Девочка-Царцаха

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Харгункиновский аймачный центр как две капли воды походил на Сонринговский, разве только школа стояла на большем расстоянии от исполкома да кизяки около нее были рассыпаны.

Уже издали Ксения заметила у школы женщину в пальто и платке, а когда подъехала, женщина метнулась за угол. Ксении до этого не было дела — она устремилась в исполком.

Удивительно, как ей не везло! Председателя не было и здесь... Зато на крыльце сидел почтарь.

— Запрягай скорее!—сказала она и побежала к сонринговскому ямщику, чтобы расплатиться. Женщина в пальто и платке уже уселась на сонринговскую подводу.

— Вы не учительница?—спросила Ксения.

— Нет. Учительницы нет.

— Как же быть?.. А вы здешняя?

— А что вы хотите?

— Вы не знаете, где у вас в степи в прошлом году садилась саранча?

— Не знаю.

— А вы говорите по-калмыцки? Может быть, вы растолкуете почтарю, он сейчас подъедет, чтобы он отвез меня в саранчовые места? Не может быть, чтобы он их не знал...

— Я уверена, что он не знает... Я очень тороплюсь,—сказала женщина и повернулась к ямщику.— Поедем!

Ксения растерянно смотрела вслед подводе и, покачав головой, пошла к школе: какая-нибудь душа должна же там быть! Но школа была заперта.

— Интересно, когда же они учатся, ночью, что ли,— проворчала Ксения.— И кто знает, когда вернутся? Не на улице же мне ночевать... Где багша?¹¹—крикнула она с крыльца подъезжавшему почтарю.

Он показал кнутом на удалявшуюся подводу.

— Багша Сонринг ходил...

— Вот негодяйка!— Возмущенная до глубины души Ксения сбежала с крыльца, прыгнула на подводу.— Тогда поехали в Салькын-Халун.

«Как это глупо!—думала она.—Пусть срочное дело, но зачем скрывать, что она учительница! А впрочем, пока не узнаешь причины такого поступка, не стоит злиться... И в самом деле, много, наверное, нас здесь ездит. Принимать всех командированных и заниматься ими она не обязана... Аймак этот я обследую на обратном пути. Пошлю с ямщиком председателю записку, назначу ему срок, и все будет в порядке. Только бы успеть приехать в Салькын-Халун до заката солнца... А вдруг и там такая же любезная учительница или -вообще никого не окажется?». Она тронула спину ямщика: —Ямщик! Шулухар, шулухар!¹²

Погода стояла сухая и ветреная. Огромные шары перекати-поля с шуршаньем пересекали дорогу; пахло полынью, и от этого-горьковатого запаха на душе становилось тоскливо.

Облик степи менялся: земля здесь была красно-желтой и полынь оидела, на ней пучками. Все чаще и чаще попадались балки,, тянущиеся с запада на восток; в некоторых из них была густая грязь, жалкие кустики... По обеим сторонам выстроились курганы, мелькали небольшие озера с белыми от соли берегами. Справа на горизонте появился силуэт Большого Ха-мура. Степь была-по-прежнему безлюдна, лишь изредка показывались вдали кибитки кочевников, курящиеся синеватым кизячным дымком и похожие на маленькие вулканы.

В Салькын-Халун Ксения прибыла вечером и, убедившись, что и здесь в исполкоме никого нет, направилась к школе.

У входа стоял сероглазый розовощекий юноша. Не шелохнувшись, с откровенным удивлением он смотрел на Ксению. Она спросила его о председателе.

— Он будет завтра утром.

— А где учительница? И куда у вас девают приезжих, нуждающихся в приюте?

— Учительницы нет. Есть учитель. Это — я. А гости останавливаются в школе. Заходите!— и юноша посторонился, приглашая' Ксению в дом.

В маленькой продолговатой комнате у единственного окна стоял стол, покрытый клеенкой, и два стула, а в углу —простая железная кровать и высокая, во всю стену, полка с книгами.

Ксения села на предложенный ей стул, сняла кепи, а потом и сумку и вздохнула:

Наконец-то я до вас добралась. А где же ваши пушки и пулеметы?

— Какие пушки?— удивился учитель.

— То есть как это какие? Ведь вы на военном положении! Я начинаю думать, что бандиты существуют в сказке, которую рассказывают приезжим. В степи такая тишина и покой, что любо-дорого!

— Пушек у нас не было и нет, а бандитов сейчас угнали в Угатаевский улус. Кроме того, они в аймаки не заглядывают, а больше носятся там, где овраги.

— Ну хорошо. Я должна вам объяснить, зачем приехала.

—• Вы приехали из области, чтобы морить саранчу.

— Откуда вы знаете?

— Сообщили по калмыцкому телефону. У нас в степи все узнают через проезжающих калмыков. Пока вы ехали и останавливались в аймаках, до нас дошла весть о том, что приехал «эмч», то есть доктор, лечить степь от саранчи... и что этот доктор—девушка. Это самое удивительное.

—- Я согласна, что для калмыков это пока удивительно. Говорят, что они презирают женщин. Ну, раз вы все знаете, тем лучше. Я должна добавить, что в данный момент доктор лечить не будет. Он собирается осмотреть больную.

— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

— Наверное, вы говорите по-калмыцки. Помогите договориться с председателем. Мне нужно отыскать в степи саранчовые места.

— Он довольно хорошо понимает по-русски.

—•Тогда я не стану вас затруднять.

— А мне можно поехать с вами?— не совсем решительно спросил учитель.

— Не знаю, устроит ли это вас. Ведь мы будем ездить весь .день.

— Но я очень люблю ездить в степь, завтра воскресенье, и я совсем свободен.

— Если так — конечно поезжайте. Вы даже сможете брать земляные пробы.

Разговаривая, учитель почему-то все время улыбался. Глаза у него были добрые-добрые, и весь он был удивительно смирный, даже слишком смирный, медлительный.

«Совсем мальчонка и, наверное, тюфяк! А если его голову закутать каким-нибудь шарфом, получится прехорошенькая девочка»,— подумала Ксения, заметив, что лицо учителя еще мало знакомо с бритвой. И так как он молчал и, видимо, стеснялся, она решила его расшевелить.

— Деловой разговор окончен. Теперь расскажите, чем славится ваш Салькын-Халун?

_ А что такое Салькын-Халун?

—У нас то же, что и везде.

—А что такое Салькын-Халун?

— Горячий ветер.

— Какое красивое название!

—Здесь много таких. Вот Харгункины — значит Вороная лошадь, Сонринг— Чуткий друг, а Булг-Айста—Звучащий родник.

— Какая прелесть! Но вы, наверное, чахнете от тоски в такой, глуши?

— Нет. Я не умею тосковать. С утра я занимаюсь с детьми,, а потом сам с собой. Езжу в степь с комсомольскими поручениями, провожу ликвидацию неграмотности, веду разъяснительную работу, в общем, дела у меня хватает. Развлечения? Да, их здесь нет. Весной я езжу в Булг-Айсту, а летом в Астрахань, там и развлекаюсь.

— А как?

— Полдня ныряю в Волге, ем за троих, причем не что-нибудь,, а всякие вкусные вещи, и каждый день хожу в кино.

—А пиво или беленькую?— Ксения улыбнулась.

— Не употребляю,— ответил он серьезно.— А вы зачем курите?'

— Зачем или почему?

— И то и другое,— сказал он, подумав.

— Сначала про почему. В детстве я любила играть в индейцев. Какие же индейцы не курят трубки мира? Вот мы и баловались. Потом — детский дом, первые годы после революции. Холод и голод. Все ребята курили и девочек учили. Я оказалась такой девочкой, которая научилась... Теперь про зачем: раньше курение было мне нужно, чтобы притушить чувство голода. К тому же папироска хоть чуточку согревала закоченевшие руки. Потом обстоятельства изменились к лучшему, а дурная привычка курить, так и осталась. Пожалуй, сейчас она пригодится: в степи придется голодать. Калмыки тоже курят, и, наверное, из-за недоедания..

— Не знаю из-за чего, но курят они все поголовно, а больше всего жуют табак. Я пробовал. Невкусно.

— А интересный этот народ, калмыки...

— А вы откуда знаете?

— Перед отъездом я про них читала. Ученый Паллас пишет,, что из всех монголов самые трудолюбивые — калмыки. Другие отмечают их подвижность, инициативность и ненасытную жажду-странствий и власти. Поэтому, говорят, буддизм к ним прививается с большим трудом. Ведь буддизм проповедует пассивность и слепую покорность обстоятельствам. Я видела изображения Будды и других божеств. До чего они уродливы и злы.

— Такими они и должны выглядеть. Ведь они обязаны нагонять на людей страх. Но теперь уже многие калмыки забывают Будду.

За разговором они не заметили, как наступила полночь. Учитель не позволил Ксении спать в классе, где он обычно устраивал других гостей. Ведь то всегда бывали мужчины. Он уступил eй свою кровать, а в класс отправился сам, взяв шинель и маленькую подушечку.

Растянувшись на столе, он подумал о завтрашнем дне и улыбнулся.

«Как хорошо, что в нашу трущобу заглядывают свежие люди!— подумал он.— А она, кажется, умница, эта саранчовая девушка... Ишь куда ее принесла нелегкая!»

Председатель Салькын-Халуновского аймака Мутал Боваев, рослый и веселый молодой калмык, положил на подводу, где уже сидели Ксения и учитель, винтовку.

— Если мы встретимся с бандитами,— усмехнулся учитель,— твоя винтовка вряд ли поможет.

— Все равно надо оружие брать, когда на степь пойдешь... У меня наган всегда с собой.— Мутал хлопнул себя по боку и, усевшись поудобнее, дернул вожжи.

Лошадка нехотя побежала по дороге, поднимающейся на бугор.

В степи было тихо-тихо, только пели жаворонки.

— Как-то не верится, что в такой тишине могут совершаться грабежи и нападения,— сказала Ксения.

— В этом году он никого не убил,— ответил Мутал,— только скот часто таскает, главное, баранов. Два раза коров тоже таскал. А в прошлый год он двух председателей в Харгункинах и одного в Шебенеровском улусе кончал. В двадцать четвертом готу, кажется, он в степи никому прохода не давал. Шибко злой был. У нас в степи объявление делали в двадцать третьем или двадцать втором году, чтобы все банды явились к советской власти и оружие сдавали, если хотят, чтоб их прощали. Озун, говорят, тоже хотел сдаваться, а потом снова по степи гулять пошел. Есть еще много калмыков, которые Озуна жалеют, кушать ему дают. Гелюнги¹³ его тоже жалеют.

— За что же его жалеть?— спросила Ксения.

— Когда гражданская война была, в Астрахани голод большой был. Тогда много обозов через степь в Астрахань ходило. Озун обозы грабил, продукты сам кушал и людям давал. Теперь эти люди Озуна кормят. Есть еще калмыки, которые хотят обратно в Азию кочевать, там свое государство делать. Озун тоже туда кочевать хотел, но дороги ему теперь никуда нет.

— Неужели еще остались такие калмыки?— удивилась Ксения.

—Конечно, остались,— сказал учитель.— Князья их сбежали, мелочь еще здесь сидит.

—Гелюнги тоже хотят уехать,— прибавил Мутал.— Старые буддисты все хотят. Там, в Тибете, самый главный начальник их живет — Далай-лама.

—В тысяча семьсот семьдесят первом году калмыцкий хан Убуши, из рода Бага-Цохур, увел калмыков в Азию...—вспомнила Ксения.

—Верно,— сказал Мутал.— Я тоже это от старых людей слыхал. С ним тогда много человек ушло. Остались только те, кто на правом берегу Волги жил. Переходить через воду со стадами они не могли. А ты как это знаешь? Ты сюда недавно пришел...

— А книжки на что?— улыбнулась Ксения.— Я про всех калмыцких ханов прочитала, и про Хо-Орлюка, который привел сюда народ и не хотел никак русским подчиняться, и про его сына Шукур-Дайчина. Вот он в тысяча шестьсот пятьдесят пятом году поклялся дружить с нами, а сам продолжал обижать русских. А еще у вас был Натыр-Дорджи, внук Аюки-хана — форменный бандит! Он не мог прожить ни одного дня без убийства, и если человека для этого не находил, то убивал какое-нибудь животное...

Так, оживленно беседуя, ехали они по дороге, но когда свернули в степь, Ксения примолкла.

Хотя Мутал и уверял, что в прошлом году саранча была здесь в огромных количествах, никаких следов ее Ксения не находила. Правда, среди полыни саранчу не сразу заметишь, но все же... Сосредоточенно глядя вниз, Ксения вспоминала саранчу, наколотую на булавки, в коробках под стеклом, в институте... Она, конечно, не забыла, как саранча выглядит, но вот кубышки... Ее бросало в жар при мысли, что она их не узнает! В институтских коллекциях они выглядели сморщенными, темными, жалкенькими загогулинами... Какой же стыд, если она проездит весь день и не найдет саранчовых залежей!

Ксения спрыгнула с телеги и побрела стороной, нагибалась, раздвигала траву, но тщетно. Учитель тоже поминутно вытаскивал из травы всякие подозрительные, на его взгляд кусочки и показывал их Ксении.

— Нет, нет, не то!—отвечала она.— Наверное, Мутал ошибся.

— Давайте раскопаем землю и посмотрим,— предложил учитель, которому очень хотелось успокоить Ксению.

— Зачем же без толку копать! Копать нужно только там, где лежат остатки саранчи... Как вы не понимаете!

И они брели дальше и дальше, пока Ксения, наконец, не заметила среди высохших кустиков полыни пергаментовидный кусочек, испещренный сетью жилок.

— Урра! Наша взяла! Товарищ педагог! Сюда! Вот смотрите, это почти целое переднее крыло саранчи...

Она протянула к нему свою находку, лежавшую на ладони Подбежавший учитель, наклоняясь, так сильно дохнул, что крыло взвилось в воздух и, перекувыркнувшись несколько раз, упало в траву.

— Ну вот! Дышите, как паровоз!— недовольно воскликнула Ксения, но заметив смущение учителя, поспешила загладить свою резкость и добавила совсем мягко: — Идем дальше, теперь я уверена, что саранча где-то рядом.

Она не ошиблась. Вскоре они попали на участок, где валялось великое множество саранчовых останков, и дружно замахали Муталу, ехавшему в стороне.

Когда они сняли первую земляную пробу, Ксении стало смешно над своею недавней тревогой,— саранчовые кубышки, перерезанные лопатой поперек, сами бросались в глаза.