Четырех царей слуга

Эпилог вместо пролога

реди учителей и наставников последнего русского царя, юного Петра Алексеевича Романова — основателя Российской империи, непременно звучит имя генерала Патрика Гордона, которого уважительно величали в Московии Петром Ивановичем. Именно он был первым, и главным, военным советником Петра I, когда тот ещё только становился на многотрудный путь государственных преобразований, создавая регулярную армию и военно-морской флот, начиная «прорубать окно в Европу» через турецкую крепость Азов, запиравшую выход из Дона в море.

Генерал-шотландец Патрик Гордон служил честно и «беспорочно» государству Российскому в течение почти 40 лет — сперва царю Алексею Михайловичу Тишайшему, затем его детям — царям Фёдору, Ивану и Петру, царевне Софье. Как говорится, по заслугам была и честь наёмному иноземцу. Свидетелем тому стала ранней весной 1699 года первопрестольная Москва.

Столь необычно пышных и торжественных похорон столица Русского царства — Московии — давно не видала. Да ещё с прилюдным участием самого государя.

В голове траурной процессии шли три солдатских полка с приспущенными знамёнами и пушками. Под мерный барабанный бой, как на подбор все усатые, солдаты в суконных тёмно-зелёных кафтанах с красными рукавными обшлагами и четырьмя большими медными пуговицами на каждом с трудом держали строй. Громоздкие кремнёвые фузеи[1] колыхались над колоннами рот и батальонов. Несколько тысяч пар ног, обутых в тяжёлые тупоносые башмаки с большими пряжками, отбивали такт в унисон барабанам. Полковые пушки на зелёных лафетах катились вслед за колоннами по свежевыпавшему снегу, утоптанному на улицах впередиидущими.

Впереди и сбоку солдатских рот вышагивали офицеры — прапорщики и подпоручики, поручики и капитаны. Они были одеты в такие же зелёные мундиры, но обшитые золотым галуном. Порывы ветра, несущего в лицо снежную крупу, трепали красно-белые плюмажи на их треуголках из крашеных перьев или шерстяных нитей. Концы завязанных вокруг шеи белых бантов опускались на грудь. Придерживая левой рукой эфес шпаг, ротные командиры время от времени с натугой выкрикивали:

— Слушай барабаны! Держи строй! Подтянись!..

За солдатскими полками, чуть поодаль, следовал всадник в чёрных латах, высоко держа правой рукой обнажённый меч остриём книзу. Мрачный вид его «дополнялся» конём чёрной масти и высоким плюмажем на шлеме такого же цвета.

Семь армейских офицеров, рослых и молодцеватых, в угрюмом молчании несли на чёрных бархатных подушках с серебряными галунами белый шарф, золотые шпоры, белые перчатки, шпагу, начищенные до блеска шлем, панцирь, щит и жезл покойного.

Сразу же за ними двадцать восемь полковников попеременно несли на плечах тяжёлый на вид гроб. Он был обит «рыхлым» красным бархатом и покрыт чёрной шёлковой тканью.

Далее шли «изукрашенные мишурою» послы и посланники иностранных государств — Датского королевства, цесарцы из Вены, курфюрста Саксонского, Англии, голландских Генеральных штатов, земель германских... В отличие от русских, иноземцы о чём-то перешёптывались, прикрывая рот кружевными платками. В тот же день дипломаты отправят в свои столицы засургученные подробнейшие послания о всём в тот день увиденном и услышанном.

Вслед за иноземцами почти в полном составе пылила по улицам царская Боярская дума. Все двадцать четыре русских боярина шествовали в длиннополых «богатых» кафтанах, в высоких бобровых шапках. Густо толпившийся по обочинам московский городской люд узнавал многих из них — всесильного князя Фёдора Юрьевича Ромодановского, Бориса Петровича Шереметева, Тихона Никитича Стрешнева, Бориса Алексеевича Голицына, Константина Осиповича Щербатого...

Больше всего москвичей в именитых боярах поражало то, что они впервые видели их идущими пешком не по дворцовому Кремлю и не с крестным ходом по Красной площади, а по улицам города, по которым обычно они катили в каретах, запряжённых цугом, впереди скакала боярская челядь, кнутами расчищая дорогу господину от зазевавшихся было прохожих.

Вслед за именитыми боярами следовали «все» российские генералы петровской армии. Они держали траурный строй строго по старшинству, соблюдая по такому печальному случаю полное молчание.

Царь Пётр I Алексеевич, в тёмном платье, со скорбным выражением лица, угрюмо шагал впереди траурной процессии с первою ротой любимого им потешного Преображенского полка. Самодержец «всея Руси» старался смотреть только впереди себя и думал о чём-то своём, державном. Звучали военные трубы, медленно били барабаны.

По пути следования траурной процессии тысячи горожан, иноземцы, без понукания и повеления на сей счёт, обнажали головы. Многие, особенно женщины, крестились. Но поклоны клали только царю-батюшке, привычно пугаясь одного его вида.

Стольный русский град Москва «золотоглавая» провожала в последний путь государева любимца, заслуженного в царстве человека, генерала Петра Ивановича — Патрика Гордона, служилого «немца» из шотландцев. Служившего в России и для России...