Четырех царей слуга

Вторая осада турецкой крепости

28 мая началась вторая осада Азова — твердыни Оттоманской Порты на северо-восточной оконечности её границ.

Первыми к крепостному городу подступили солдатские полки генерала Карла Ригемана и отряд донских казаков под командой походного атамана Лукьяна Савинова. Пока русские стали устраиваться походным лагерем, турки сделали сильную вылазку. Однако донцы её не проспали и удачно отбили вражеское нападение. Янычарам пришлось несолоно хлебавши спешно отступать к крепости под защиту её пушек. Расходившиеся донцы гнали неприятелей почти до самого городского рва, и атаману Савинову стоило немалых трудов придержать их, чтобы не пострадать от пушечных залпов.

Прибытие под стены Азовской крепости трёх тамбовских солдатских полков под начальством Гордона-младшего отбило у азовского паши желание повторить вылазку против стана донских казаков. Тамбовцы издали кричали разодетым во все цвета радуги янычарам, густо толпившимся на валах бастионов:

— Суньтесь ещё раз к нам — попробуете штыка-молодца!..

— Это вам не прошлый раз, когда стрельцы московские в караулах днём и ночью, как на печи, спали...

— Выходите! Воронье ещё раз праздничный стол от нас получит. Смотри, сколь вас побито в поле...

Турки на сей раз старались отмалчиваться, не задирать русских. Причина тому была одна: на азовский гарнизон самым удручающим образом подействовал один внушительный вид петровской судовой рати. Сам паша молча взирал, как на хорошей скорости пушечные галеры на вёслах и под парусами проходили мимо города по Дону, держа путь к морскому взморью.

Пётр приказал Патрику Гордону оставить в выстроенном за считанные дни у речного устья форте стрельцов, а самому с солдатами-бутырцами прибыть под город-крепость Азов. 4 июня шотландец записал в «Дневнике»:

«Ко мне пришёл его величество и сказал мне, чтобы я шёл в лагерь, оставив два стрелецких полка в форте. Вскоре после полудня я отплыл с Бутырским полком и вечером достиг лагеря... куда потом прибыл и его величество. Было обсуждение, как расположиться перед городом и как его осаждать».

На « консилии» Пётр, так мало похожий на себя в Первом Азовском походе, говорил строго и требовательно: Азов-город блюсти с поля и с Дона. Лагеря разбивать на прежних позициях. Землекопам выходить в поле на работы с первыми петухами. Ханскую конницу стеречь конными дозорами на несколько вёрст в степь. Смотреть за турками в крепости во все глаза — чтоб не учинили нам какого-либо воровства...

Обращаясь к генералиссимусу Алексею Семёновичу Шеину и генерал-инженеру Патрику Гордону, царь сказал:

— Вам, господа боярин да генерал, осмотреть крепость со всех сторон. Рекогносцируете её и обо всём мне скажите в завтрашний день.

— Слушаемся, ваше царское величество.

— Ваше слово о ней я хочу услышать до полудни. Оно для меня весьма важно...

Генералиссимус Шеин вместе с генерал-инженером объехали крепость в сопровождении сильного конвоя. Турки, усмотрев в сотне конных людей знатных чинов, не раз стрельнули по ним из пушек. Но всё неудачно, с недолётом. Воевода с Гордоном на местности наметили размещение прибывающих полков и места возведения осадных укреплений и артиллерийских батарей. Войск на сей раз под Азов пришло заметно больше, и посему осадная линия выглядеть должна была более внушительно — и для себя, и для турок, севших в осаду.

Общее расположение русских войск, осаждавших Азов с суши в 1696 году, получило такой вид: крайний левый фланг, примыкавший к речному берегу ниже крепости, заняли донские казаки под командованием Лукьяна Савинова; правее, рядом с ними, стали солдатские полки генерала Ригемана; далее расположилась главная квартира генералиссимуса Алексея Семёновича Шеина с «московскими чинами», далее расположился корпус Головина. На самом крайнем правом фланге у самого Дона встал гордоновский «полк».

Остальные войска расположились позади осадной линии или в местах стоянки речной флотилии. Позже других прибыли казачьи полки с Украйны под начальством наказного гетмана черниговского полка Якова Лизогуба. Это были гадяцкий, лубенский, прилуцкий и два «охотских» — конный и пеший полки.

Последними под осаждённый Азов прибыли 500 яицких и саратовских (волжских) казаков. Последние оказались очень полезными в борьбе с налётами подошедшей вскоре крымской конницы. Степь они знали отменно, а ещё лучше — правила набеговой войны в ней. И по сей причине «много нашим ратным людям помоги подали».

7 июня генералиссимус и ближний боярин Алексей Семёнович Шеин издал с одобрения «капитана Петра Алексеева» указ по всем полкам. В нём требовалось:

«...чинить над турским городом Азовом всякий промысл днём и ночью, вести шанцы, в шанцах делать раскаты, а на раскатах ставить большие пушки, галанки, мозжеры и полковыя пищали».

На следующий день, 8 июня, в штаб-квартире главнокомандующего по случаю начала осады было отслужено молебствие. Патрик Гордон, как ревностный католик, и на сей раз не присутствовал на православном воинском богослужении, отделавшись тем, что преподнёс Петру I длинную тираду пожеланий прославиться как венценосному полководцу:

— Ваше царское величество, все монархи просвещённой Европы брали пример с Александра Македонского, ставшего Великим за свои полководческие труды в большом и малом деле...

Началось устройство апрошей к Азову, причём для этой цели приспосабливались старые, прошлогодние траншеи. Османы проявили удивительную беспечность, не засыпав и не разрушив сооружения русских во время первой осады крепости, проведя лишь ремонт крепостных укреплений. Это облегчило русским войскам инженерную подготовку к осаде города.

Генерал Гордон руководил всеми осадными работами, постоянно докладывая царю о их ходе. Их ходом оба были довольны. Шотландец высказал немало слов удивления беспечности турок и их паши, которые словно ждали неприятеля в гости. В своём «Дневнике» под числом 9 июня он записал:

«Вечером мы все отправились к старым траншеям и улучшали их...»

Записи свидетельствуют, что на сей раз земляные работы велись энергично и старательно. Собственно говоря, землекопам приходилось в основном заниматься реставрационными работами, поскольку зима с её ветрами и дождями не наделали больших бед в прошлогодних сооружениях. Между осадными траншеями «полков» проводились соединительные линии, возводились редуты и батареи, на которых устанавливались пушки. Осадную артиллерию и огневые припасы к ней выгружали с судов на речной берег на виду всего Азова.

Безвестный автор из числа московских служилых людей, участник Первого Азовского похода, писал в первопрестольную столицу в первые осадные дни:

«И по сие число (13 июня) кругом Азова, что от каланчей от Дона с горы и по другую сторону к Дону, шанцами дошли. А фуркаты (вероятно, галеры князя Трубецкого. — А. Ш.) и достальный третий караван (шаут-бейнахта Бальтазара де Лозьера) пришёл и стоит у каланчей, и чаем, что на взморье пойдут (де Лозьер) тотчас для того, что вода прибылая с моря есть. А за Доном в городке, что в прошлом году сидел князь Яков Фёдорович Долгорукий, войска нашего нет (форт был занят через несколько дней) для того, что через Дон моста ещё не сделано. И в этот городок присылают из Азова на ночь, сказывают, что будто человек по сту. А мост через Дон Делают на стругах, а ширина поперёк моста 4 сажени трёхаршинных».

Крымская конница числом в тысячу всадников под водительством Нареддин-султана попыталась было помешать ходу осадных работ. 10 июня на рассвете она нанесла сильный удар по русскому стану от реки Кагальник. Но вышедшая ей навстречу поместная дворянская конница, калмыки и казаки отразили нападения во всех местах.

Разгром нападавших был полный. Крымчаков гнали почти десять вёрст по степи до самой реки Кагальник. Сам Нареддин-султан едва спасся бегством, будучи ранен стрелой, пущенной в него молодым калмыцким наездником Дигилеем, получившим в награду от царя золотой червонец. Было взято в плен несколько ханских воинов, среди которых оказался знатный мурза, молочный брат султана Бек Чурубаш. Он и показал на допросе, что на помощь азовскому гарнизону морем должна скоро прибыть корабельная армада.

Гордоновские стрельцы, сидевшие в крепостице в донском устье среди камышей, сослужили-таки хорошую царскую службу, взяв несколько «языков». Азовские лазутчики, которые хотели пробраться к морю по реке, оказались, на удивление, людьми многознающими. Они и сообщили, что со дня на день ожидается прибытие под Азов сильного султанского флота. И что в осаждённой крепости янычары и паша «помощи скорой себе чают». Их показания подтвердили и пленные крымские татары, захваченные во время одного из налётов на русские дозоры.

Пётр сразу же собрал «консилию» из генералитета. Она проходила на лефортовском струге, поскольку генерал и адмирал был болен. Решался один вопрос: что делать с вражеским флотом, если его адмирал — капудан-паша — попытается подать азовскому гарнизону помощь. Мнение Патрика Гордона было таково:

— Надо прикрыть берега Дона пехотой. Для большей надёжности держать там несколько солдатских полков с полевыми пушками. Не дать туркам высадить вблизи города янычарский десант.

Его мнение одобрил и государь, и главнокомандующий боярин Алексей Семёнович Шеин:

— Генерал-инженер прав. Помощь азовским туркам может прийти только с моря. Сейчас ханских конных татар в крепость и плётками не загонишь. Степняки в осаду не сядут.

Выслушав всех, кто брал перед ним слово, Пётр приказал генералу и адмиралу Францу Яковлевичу Лефорту:

— Тебе, господин адмирал мой, такой указ. При появление флота турок все галеры отослать в устье Дона. И быть им там готовыми к морской баталии вместе с лодочной флотилией донских казаков. Но в открытое море против парусных кораблей не выходить, держаться подле берега...

Франт Лефорт, соглашаясь, склонил голову. Царь, посмотрев на своего фаворита, добавил:

— Тебе, мой любезный Франц Яковлевич, в море не ходить. Должен вылечиться — на нынешней войне ещё многое успеешь совершить. Дай только Бог тебе доброго здравия...

Действительно, очень скоро к устью реки подошёл многочисленный султанский флот. Его приближение к берегу было замечено дозорными из русского лагеря, а значит и со стен Азовской крепости, 14 июня. Патрик Гордон в дневниковых записях рассказывает о событиях того дня:

«Утром я был в траншеях и сделал все необходимые распоряжения. Затем мы заметили несколько турецких галер, которые шли к рейду и вскоре в достаточном отдалении бросили якорь. Мы поехали на холм на реке Кагальник, чтобы рассмотреть их лучше, и увидели 16 больших кораблей и значительное число меньших, которое мы точнее определить не могли. Этот флот был приведён турначи-пашой (младший начальник янычарского корпуса в Стамбуле. — А. Ш.) и имел на борту 4000 пехоты, которые должны были быть переправлены в город. Мы решили послать четыре пехотных полка в виде гарнизона в форт на той стороне Дона. Команда над этим отрядом была поручена полковнику Левистону. Было далее решено, что мы, если турки станут высаживать свой резерв, выступим и пойдём против них с 10000 пехоты и со всей нашей конницей».

Но при виде русских судов, развернувшихся для морского боя перед устьем Дона, турецкие корабли подняли якоря и ушли в открытое море. Но перед этим шагом турначи-паша всё же попытался высадить янычарский десант на 24 лодках на берег и обстрелял русские суда «сильной стрельбой» из корабельных пушек. То и другое каким-либо значимым результатом не ознаменовалось.

Дальнейшие события под Азовской крепостью развивались с катастрофической быстротой для турецкого гарнизона. Паша и его воины в бессилии взирали, как перед городом вставали на позиции одна за другой артиллерийские батареи. Вылазки из крепости ни ночью, ни днём успеха не имели. На сей раз «полковые» генералы позаботились о сильных, а самое главное — бодрствующих караулах. Гордоновская прошлогодняя наука Лефорту и Головину даром не прошла.

По совету своего наставника в военном искусстве Пётр стал со всей царской строгостью «испрашивать» своих генералов о караульной службе. Обычно это происходило так:

— Господин генерал, от какого полка и сколько людей у тебя на ночь становится в караул?

— Кто командует солдатами в передних апрошах?

— Был ли ты, ваша милость, самолично в карауле для его проверки? Али нет? Если нет, то почему, ваша милость?..

Гнев не оставлял азовского пашу и Нареддин-султана. Особенно последнего. Хан из Бахчисарая требовал от него побед и пленников, пленников для продажи на невольничьем рынке в Кафе. Однако вылазки из крепости удачами не блистали, а нападения крымской конницы из степи успешно отбивались. Пленные были для продажи, но в таком мизерном числе, что Нареддин-султан об этом даже не решался доносить хану, чтобы не быть осмеянным среди его спесивых бахчисарайских мурз.

16 июня, когда инженерные осадные работы были завершены и батареи изготовились для стрельбы, в Азов был направлен парламентёр с письменным предложением о сдаче. Когда на «консилии» обсуждали текст с условиями почётной сдачи азовского гарнизона, которому обещалась личная неприкосновенность и сохранность личного имущества, Пётр I сказал:

— Надо напомнить туркам о судьбе Казикерменской крепости. Тогда они сговорчивее будут.

В ходе Первого Азовского похода гарнизон этой османской крепости в низовьях Днепра отказался сдаться на почётных условиях. Тогда её взяли штурмом и в ходе ожесточённого рукопашного боя турки были нещадно уничтожены.

Но русского парламентёра-казака азовские сидельцы встретили ружейными и пушечными выстрелами. Тогда началась общая бомбардировка вражеской крепости, причём интенсивная; палили ядрами пушки, мортиры стреляли бомбами. В подзорные трубы было хорошо видно, как ядра вредили бастионам, простым глазом — как взрывались то там, то здесь бомбы. Вспыхивали от их разрывов пожары.

Пётр с генерал-инженером в тот день до позднего вечера находился на одной из осадных батарей. Царь вновь демонстрировал себе и окружающим высокое искусство бомбардира, сделав немало метких выстрелов из мортиры крупного калибра. Осадня война продолжала оставаться для него «огненной потехой». Он уже поучал других:

— Бомбы метать стараться надо в одно место. Тогда не только един шум будет, а и рушение бастиона...

— Запоминать надо прилежно, сколько пороху в заряд сыпешь. Тогда не будет недолётов и перелётов...

— Пострелял достаточно и дай мортире остыть. Не то разорвёт её и людей вокруг побьёт. Как на соседней батарее вчерась было...

Гордон за числом 16 июня так описывает в «Дневнике» те события, которые повлекли за собой бомбардировку Азовской крепости:

«Соорудив 9 батарей разного калибра и 4 батареи мортир и проложив коммуникации между апрошами, рассудили, что имеет смысл попробовать склонить город к сдаче: ведь из города так и не раздалось ни единого выстрела тяжёлых пушек, хотя противник и не переставал вести огонь. Так что с казаком, знавшим турецкий, послали письмо по-русски с переводом. Там, откуда он собрался идти, стали размахивать белым флагом. Казак отправился, но турки принялись по нему стрелять, и он вернулся. Так повторялось ещё дважды, но всё напрасно.

Тогда белый флаг заменили на красный, и тотчас же со всех батарей ударили пушки и полетели бомбы. Это вызвало в городе большой переполох, как нетрудно было заключить по донёсшимся оттуда ужасным крикам и стенаниям. Христиане вели огонь из тяжёлых орудий до ночи и всю ночь. Бомбы причинили большие разрушения и опрокинули несколько неприятельских орудий».

Огонь русской артиллерии оказался на редкость удачным — крепостные орудия замолкали одно за другим. В городе начались многочисленные пожары. Душой осадных работ, блокирования крепости и её бомбардировок был сам царь Пётр Алексеевич. «Первый бомбардир» бывал на кораблях и в траншеях, стрелял по Азову из орудий самых разных калибров, не страшась появляться на виду у неприятеля.

Генерал-инженер Патрик Гордон постоянно находился в окружении государя, и тот часто обращался к нему за различными советами, касающимися ведения осады. То же самое делал и генералиссимус Алексей Семёнович Шеин, годный для воеводства, но мало смысливший в законах осадной войны и фортификационного искусства. Надо отдать должное главнокомандующему Большого полка — он умел слушать добрые советы и потому не принимал опрометчивых решений, которые ко всему прочему требовали одобрения «капитана Петра Алексеева». Шотландец же в таких разговорах об Азове настойчиво твердил одно:

— Крепость надо брать правильной осадой...

— Бомбардировать мощно и денно. Даже ночью. Даже в дождь и ураган с моря...

— Вести апроши к городскому рву и засыпать его местами...

— Делать минные подкопы. Делать это незаметно для турок...

— Всё должно быть так, как ведётся в серьёзной войне. Неприятель же наш не слаб силой...

Общеизвестно, что позднее всероссийский император Пётр Великий приписывал взятие Азовской крепости именно доблести и инженерному искусству своего наставника-шотландца. Безусловно, это было некоторым преувеличением заслуг генерал-инженера Патрика Гордона во Втором Азовском походе. Но воистину его роль оказалась в том деле просто огромной.

Турецкий гарнизон упорствовал, отстреливаясь от русских батарей. По интенсивности пушечного огня нетрудно было заметить, что огневых припасов у него имелось предостаточно. На взморье маячил султанский флот — турначи-паша, исполняя волю султана, даже и не думал покидать азовские воды. В степи таилась татарская конница крымского хана. Нураддин-султан своими нападениями постоянно держал осадный лагерь русских в напряжении.

24 июня генерал-инженер вместе с Петром стал очевидцем конного боя на лугах близ каланчей. Вынесшаяся из степи татарская конница стала «задираться» с русской, дворянской. При этом Нураддин-султан применил привычную хитрость степняков, на которую не попадались разве что казаки. Ханские воины, выпустив рой стрел, разом развернулись и понеслись в степь. Их стали сгоряча преследовать.

В степи крымчаки неожиданно развернули своих коней и напали на преследователей, погнав их к каланчам. Причина поражения русских крылась в том, что дворянская конница преследовала бегущих от них османов в полном беспорядке, не соблюдая воинского строя. Что и привело к замешательству среди московских конников.

Конная стычка в степи дорого обошлась русской конной сторожевой заставе. В схватке было убито девять, ранено двадцать один и попало во вражеский плен восемь дворян московского чина, то есть царских стольников, стряпчих, столичных дворян и жильцов.

Видевший схватку в поле с вершины одной из каменных башен, Пётр Алексеевич с нескрываемым огорчением сказал стоявшему рядом с подзорной трубой в руке генерал-инженеру:

— По прадедовским обычаям всё воюет поместное конное дворянство. Не приняли себе оборонения из воинского строя. Потому и побили их сегодня татаре хана.

Гордон, который не раз наводил мысль своего ученика на необходимость создания большего числа полков конных солдат — драгун, осторожно заметил:

— Время идёт вперёд. В Европе монархи давно отказались от рыцарской кавалерии. Везде строй. Лучше конных солдат-драгун его никто в бою и на походе не соблюдает. Ни гусары и рейтары, ни уланы с казаками.

— Ваша милость, пока рано Москве расставаться с поместной дворянской конницей.

— Мой государь, лучше это реформаторство сделать рано.

— На драгунскую кавалерию моя царская казна пока не полна. Но будет в российском конном войске регулярство. Дай только срок...

Патрик Гордон помнил по первому походу, сколь неудачно подводились русскими под крепостные бастионы минные галереи. А взрывы подземных мин наносили своим урон до обидного больше, чем туркам. Генерал-инженер не раз объезжал Азов, стараясь найти слабину в городской обороне. Шотландец беседовал на сей счёт с военными инженерами, донскими казаками из числа старых, мастерами артиллерийских дел, с самим государем.

Во время одной из таких рекогносцировок Патрик Гордон обратил внимание на трёх солдат-землекопов из Рязанского новоприборного полка, о чём-то возбуждённо споривших в одной из апрош. Генерал проехал бы мимо, но солдаты всё время возбуждённо показывали друг другу руками и заступами в сторону близкой крепости. Любопытство взяло верх, и шотландец повернул коня к спорщикам:

— О чём лай, солдаты?

Землекопы сразу же прекратили спор и встали с испуганными лицами навытяжку перед невесть откуда появившимся всадником, по виду в явно генеральском кафтане и треуголке с пышным перьевым плюмажем. Он был не один, а в сопровождении нескольких конных офицеров, по виду из «немцев». Солдаты молчали.

— Так о чём же у вас был лай? О крепости говорили?

Рязанские солдаты продолжали молчать, разглядывая генерала. Тогда Гордон спросил одного из них:

— Ты кто будешь? Из какого полка?

Тот ответил сразу, как учил его ротный поручик, быстро и без запинки:

— Солдат Попов Васька. Четвёртой роты Рязанского солдатского полка. Второго года службы.

— Тогда скажи, солдат Попов, о чём ты так яро спорил с товарищами, глядя на город?

— Господин генерал! Спорили мы не о городу турков, а о том, что можно взять его без минных подкопов.

— Знать, ты, солдат, был под Азовом в прошлом году?

— Был, ваша светлость. В лагере господина генерала Головина полк Рязанский ратовал в тот год.

— Так как же можно взять сию крепость без минных подкопов? Чем, по-твоему, городской вал можно разрушить, как не пороховой миной?

— Зачем подрывать его порохом? Крепость турков можно взять присыпом, как на Руси издревле делали. Так князья рязанские с московскими не один век ратовали. Дубовые детинцы и остроги брались.

— Как это — присыпом? Сказывай, солдат Васька Попов. Скажешь дело — награжу от сердца.

— Апроши копать дале не надо — они и так близко ко рву подведены. Надо кидать перед собой землю и насыпать вал в месте приступа. Но такой высоты, чтоб он становился выше городского. Вести такой присып через ров на саму крепость. Тогда по туркам можно из пушек стрелять сверху и атаковать его с горы...

Другие солдаты после слов своего товарища словно ожили, и все дружно заговорили в один голос:

— Верно! Вал валить надо на Азов-город...

Сообразительный шотландец даже не дал договорить смышлёному «не по чину» рязанскому солдату. На радостях крикнул ему с коня:

— Молодец! Если бы ты знал, солдат, сколь искусен ты в мыслях о фортификационном деле. Молодец, и только!

Гордон, верный всегда данным обещаниям, полез в карман кафтана за бархатным кошельком. Достал новенький серебряный рубль с изображением самодержца всея Руси Петра Алексеевича. На радостях сказал ошеломлённому словами генерала солдату:

— Держи, Васька Попов, царский солдат, рубль на пиво. Награда тебе за воинскую науку. Молодец ты, да и только!

Повернув лошадь, генерал погнал её к донскому берегу, где был причален адмиральский струг Франца Лефорта. Там в то утро находился царь, пропировавший в шатре фаворита всю ночь. Пётр, умывавшийся речной водой на корме струга — денщик поливал ему на руки из серебряного ковша, — был немало удивлён видом мчавшегося на коне к стругу Патрика Гордона. Обычно престарелый иноземный царский генерал верхом ездил гораздо тише.

Подскакав к лефортовскому стругу, генерал-инженер в одну минуту оказался на борту и предстал перед государем. Выдохнув, сказал с облегчением:

— Ваше величество! Есть чем взять город без минных галерей. Не надо больше порох зазря тратить и губить людей.

От этих слов царь Пётр сразу насторожился, поняв, что его любимец Пётр Иванович поймал «птицу удачи». Сразу спросил генерал-инженера:

— Говори суть. Об остальном генералитету подробно скажешь днём, на консилии у Франца Яковлевича.

— Азовскую крепость следует брать присыпом. Из передних апрошей, что напротив городских ворот, землю сыпать перед собой. Так ров завалим и насыпим свой вал. Будем его делать выше туркского и поведём прямо на крепость. Вал валить на Азов-город надо, мой государь...

Пётр, понимающий в фортификационном деле не меньше своего учителя, воскликнул:

— Вот это сюрприз будет для паши! Ваша милость, с меня пир сегодня же, вечером. Как прознал такую великую инженерную хитрость?

Прямолинейный на войне Патрик Гордон не стал лукавить и «тянуть одеяло на себя». Царю ответил честно:

— Солдат из Рязанского полка Васька Попов сказывал. Молодец, да и только. Он и есть выдумщик сего присыпа.

— Наградил рязанского умника?

— Да, ваше величество. Дал рубль серебряный из царского жалованья на пиво. Да думаю, мало за такое дело — надо было дать от сердца два целковых.

— Ничего, мой любезный. Мы это дело сейчас поправим. Наградим умника по-царски. Как на войне.

Самодержец обернулся к стоявшему сбоку верному и ловкому на всё Алексашке Меншикову, который уже не первый год ходил у него в любимцах:

— Скажи дьяку из шеинской канцелярии, чтоб сию минуту был указ о солдате Ваське сыне Попове из новоприборного Рязанского полка. За умную выдумку жалую его сержантским чином...

Генеральская «консилия», собранная Петром I в тот же день, мысль о присыпе одобрила, что говорится, с ходу. Алексей Семёнович Шеин, потомок царских больших воевод, только головой качал:

— Ну и ну! Настоящее диво. О том присыпе нам, русским людям, надо было помнить и ведать, а не служивому иноземцу. И мне в первую голову — ещё мой прадед крепостицу у ляшского короля на Смоленщине так брал. А мы про то забыли...

Генерал Автоном Головин в знак согласия только головой кивал. А иноземцы — как всегда, разодетый в брабантские кружева Франц Лефорт и «Карлеус» Ригеман — только посмеивались в рукава кафтанов. Что ни говори, а шотландец утёр нос русским боярам-воеводам. Пусть не зазнаются перед Европой.