же из воинов откажется от действия против мятежников, тот будет сам виновен в том же преступлении и наказан, как соучастник бунта, ибо нет ни родства, ни свойства, когда воин-солдат призывается к доблестному подвигу защищать от врагов Царя и Государство, данное ему от Бога.

«Укреплённые» такой речью служилого генерала-иноземца, пехотные батальоны и прочая царская рать ускоренным маршем направилась к Воскресенскому монастырю, чтобы занять удобную позицию для боя раньше появления мятежных стрелецких полков. Вместе с ними из столицы отправились и 25 орудийных расчётов с пушками.

Гордоновские батальоны, подойдя к деревне Сычовке, встали на удобных высотах, перекрыв дорогу на Москву. Перед ними в широкой луговине протекала речка Истра, за которой хорошо виделся Воскресенский монастырь. Генерал приказал поставить свою многочисленную артиллерию так, чтобы она угрожающе смотрелась с противоположного берега Истры.

Стрелецкие взбунтовавшиеся полки совершили роковую ошибку — они не торопились в пути, то там, то здесь добывая себе корм. Подвели их и разведчики, посланные с дороги в столицу. Возвратившись, они рассказали жадно слушавшим их товарищам:

— В Москве стоит смятение великое. Бояре и купечество великое бежит в вотчины да деревни. В слободах стрельчихи ждут не дождутся своих мужей, братьев, сыновей. Не бойся, братцы, стража у городских ворот будет побита и мы без брани войдём в стольный град...

— А как же потешные? А как же дума с Ромодановским, с князем-кесарем?

— Потешных мало, всего тыщи с три наберётся. А нам народ подсобит. Пол-Москвы топоры точит на боярское царство-то.

— А государыня-матушка царевна Софья Алексеевна где? С нами ли она, как было ею обещано?

— С нами царевна, с нами. Томится по сей день в Новодевичьем. Придём к Москве и вызволим её. Посадим на царство.

— Верно, братцы. Будет у нас государыня по древнему обычаю. Она нам все прежние вольности подтвердит.

— Она про то и сказывала нам через посланную сенную девку. Вот вам на то крест.

— Верим без креста. Вот тогда будет нам, стрельцам московским, воля великая, а жизнь богатая и привольная во всяком деле...

Боярину-воеводе Шеину удалось собрать в Москве всего 3700 ратных людей и 25 пушек. Основу этих сил составили Преображенский и Семёновский, солдатские Бутырский и Лефортовский полки. Служилых поместных дворян московского чина набиралось мало, стояло лето, и все они сидели в своих деревеньках. Бояре почти всех ратников и всю артиллерию передали под командование генерала Гордона. Для защиты Кремля оставалось всего две-три сотни вооружённых людей.

Главным же действующим лицом в подавлении стрелецкого бунта 1698 года по воле судьбы оказался «служилый иноземец» Патрик Леопольд Гордон. В своём «Дневнике» он дал в хронологии самое достоверное описание тех событий:

«Июня 8. Распространился слух, что четыре стрелецких полка в Торопце склонны к бунту. Были посланы лазутчики узнать об их намерениях.

Июня 9. Был отдан приказ использовать против стрелецких полков войска — четыре офицера и 40 солдат из Бутырского полка... и арестовать тех стрельцов, которые покину ли свои полки.

Июня 10. Пришло известие, что четыре стрелецких полка, расквартированные в Великих Луках, двинулись из Торопца с целью склонить к мятежу остальную армию. Было приказано отделить мятежные полки от остальной армии и отправить их на новое место службы в разные места.

Июня 11. Прибывшие из Торопца два капитана сообщи ли, что стрельцы отказались идти на новое место службы, предписанное им, решили двинуться на Москву и потребовали от офицеров вести их на столицу. Офицеров, отказавшихся последовать за ними, они сместили и выбрали себе в командиры четверых, то есть от каждого полка. Эта новость сильно перепугала власти. На совете, собранном в тот же день, было решено отправить против стрельцов войско из пехоты и конницы. Послали за мной и сообщили о моём назначении командиром передового отряда пехоты... Было решено оставить в московских полках по 500 человек... Мне позволили самому отбирать офицеров и солдат, идущих в поход.

Июня 12. Я был срочно вызван на совещание совета во дворец, где подтвердилось решение, принятое ранее. Более новостей о восстании не было. Днём я обедал с польским послом в кампании друзей. Мне были приданы 27 человек, которых я должен был использовать как нарочных для передачи известий в Москву.

Июня 13. Состоялось ещё одно заседание совета, и я получил предписание двинуться с пехотою и артиллерией на реку Ходынку и ждать приказаний. Выплатив солдатам месячное жалованье... я отправился со своим полком из Бутырок к маленькой речке Ходынке, где мы и разбили лагерь. В моём распоряжении имелось пять пушек и 150 повозок. Остальные три полка подошли к полуночи.

Июня 14. В лагерь прибыл польский посланник, который привёз известия от друзей...

Июня 16. Рано утром мы достигли Свидни, что в версте от Тушино. В полночь прибыли бояре с новыми инструкциями из совета...

Июня 17. В среду в шесть часов утра мы двинулись в Чернёво, в 10 вёрстах оттуда. Там я встретил слугу одного дворянина, который сообщил, что стрельцы по-быстрому направляются к Воскресенскому монастырю, чтобы захватить его до наступления темноты. Это известие заставило меня ускорить движение войска, надо было опередить стрельцов. Через пять вёрст я дал войску небольшой отдых и послал боярам доклад с требованием прислать конницу. Затем пересёк реку и на полном скаку достиг монастыря.

Лазутчики доставили четырёх стрельцов, которые, как они сообщили, были посланы от полков с петицией к боярам. В ней перечислялись явно преувеличенные жалобы на тяготы службы и просьба отпустить их домой, в Москву, к семьям. Я переслал их требования к генералиссимусу и, узнав от лазутчиков, что стрельцы находятся в 15 вёрстах от монастыря и не смогут добраться до него к ночи, отдал приказ разбить лагерь на выгодной позиции, около монастырской слободы, на холме. Я прибыл туда до восхода солнца, за это время стрельцы уже достигли реки и собирались форсировать её.

Я тотчас же поскакал к переправе, где встретился с передовым отрядом стрельцов. С ними я беседовал в спокойном тоне, предложив им вернуться за реку. Стрельцы не послушали меня и стали перебираться на луг, расположенный напротив деревни. Я быстро вернулся назад и приказал двум полкам двинуться через деревню и стать за нею в дефиле, остальным же — остаться в поле, около дороги на Москву.

После этого я опять направился к стрельцам для переговоров, но они были неуступчивы в своих требованиях. Тем не менее мне удалось уговорить их послать двух представителей к генералиссимусу. После взаимных заверений, что обе стороны не станут ничего предпринимать в течение ночи, стрельцы вернулись в свой лагерь, выставив небольшую охрану на берегу. Выдвинув батальон для наблюдения за ними, я ещё раз осмотрел всю местность, проверил посты и, убедившись, что в стрелецком лагере действительно всё тихо, отправился к генералиссимусу посоветоваться о дальнейших действиях. После продолжительного совещания было решено, что я пойду в лагерь стрельцов и предъявлю им следующие требования:

1. Они должны возвратиться назад в места, предписанные указом.

2. Должны выдать 149 человек, которые бежали из полков в Москву, а также зачинщиков прежних беспорядков.

3. В местах нового расквартирования Его Величество выплатит стрельцам их жалованье деньгами и провиантом.

4. Они будут полностью прощены за свои прежние прегрешения.

5. Руководители и зачинщики беспорядков не понесут серьёзного наказания.

Июля 18. Утром я вместе с шестью стрелецкими доносчиками отправился в лагерь мятежников и велел им собраться, чтобы выслушать требования Его Величества. Когда собралось 200 человек, я, употребив всё моё красноречие, зачитал им требования Его Величества, обещая прощение в соответствии с указом. На это стрельцы отвечали, что они поклялись умереть или прийти в Москву, где пробудут два-три дня, а потом отправятся в то место, куда укажет Его Величество, Я повторил им, что к Москве их не подпустят. Однако стрельцы оставались непреклонными, заявляя, что лучше умрут, но назад не пойдут. Наконец выступили два старых стрельца, которые перечислили свои нужды и бедствия. Поднялся страшный шум.

Я предложил им ещё раз как следует подумать и обсудить наше предложение, в каждом полку отдельно. Однако на это они не соглашались, говоря, что у всех у них одни мысли. В конце концов я заявил, что уезжаю из лагеря и подожду ответа, пригрозив им, что если они сейчас не воспользуются милостями Его Величества, то пусть не рассчитывают на какое-либо снисхождение в дальнейшем, так как я имею предписание привести их к покорности с помощью любых средств. Отъехав недалеко от лагеря, я ожидал ответа от стрельцов в течение 15 минут. Не получив никаких известий, я с сожалением в сердце тронулся в обратный путь.

После осмотра лагеря мятежников и совещания с генералиссимусом было решено использовать против бунтовщиков войска и артиллерию. Окружив стрелецкий лагерь пехотою и конницей и расположив 25 пушек на удобной позиции, я ещё раз послал к ним офицера с предложением подчиниться. Но стрельцы категорически его отвергли, заявив, что готовы защищаться в случае нашего нападения.

Видя тщетность всех усилий, я приказал открыть огонь. Первый, предупредительный залп лишь ободрил их. Они начали размахивать знамёнами и с криками бросать вверх шапки, готовясь к бою. Однако следующий залп, поразивший многих из них, вызвал панику. Стремясь укрыться от огня, стрельцы попытались прорваться через слободу, но натолкнулись на наши части, предусмотрительно размещённые там. После третьего залпа большинство стрельцов бросилось бежать из лагеря, и тогда я приказал двинуть два батальона прямо в лагерь стрельцов.

Наши потери во время сражения, длившегося около часа, составили несколько человек ранеными. У мятежников было 22 человека убито и 40 человек ранено, причём большинство смертельно. Всех пленных отправили в монастырь. Мы собрали их амуницию и полковые повозки. Всё это было отправлено в штаб-квартиру. Затем я послал офицера в Москву с донесением о сражении. Всё следующее утро мы собирали трофеи, разбросанные в лагере и в поле.

Июня 19. Был отдан приказ, чтобы мятежники выдали зачинщиков и руководителей бунта. Большинство стрельцов было подвергнуто допросам с целью выявить руководителей мятежа. В 1-м стрелецком полку была проведена перекличка: виновных отводили в одну сторону, невиновных — в другую. После обеда той же процедуре был подвергнут другой полк.

Июня 20-21. Продолжались допросы стрельцов с применением пыток, чтобы выявить истинные их намерения.

Июня 22. 24 человека признались в своих страшных преступлениях, которые они намеревались сотворить по прибытии в Москву: перебить часть бояр и добиться введения новых правил службы и повышения жалованья. Они были приговорены к смертной казни через обезглавливание. Все приговорённые исповедались и приготовились к смерти.

Июля 23. Утром состоялась казнь, а четвёртый полк подвергнут перекличке.

Июня 24. Я написал письмо Его Величеству с отчётом о случившемся.

Июня 25. Весь этот день и дальнейшие мы занимались следствием с утра до вечера. Многие стрельцы были подвергнуты пыткам, часть из них созналась...

Июня 28. Несколько стрельцов, признавших свою вину, были повешены.

Июня 29. Отметили день рождения Его Величества, много пили за его здоровье и стреляли из пушек. Большая группа стрельцов была направлена под сильной охраной в различные монастыри.

Июня 30. Многие стрельцы из полка полковника Хандертмарка были подвергнуты пыткам, но ни один из них не признал себя виновным. Им сообщили, что они подвергнутся жеребьёвке и десятая часть людей, та, на которую падёт жребий, будет казнена. Около 200 стрельцов подвергнуты наказанию кнутом.

Июля 1. Утром доставлены те 45 стрельцов из полка Хандертмарка, на которых пал жребий. Им сообщили, что если они назовут имена зачинщиков, то их освободят. После некоторого колебания они сообщили несколько имён. Затем зачинщики сознались под пытками в своих преступлениях.

Июля 2. Около 70 человек сразу было повешено, по пять и по три на одной виселице. Гораздо большое количество подвергнуто заключению.

Июля 3. Последовал указ о роспуске войска... Три полка были отправлены тотчас же. Генералиссимус и я с Бутырским полком остались там ещё на ночь.

Июля 4. Утром четыре стрельца, приговорённые в воскресенье к смерти, были обезглавлены. Большинство приговорённых, за редким исключением, относились к смерти равнодушно. Без всяких слов, лишь перекрестившись, они спокойно ложились под топор палача. Всего было казнено 130 человек, около 70 убиты в сражении или умерли от ран, 1845 отправлены в тюрьмы и монастыри. 25 осталось в заключении в (Воскресенском) монастыре...

Июля 19. Меня вызвали в Преображенское. Там зачитали благодарственное письмо Его Величества, в котором он высоко оценил мою службу. Затем оно было зачитано солдатам. За верную службу им обещано каждому по рублю, не считая царского угощения. Для нас был устроен роскошный пир...»

Бой под стенами Воскресенского монастыря, длившийся около часа, стал едва ли не самой большой заслугой служилого генерала-шотландца перед домом Романовых. Он бесстрашно пытался уговорить стрельцов покориться государевой воле:

— Повторяю вам царское слово: вернитесь на литовский рубеж и выдайте зачинщиков. Тогда будет вам прощение...

Однако его слова и твёрдость лишь ещё больше разъярили бунтовщиков. Многие из них были готовы на всё, зная по прежним делам, что пощады им не будет. Стрельцы стали выстраиваться в полки, готовясь к атаке на царских слуг перейти Истру.

После неудач переговоров генерал Гордон действовал решительно. Он наголову разбил нестройные стрелецкие толпы артиллерией. Причём первый залп был дан поверх голов. Его противник не знал ни порядка, ни воинского строя. И не имел далее малых пушчонок для ответного огненного боя. Не помогла московским стрельцам и древняя молитва русских ратников:

«Даруй, Господи, одоление на агарян и филистимлян, иноверных языцев...»

Гордон в истории государства Российского стал тем военачальником, который не позволил взбунтовавшимся стрелецким полкам «добыть Москву грудью». Стал тем человеком, который сокрушил последнюю надежду заточенной в Новодевичьем монастыре царевны Софьи Алексеевны возвратиться с помощью стрельцов на Московское царство.

После подавления вооружённой рукой стрелецкого бунта и проведения «розыска» с многочисленными казнями (были казнены выявленные зачинщики и каждый десятый пленённый), генерал Патрик Гордон занемог «от трудов» и отправился в своё подмосковное имение, дарованное ему государем за Второй Азовский поход. Там он занимался хозяйством вплоть до получения известия о возвращении царя из-за границы 25 августа 1698 года.

Своих мужиков-крепостных шотландский дворянин, а ныне богатый московский помещик поучал словами, сказанными довольно сносно по-русски:

— Работайте в поле не как вздумается каждому. Теперь трудитесь как в Голландии, где земля не лучше вашей. Порядок должен быть всюду и во всём. И Бога не забывайте, мужики. Батоги для вас должны быть последним словом в науке трудиться на моей земле.

Мужики, стоявшие вокруг своего нового хозяина-барина с потупившимися в землю взорами, в голос молвили:

— Спасибо тебе на добром слове, господин ты наш. Век Бога будем молить за твоё здравие, наш милостивый государь.

— То-то. Работайте без прежней лени и Бога с царём не забывайте...