Четырех царей слуга

Жажда славы царя Петра

Пётр, стремившийся к воинской славе, жаждал как можно быстрее овладеть турецкой крепостью. Его успокаивал успешный ход осадных фортификационных работ, то, что крымская татарская конница больше не отваживалась нападать на русский стан. Да и азовские сидельцы больше не совершали сильных вылазок, как было в начале осады.

Государь настаивал на скором штурме крепости. Так же мыслили и его близкие из числа потешных, генералы Франц Яковлевич Лефорт и Автоном Михайлович Головин. Они всё чаще произносили на военных советах заветные слова:

— Пора идти на приступ. Только скорый штурм даст нам Азовскую крепость. Тогда конец войне с султаном.

Наиболее опытный из генералов Патрик Гордон был против. Он убеждал своего воспитанника, молодого властелина огромной державы:

— Нельзя предпринимать штурм, не сделав предварительного пролома в крепостных стенах, не имея достаточно лестниц и фашин...

Но на том военном совете маститого военного профессионала Гордона не послушали. Его суждения о «правильности» ведения осадной войны надоели уже многим. Порой и сам государь терял душевный покой, терпеливо выслушивая наставника. Когда он на очередной консилии только начал говорить: «Прославленный маршал Французского королевства маркиз Конде имел всегда обыкновенно...», то генерал Автоном Михайлович Головкин перебил его: «Иди ты со своим Конде! Мы Азов брать будем своим умом, а не правилами французского маршала».

Вера в благополучный исход штурма укрепилась у Петра ещё больше после того, как 4 августа из Азова бежал грек-христианин. Перебежчик на допросе показал, что весь азовский гарнизон перед началом осады состоял из 6-7 тысяч человек и что по крайней мере одна треть защитников крепости выбыла из строя убитыми, ранеными и больными. (На деле последнее оказалось большим преувеличением.) Грек рассказал и о том, что азовские сидельцы стали испытывать нужду в провианте и боевых зарядах. Действительно, русские уже заметили, что пушечный огонь из крепости вёлся теперь не столь яростно.

Перебежчик поведал и о том, что Муртаза-паша приказал заложить для уничтожения русских подкопов контрмины, в частности на городском кладбище. Вечером того же дня грека поводили по траншеям и он указал места нахождения турецких контрмин. Турки для подземных работ использовали подневольный труд горожан-христиан.

Осаждённому гарнизону решено было предложить сдаться. Речь шла о почётной капитуляции азовских сидельцев. В десять часов утра 28 июля к крепостным воротам подъехали два казака с письмом для Муртазы-паши от имени всех трёх генералов правителя Московского царства. Казаки стали размахивать шапками. Из крепости вышло двое турок, которые, взяв письмо, пообещали быстро перевести его через толмача и после этого дать ответ. Но для этого они потребовали трёхчасовое перемирие. Согласие на то осаждавшие дали.

Муртаза-паша приказал толмачу прочитать письмо «неверных». Турецкие беи и татарские мурзы молчаливо слушали послание трёх генералов московского царя. Когда переводчик закончил читать, паша сказал:

— Азовская крепость крепка. Крымский хан водит свою конницу рядом, в степи. Аллах не откажет нам в помощи, равно как наш любимый султан Магомет. Будем драться и дальше.

Под испытующим взором Муртазы-паши, за спиной которого, сложив руки на груди, бесстрастно стоял палач в красном халате, молчаливо наблюдая привычную сцену, беи и мурзы почтительно склонили головы.

По истечении назначенного срока те же два турка вышли из ворот и заявили казакам, передав им письменный ответ, что воины султана Блистательной Порты будут биться до последнего и что Азова русским никогда не видать, как своих ушей. Донцы ни с чем ускакали в лагерь к царскому шатру. Впрочем, другого ответа от азовского паши и не ожидалось.

Когда на консилии рассмотрели ответ азовского паши, то это оказалась грамота трёх генералов с условиями сдачи на добрых условиях. На грамоте рукой изменника «немчина» Якушки Янсена были написаны русские нехорошие слова. Собравшиеся в шатре проглотили их молча, сказать было нечего.

После военного совета, проходившего 2 августа, шотландец попытался ещё несколько раз отговорить царя от проведения штурма, доказывая ему простые истины:

— турецкий гарнизон и Муртаза-паша решили «ожесточённо до гибели драться»;

— апроши ещё не были доведены до городского рва на добрых 50-60 саженей;

— добровольцы, вызвавшиеся идти на приступ, даже и не думают брать с собой штурмовые лестницы;

— бомбардировка азовской твердыни из-за отсутствия тяжёлых осадных пушек и мортир эффективностью по ceй день не отличается;

— подводимые подземные мины до сих пор не проделали даже малых брешей в крепостной ограде.

Ведя такие разговоры с царём, Гордон всё же не решился категорически выступить против неподготовленного по всем правилам военного искусства штурма. Генералитет был против него. Он делает очередную дневниковую запись:

«Во втором часу ночи его величество прислал мне сказать, что придёт в мою палатку, чтобы поговорить со мной. Когда он пришёл с другими генералами, говорили только о штурмах и о взятии города, и я не мог ничему этому воспрепятствовать. Я сказал, как другие, хотя и далёк был от того, чтобы обещать успех».

Первый раз штурмовали Азовскую крепость 4500 добровольцами, называвшимися тогда охотниками, по 1500 человек от каждого осадного корпуса. Донские казаки записывались идти на приступ по своей воле — таковых оказалось две с половиной тысячи человек. Стрельцы и новоприборные солдаты особого рвения лезть на крепостные стены не изъявляли. Каждому добровольцу обещали по десять рублей наградных. Офицеров государь обещал наградить особо — по-царски.

Патрик Гордон сумел за считанные дни подготовить своих людей, вызвавшихся охотниками идти на приступ вражеской крепости. Он самолично следил за приготовлением штурмовых лестниц, фашин из тростника для забрасывания крепостного рва, досок для мостков через него. Приказал ротным офицерам проверить фузеи, неисправные — заменить. С охотниками у костров по вечерам беседовал лично, наставлял их, вспоминал Чигиринские бои.

Почти все гордоновские добровольцы оказались солдатами Бутырского и Тамбовского полков. Стрельцы московские не желали терять «живота», то есть собственную жизнь, за царя «Петрушку». Который в самом скором времени отправит стрелецкое войско в историческое прошлое.

Служилый иноземец оставил в своём «Дневнике» единственное сколько-нибудь полное описание событий того дня, в которых отличились не только его подчинённые, но и он сам.

«С рассветом, — читаем мы у Гордона, — я послал приказание стрельцам занять траншеи и затем велел бить тревогу, что было знаком к нападению. Однако передовые не выказали никакого усердия и пропустили значительное время, пока мы их принудили к выступлению. И это происходило без особенного оживления. Между тем они шли вперёд. Командуя бутырскими и тамбовскими солдатами на левом фланге, я приказал им беспрерывно стрелять против углового бастиона, и они держались с этой стороны очень хорошо. Но другие полки, которые должны были идти вправо поблизости Дона, более следовали за бутырцами и тамбовцами и, поворачивая влево, пришли в пространство между садами, где они сочли благоразумнее засесть, чем решительно броситься на вал.

Бутырские и тамбовские солдаты, заставив неприятеля прекратить стрельбу с болверка, живо двинулись вперёд и пошли на приступ болверка, влезая на вал даже без лестниц, что было довольно легко по уступам плетня. Но когда они достигли гребня, они встретили ожесточённое сопротивление, потому что турки сражались как люди, полные отчаяния. Хотя наши напали на них храбро, однако не были в состоянии ворваться в болверк. Здесь был убит «бей», или начальник города. Между тем другие полки не пытались ни напасть на доставшиеся им места, ни помочь нападающим на болверк. Это очень ободрило турок, и они без всякого опасения стреляли по тем, которые теснились между садами и стояли неприкрытыми от огня с вала».

Бутырский и Тамбовский полки решительно овладели угловым бастионом крепости. Но генерал Автоном Головкин задержался с приступом — его солдаты засели в пригородных садах, встреченные сильным вражеским огнём. В вишнёвых садах залегли и гордоновские стрельцы, которые должны были подсобить солдатам. Напрасно сотники и полковники метались среди стрельцов:

— Вперёд! На приступ! На вал! Поднимайся! Где же ваша храбрость?! Воры!..

Стрельцы отворачивались от сотников, подставляли спины под плеть полковников, но на приступ не шли. Некоторые, бросив фузеи и бердыши, садились на землю, безучастные до всего. Умирать под ударами ятаганов никому не хотелось.

Воспользовавшись несогласованностью в действиях штурмующих колонн, азовский Муртаза-паша перебросил к захваченному русскими бастиону значительные силы янычарской пехоты. Он поставил в её строй даже своих телохранителей. Под натиском превосходящих сил защитников крепости бутырцы и тамбовцы, отбиваясь штыками и прикладами, отступили. Дрались они с отчаянием, видя, что помощи от стрельцов не будет. Солдаты гибли десятка ми под ударами сабель и ятаганов янычар.

Штурмовая колонна генерала Франца Лефорта по неизвестным причинам пошла на приступ только тогда, когда гордоновские и головкинские охотники уже отступили от крепости. Её левофланговый приступ имел успеха не больше, чем другие колонны атакующих.

Были отбиты и нападавшие на Азов со стороны реки донские казаки, подошедшие к крепости на 20 больших лодках. 400 донцов яростно пошли на приступ — ими руководил с воды сам Пётр. Но, встретив ожесточённое сопротивление осаждённых, казаки (их штурмовые лестницы оказались коротки и их приходилось связывать по двое) были отбиты и принуждены вновь сесть в лодки и вернуться в свой стан ни с чем.

Царь оказал медвежью услугу начальникам штурмующих колонн, когда потребовалось дать сигнал отбоя неудачному приступу. Отправляясь в экспедицию с казаками-охотниками, он отлучился с того места, на котором обещал генералам находиться. Поэтому его не смогли долго отыскать, чтобы получить требуемое приказание. Гордон писал:

«Уже штурмующих не оставалось и третьей части, так как многие из здоровых уносили убитых и раненых...

Мы долго ждали приказания царя, но не получили никакого. Поэтому я дал приказ к отступлению, твёрдо решившись лучше подвергнуться немилости, чем без нужды жертвовать ещё людьми».

Штурм Азовской крепости 5 августа обошёлся нападавшим в 1500 человек погибшими. В своём «Дневнике» Гордон несколько уменьшает понесённые потери:

«Среди христиан было убито 1200 человек, и многие из них остались во рвах и около них, и ещё вдвое больше было ранено, многие потом умерли. В дивизии генерала Гордона ранило двух полковников, которые вскоре умерли, также ранены подполковник и многие другие офицеры — кто умер, а кто убит на месте...»

Русские отступили от стен Азовской крепости с тяжёлым сердцем. Рядовые бойцы бились храбро и упорно. Но согласованности в действиях штурмовых колонн не было. Равно как не оказалось брешей в турецких укреплениях, через которые можно было бы ворваться в город.

В известном романе писателя Алексея Толстого Пётр Первый» хорошо передан ход штурма и послесловие к нему:

«На стенку удалось забраться только бутырцам и тамбовцам. Идущие вслед стрельцы услыхали бешеную резню, лязг железа — заробели и залегли в вишнёвых садах сожжённой слободы. Казаки отчаянно приступили со стороны реки, но лестницы оказались короткими, турки валили со стен камни, лили горячую смолу. Казаки ни с чем вернулись в табор. Штурм был отбит.

Когда поднялось солнце, увидели множество трупов у крепости. Турки, раскачивая, сбрасывали русских со стен, трупы скатывались в ров. Погибло свыше полторы тысячи человек. В окопах солдаты вздыхали:

— Вчера смеялись мы с Ванюшей — вон его птицы клюют...

— И куда нам лезть к туркам... Чаво мы тут не видели...

— Разве мы можем воевать... Всех побьют...

— Одни генералы в Москву вернутся...

К царю в головинский шатёр сошлись генералы.

Гордон был печален и молчалив. Лефорт скучно подавливал зевоту, не глядя в глаза. Упалый лицом Головин то и дело ронял голову. Только пришедший с царём Меншиков геройски подбоченивался, — голова обвязана тряпкой, шпага опять в крови: был на стенах... Его, дьявола, смерть не брала...»

Патрик Гордон писал: «Так кончилась попытка штурма, внушённая неопытными и опрометчивыми советчиками...»

Дальнейшие строки гордоновского дневника за этот несчастный день 5 августа показывают, в каком душевном состоянии находился сам Пётр под влиянием неудачи:

«Около 9 часов прислал его величество за мной; вытребованы были к нему и другие генералы. Здесь видны были только гневные взгляды и печальные лица. Я просил устроить военный совет, чтобы посоветоваться о нашем положении. Поздно вечером был я опять у его величества. Ночью были унесены многие убитые».

На повторной встрече в тот вечер царь задал своему наставнику один-единственный вопрос:

— Что скажешь? Побили турки нас, а отойти от крепости нам зазорно. Что будем делать?

— Мой государь, требуется продолжить осаду по всем со правилам, не отступать ни от чего в ней.

— Вижу, войска устали. Вижу по глазам полковников.

— Ваше величество, твёрдость воли государя — сила ого армии. Неудача назначенного приступа — это ещё не поражение в войне.

По настоянию генерала Гордона на следующий день, 6 августа, состоялся военный совет. Он проходил после молчаливого обеда в просторной полотняной палатке Франца Лефорта. После долгого обсуждения все приглашённые, «хотя и неохотно», согласились с решением Петра продолжать осадные работы и, чтобы подготовить новый штурм крепости, подвести под её стены подземные мины.

Это был тот приём ведения войны против крепостей, который с успехом применяли турки во время осады Чигиринской крепости. О котором не раз говорил на «консилиях» генерал Патрик Гордой. Но его собеседники мечтали о быстрой и лёгкой победе.