Девочка-Царцаха

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Против всякого ожидания, противосаранчовый отряд начал формироваться. С восходом солнца в аймаке появились двенадцать человек под предводительством комсомольца Ребджюра Бадмаева. Прослышав о наборе рабочих, он отправился в Салькын-Халун с тремя товарищами, а остальных завербовал по пути. Обрадованный Мутал сейчас же использовал организаторские способности Ребджюра — послал его верхом в хотоны. И вот около трех часов пополудни в аймаке началась погрузка имущества отряда.

Виктор Антонович числился в отпуске и собирался к тете в Астрахань, где намеревался закончить подготовку к экзаменам,

но, узнав от Ксении, что все учителя улуса мобилизованы на борьбу с саранчой, он обиделся:

— А почему вы обошли меня?

— Да не обошла, а просто нет в этом необходимости. К тому же вы и без того достаточно помогли мне и, что не менее важно, вам нужно готовиться к экзаменам.

— Нет, как хотите, а работу мне давайте. Какими глазами я буду смотреть на своих товарищей, если окажусь в стороне от борьбы с саранчой?— настаивал он.

—- Оказывается, вот какой у вас характерец!— засмеялась Ксения.— Ну что ж, если вы так рветесь...

Она предложила помочь ему добраться до места работ отряда, собрать и установить аппараты, а потом поехать в Харгункины и помочь там Капитолине, которая опоздала с началом работ.

— Достаточно с вас?

— Вполне,— улыбнулся Виктор Антонович.

Важные, медлительные быки тащили скрипучие телеги, нагруженные ящиками и бочками. Ребджюр, назначенный старшим рабочим, ехал на тачанке, где лежали вещи Ксении и палатка, а Ксения и Виктор Антонович поехали верхом; легкой рысцой они опередили отряд и углубились в степь, чтобы подыскать удобное место для становища.

Солнце уже приближалось к горизонту, когда они перебрались через крутой овраг и подъехали к колодцам. Убедившись, что в них есть вода, всадники направились к кургану, подле которого виднелось большое черное пятно; едва они вступили на него, миллионы черных саранчуков запрыгали во все стороны, создавая характерный шум, напоминающий бурление котла.

По ту сторону кургана тоже была саранча, но там суетилось множество ярко-розовых птичек. Это были скворцы. Не обращая внимания на всадников, они с резкими криками истребляли саранчу.

— Интересно, о чем они говорят?—сказал Виктор Антонович.

— Они рассказывают легенду о саранче,— ответила Ксения с самым серьезным видом.

— Легенду о саранче? Я слышу только — шрр, щерр и цви-ширр... Может быть, вы переведете эту легенду со скворчиного языка на человеческий?

— Охотно.

Ксения помолчала, вскинула голову и начала:

К кочевью страстию дыша,

Когда-то, много лет назад,

Пришел к верховьям Иртыша

Союз племен Дербен-Ойрат.²¹

Дербен-Ойрат — союз свободный,

Ежу колючему подобный,

Он сеял только смерть и страх

В степях сибирских и горах.

Его боялись караваны

И блудный сын степей кайсак,

И самому Кучуму-хану

Дербен-Ойрат был лютый враг!

Но пал три сотни лет назад

Союз племен Дербен-Ойрат.

Сошлись однажды для совета

На перекрестке двух дорог

Зюнгаров²²вождь и вождь тергетов—²²

Хара-Кулла и Хо-Орлок.

Хара-Кулла сказал: «Свободных

Монголов бродят племена

В степях унылых и бесплодных,

И только общая война

Соединяет их орды...

Дожить так можно до беды —

Ведь лишь врага простынет след,

Зюнгара бьет свой брат тергет,

Буянит, чинит грабежи...

Ужель то правильно, скажи?!

Дела такие, я боюсь,

Погубят славный наш союз,

Союз могучий и старинный.

Давай же ссоры прекратим

И властью крепкой и единой

Монголов запада сплотим!

Я буду вождь ваш, друг и брат

И сохраню Дербен-Ойрат!»

Недолго думая, ответил

Вождю зюнгаров Хо-Орлок:

«Велик, разумен, строг и светел

Явленный в Лотосе нам бог!

Его великие заветы

Я чту, как лучший жизни дар,

Но не родилося тергета,

Которым правил бы зюнгар!

Сам по себе я! Добрый путь!

Богат и счастлив, брат мой, будь!»

Хара-Кулла темнел, как туча,

К таким речам он не привык.

«Ты не желаешь жизни лучшей?

Так будь отныне ты к а л м ы к!—

Так закричал он Хо-Орлоку.—

Есть право сильного в борьбе

Упорной, грубой и жестокой,

Не дам нигде я жить тебе!

Будь проклят!» — С этими словами

Он топнул, злобно хохоча,

И родилась вдруг саранча

И поднялась, треща крылами,

И грозной тучей полетела

На север, юг, восток, закат,

И всю растительность поела,

И расплодилась в тыщу крат!

Затрепетали тут калмыки,

В смятенье сбились их стада,

И страха горестные крики

Схватило эхо, и тогда

Народ калмыцкий в беспорядке

Пустился в бегство без оглядки

И сорок восемь лет подряд

Бежал куда глаза глядят!

А саранча их догоняла,

И дня сиянье заслоняла,

Уничтожая на пути

Все, что осмелилось расти!

Вот так три сотни лет назад

Погиб союз Дербен-Ойрат!

Орлока-хана нет в помине,

Орлок под Астраханью спит,

Но саранче с тех пор поныне

Страшить народы надлежит.

Но есть еще одно преданье:

Когда бежал хан Хо-Орлок,

В жене зюнгара состраданья

Внезапный вспыхнул огонек.

И, раня тонкие персты,

Она с поспешностию рвала

С кустов шиповника цветы

И беглецам вослед бросала.

И лишь цветы земли касались,—

Тому свидетельство отцов,—

Вмиг лепестки их превращались

В веселых розовых скворцов!

За саранчою они мчались,

И лишь садилась саранча,

Скворцы на землю опускались

Задорно, звонко щебеча:

«Смерть саранче! Шерширр! Цвишир!

Спешите, скворушки, на пир!»

И гибла вражеская сила...

Освобожденная ж земля

Цветы и травы вновь растила,

Глаза и сердце веселя!

— Интересная легенда,—сказал Виктор Антонович.— Где вы ее раздобыли?

— В одной старинной книге.

— Вряд ли в старинной,— усомнился Виктор Антонович.— Это легенда нашего времени. Ведь в ней сказано—назад тому три сотни лет, а хан Хо-Орлок привел калмыков в Россию в половине семнадцатого века. Значит...

Ксения засмеялась.

— Не все ли равно? Скворцам необязательно знать хронологию.

— Не спорю, А вы не можете показать мне, который из скворцов придумал эту легенду?

— Вот об этом они не говорят,— ответила Ксения, прислушиваясь к гомону скворцов.

— А не этот ли?— спросил Виктор Антонович, со смехом указывая на Ксению.

— Право же это не имеет значения,— сказала она.— Я нахожу, что вы не в меру любопытны. Но если вам непременно хочется знать, то автором легенды является калмыцкая степь, а я только ее подслушала и рассказала вам. Ширр-шерр! Цвишир! Понятно?

Когда всадники вернулись к колодцам, туда уже подъезжал Ребджюр. Он выразил опасение, что быки не успеют засветло перебраться через овраг, и поэтому было решено остановить обоз Для ночлега по ту сторону. Ребджюр уехал туда, а Ксения и Виктор Антонович принялись за разбивку палатки и сбор топлива. Чай поспел, когда совсем стемнело, и пили его при слабом свете костра.

— Вы, кажется, нахмурились? Вам не нравится ваше первое становище?— спросил Виктор Антонович.

— Что вы! Оно мне нравится, и вообще все было хорошо: и отряд сформирован, и саранча найдена, и даже розовые скворцы

нас встретили... Но, когда я думаю, что Кубань саранчу будет уничтожать с самолетов, а нам не дали ни одного, мне становится грустно. Разве я смогу уничтожить всю саранчу в Шарголском улусе? Как только она окрылится, полетит и на Кубань, и в Сталинград, и куда ей вздумается. Получается, что там, где лучше условия,— есть и люди, и транспорт, и вода, совершенная техника работы, а рядом в пустыне, торчит кустарь-одиночка Юркова с дурацкими помонами. Ведь это все равно что ехать на ишаке рядом с автомашинами!

— Почему же с дурацкими помонами?

— А как же можно еще назвать садовые аппараты в условиях степи? При самых идеальных условиях, при бесперебойной доставке воды один аппарат может дать два гектара в день. Я знаю уже сейчас, что двадцать гектаров в день я не обработаю. Разве в этих колодцах будет столько воды? А что будет, когда станет совсем жарко?

— Так, по-вашему, не стоило и организовывать эту работу?

— Как сказать... Конечно, лучше убить одну саранчу, чем ни одной, но честное слово, очень трудно и обидно убивать одну, когда хочется уничтожить всю.

Собрав остатки полыни, Ксения с сердцем бросила их в костер.

— Вот и последняя порция света. Как это я забыла, что не следует упаковывать в ящик фонарь!

Раздувая костер, она заметила, что Виктор Антонович опять смотрит на нее тем же неприятным взглядом и, схватив ветку полыни, начала ворошить пепел.

— Хотите я вам расскажу про... про сусликов? Это очень симпатичные животные, но они не выносят совместной жизни... Представьте, у них самка кормит детей всего месяц, а потом прогоняет их, и каждый малыш роет сам себе норку!.. Вы меня не слушаете?

— Ксения Александровна! Неужели вы думаете, что я вчера выбежал из комнаты из-за боязни испортить отношения с Кулаковым?

— Да, я так подумала. Но вы были правы: то, что случилось, лично вас не касалось... Я даже удивилась, что вы вернулись... Но все это прошло и уже неинтересно. Послушайте: суслики иногда наедаются до того, что неспособны бежать. Вам не случалось так наедаться?

— При чем тут суслики? Ответьте мне на один вопрос...

— Ну?

— Вы кого-нибудь любите?

— Забавно! Ну, а вам это для чего? Или ночь и костер располагают к такой теме?

— Допустим, что располагают. Вы же можете ответить?

— Если это уж так вам нужно, могу: не люблю и не любила. Что из этого следует? Хуже или лучше стала я от этого в вашем представлении? Не сердитесь. Кстати, мне бывает досадно, что я до сих пор никого не любила, если не считать Карла Моора. Иногда мне нравились живые люди, но не больше, чем на день-два. Услышу, как он чавкает или сопит, и все проходит, как насморк. Вот видите, какая нехорошая.

— Нет, вы хорошая, но... трудная.

Ксения засмеялась.

— Это тоже плохо?

Они так и просидели ночь у костра. Ксения заснула только под утро, лежа ничком на земле, и не слышала, как Виктор Антонович укрыл ее плащом и тихонько погладил по голове.

Отряд прибыл на стан с восходом солнца. Пока водовозы набирали воду, рабочие раскупорили ящики, вытащили аппараты и под руководством Ксении и Виктора Антоновича начали их сборку и установку. Время до полудня проскакало галопом. Обедать рабочие расселись под телегами небольшими группами и зажгли костры. Ксения и Виктор Антонович зашли было в палатку, но там оказалось так душно, что пришлось расположиться под тачанкой.

— Вы мне сегодня очень помогли,— с благодарностью сказала Ксения.

— Может быть, вы возьмете меня на работу? Кроме шуток, я мог бы остаться здесь недели на две... Ведь здесь саранчи больше, чем в Харгункинах.

Глаза их встретились.

— Да, больше. Но с десятью аппаратами я справлюсь и одна.

— Вы позволите вам писать?

— Конечно.

— Запишите сюда ваш адрес.— Виктор Антонович протянул ей записную книжку.

— Что это? Крапива! Зачем она здесь?

— Вы даже не помните, как учили меня рвать ее быстро, чтобы не обжечься?

— Нет, вспомнила. В Булг-Айсте. Здесь ведь нет крапивы.

— Мы встретимся в Астрахани?

— Возможно. Дайте свой адрес, я пришлю открытку, когда вернусь. И если еще вернусь: ведь здесь Озун, сороконожки, скорпионы и фаланги,— пошутила она.

— Ксения Александровна! Может быть, мне остаться?

— Нет, нет!—испуганно сказала Ксения.— Уезжайте.

— Вы боитесь?

— Нет... Как вы думаете, полажу я с калмыками?

— По-моему, вы уже поладили. Вот с ними вы совсем такая, как нужно,— простая... Да, кстати,— Виктор Антонович указал

на пожилого калмыка, сидевшего неподалеку.— Вот этот рабочий узнав, что отрядом командует девушка, хотел сейчас же уйти но мы с Муталом его уговорили. Будет недурно, если вы на него обратите особое внимание. Зовут его Инджи.

Вот как?— улыбнулась Ксения.— Обязательно учту.

Резким движением откинув волосы со лба, Виктор Антонович встал и пошел за лошадью.

— Смотри, Ребджюр,— сказал он по-калмыцки старшему рабочему,

— береги своего начальника и работай получше. Помни

что ты комсомолец.

Он повел лошадь на поводу. Ксения провожала его.

— Отчет о борьбе с саранчой занесете в контору Эрле. А теперь до свидания,— сказала она, дойдя до дороги.

— Так вы не боитесь?—спросил он, взяв обеими руками ее руку.

— Немножко...

— Сороконожек?—тихо спросил он, наклоняясь к ней.

— Уезжайте немедленно,— еще тише ответила Ксения.

— Уеду, сейчас уеду... — и в мгновение ока Виктор Антонович привлек ее к себе и поцеловал. — Крапиву нужно рвать сразу, чтобы она не успела обжечь,— сказал он, вскакивая в седло.— Вы видите, я способный ученик. А если вы сердитесь — жгите воздух, я уехал! Но знайте: в Харгункинах не останется ни одного саранчука и все экзамены я выдержу на отлично!

Он поехал сначала шагом, обернулся, помахал фуражкой, потом перевел лошадь на рысь и скрылся за курганом.

У Ксении сжалось сердце. Захотелось догнать, вернуть Виктора Антоновича, сказать, чтобы он остался, но, стиснув зубы, она зашагала к отряду.

— Ну, Ребджюр,— бодро заговорила она,— скажи товарищам — мы начинаем войну с царцаха. Скажи им,— она указала на череп с двумя костями, нарисованный на бочке с ядом,— здесь очень плохое лекарство. Когда с ним работаешь, кушать нельзя; после работы нужно хорошо умываться, а то помрешь.

— Йех!—уловила она в репликах рабочих, выслушавших перевод Ребджюра. Они с опасением смотрели на бочку.

— Теперь пусть каждый берет порцию лекарства и размешивает ее в воде, а потом нальет в аппарат.

Рабочие не двинулись с места.

— Почему же они стоят?— изумилась Ксения.

— Этого лекарства очень боимся... Помирать не хотим,— с огромным трудом объяснил Ребджюр.

Ксения задумалась.

— Кажется, я не с того начала... Напугала, а потом говорю — работайте... Тоже хороша фефела!

Она засучила рукава, весело глядя на рабочих, и подошла к бочонку.

— Эй, друзья! Ничего с нами не случится! Все живы будем! Ребджюр, давай-ка сюда воду!

Она загребла совком яд, высыпала его в ведро с водой и стала размешивать. Рабочие следили за каждым движением, обступив ее тесным кольцом.

Ксения хотела приняться за второе ведро, но из толпы выдвинулся пожилой калмык; отстранив Ксению, он засучил рукава и встал около бочонка с мышьяком.

— Моя сам работай. Твоя работай нет!— объяснил он Ксении, широко улыбаясь, и что-то крикнул товарищам. Те подходили к нему с ведрами. Получив свою порцию мышьяку, они отходили в сторонку и указывали Ксении на этого пожилого калмыка:

— Йир сян кюн!²³

Когда аппараты были заряжены, Ксения велела двоим рабочим держать брандспойты, а сама вскочила на подводу и начала качать рычаг. Из брандспойта с шипением вырвались брызги, а потом мельчайшая водяная пыль, вызвавшая одобрительный гул рабочих.

Как нужно управлять этими незнакомыми машинами, они поняли без слов.

Выстроившись в ряд, подводы двинулись вперед. Некоторые рабочие чувствовали себя еще неуверенно; заметив это, Ксения перебегала от одного к другому, направляла их брандспойты, прыгала на подводы, показывала, как нужно качать рычаг. Потом забежала вперед и оттуда смотрела на эту необычную для калмыцкой степи картину — впервые кочевники так организованно, впервые с такими орудиями шли на врага человечества... Разве это не торжество? Разве это не прыжок из феодализма в жизнь, полную радостей?

Но эти помоны! Как неуклюжие чудовища, они двигались по степи вразвалку с простертыми в стороны длинными змеевидными лапами. А что это там вытворяет Ребджюр?

Ксения пригляделась и не могла удержаться от смеха: Ребджюр выступал впереди шеренги с поднятыми руками, переваливаясь из стороны в сторону и надувая изо всех сил щеки, шипел:

— Пш-пш, царцаха! Пш-пш!

И вдруг шагавший на левом фланге рабочий запел. Остальные переглянулись, подхватили, и степь огласилась протяжной калмыцкой песней:

Вот царцаха родился в нашей степи,

Вот царцаха кушает нашу траву,

Вот приехал из Булг-Айсты маленький начальник.

Вот он привез нам сердитое лекарство,

Вот мы будем теперь царцаха угощать,

Вот и будет скоро конец царцаха!

И хотя Ксения в этот первый день работы не поняла, о чем поют рабочие, она вздохнула с облегчением:

— Если поют, дело пойдет хорошо.