Девочка-Царцаха

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

На другой день после отъезда Ксении из Харгункин Капитолина приступила к борьбе с саранчой. Настроение у нее ничуть не улучшилось. Она брюзжала и на председателя, и на рабочих, и на погоду, а больше всего на саранчу, которую считала главной виновницей своих бед, в том числе и пропажи пятидесяти рублей,— ведь если бы не саранча, она не приехала бы в Харгункины и деньги у нее не исчезли.

Саранча за эти дни подросла и держалась не так скученно. Приманку она брала охотно, но почему-то не умирала. Рабочие очень скоро заметили это и сказали Капитолине. Ибель Сарамбаев, приехавший на участок посмотреть, как идет работа, тоже обратил внимание на то, что саранча жива и здорова, и поделился своим недоумением с Капитолиной.

— А я откуда знаю,— ответила она,— Я не специалист по букашкам. Может быть, на харгункиновскую саранчу это лекарство не действует, а может быть, она подохнет недели через две. Наше дело разбросать приманку. Лучше поторопись с доставкой второго бочонка из Сонринга.

— Второй бочонка уже приехал,— ответил Ибель.— Его почтарь привез.

Виктор Антонович приехал на участок Капитолины на шестые сутки и полагал, что она будет рада помощнику. Все подробности, касающиеся командировки Капитолины, были ему известны от Ксении.

Капитолина действительно обрадовалась и заявила, что теперь она «как из пушки» полетит в Булг-Айсту.

— Позвольте,—возразил Виктор Антонович,—я приехал вам помочь, а не заменить вас. Ведь у вас большая площадь заражения.

— Но все равно, еще четверо суток, и я уеду. Мне ведь сказали, что я должна работать только десять суток.

— Ну, это уже дело вашей совести,— ответил учитель и пошел к рабочим, а когда вернулся, спросил:— Почему вы начали обработку не с края участка, а с середины?

— С чего вы взяли? Вот именно начали с края.

— А почему же там кишит саранча?

— А я откуда знаю! Приманка ей дана.

—- Тогда почему же она не дохнет?

— А я откуда знаю!— Капитолине уже надоели такие вопросы.— Я не специалист. Мне дали рецепт, велели разбрасывать приманку, я это и делаю. Остальное не мое дело.

— А какой рецепт?

— На двадцать килограммов мякины — сто граммов яда и десять литров воды. Вы, кажется, хотите меня проверить? Юркова мне сама написала.

— А можно взглянуть?

Капитолина нехотя порылась в сумке и протянула ему помятый листок.

— У вас неправильная дозировка,— сказал Виктор Антонович, прочитав рецепт.— Потому саранча и не дохнет.

— Как! Не может быть!

— Вы кладете всего сто граммов яда на двадцать килограммов мякины, а здесь сказано, что нужно класть в два раза больше. Вот же, внизу написано...

— Я так и делаю!

— Нет, вы все перепутали.

— Нет, я не перепутала. Это когда я вам объясняла, я перепутала. А вообще я не перепутала!

— Тогда почему же саранча не дохнет?

— Это какая-нибудь особенная саранча!

Виктор Антонович засмеялся.

— Шесть дней работаете по собственному рецепту, видите, что нет эффекта, и вам не пришло в голову проверить себя...

— А чего проверять? Говорю вам, что не перепутала. Саранча, которая съела приманку, ушла с участка и сдохла где-нибудь, а эта, что сейчас кишит, пришла недавно и еще не успела отравиться... Я вижу, что вместо помощи вы меня уличаете. Нечего сказать, товарищ!

Виктор Антонович попробовал уверить ее, что она сделала ошибку и надо исправить эту ошибку сейчас же. Что скажет товарищ Юркова, если узнает, что они работали не по инструкции? А перед исполкомом-то как стыдно будет: с таким пустяком не справились!

— Юркова!— воскликнула Капитолина,— Пусть бы она сама поработала, эта Юркова! Она только разъезжает, командует и инструктирует! Больше она ничего не умеет!

— Неправда,—тихо сказал Виктор Антонович, внезапно залившись румянцем, он никогда еще ни с кем не говорил о Ксении и даже думал о ней с какой-то особой осторожностью.

Капитолина восторжествовала:

— Уж не влюблены ли вы в Юркову?

Виктор Антонович побледнел.

— Влюблен,— ответил он после большой паузы,— Да, я влюблен. И вы не смейте в моем присутствии дурно говорить о ней! Если хотите знать, вы не стоите ее подметки!— выпалил он вдруг.

— Ах вот как!—взвизгнула Капитолина.— Подметки? Я и подметки?

— Да.

— В таком случае работайте сами! Посмотрю я, как вы справитесь с саранчой один. Ни одной лишней минуты я здесь не останусь! Или вы, или я!

— Я никуда не уеду, пока не отравлю всю саранчу. А вам как будет угодно. Но имейте в виду, что я не намерен умалчивать о ваших ошибках перед кем бы то ни было, в том числе и перед исполкомом.

— Можете кляузничать сколько вам угодно! Больно мне нужен ваш исполком!— брякнула Капитолина, залезая под телегу.

Виктор Антонович пошел к рабочим, приказал им выбросить негодную приманку, приготовил новый раствор, соответствующий инструкции, и до заката травил саранчу вместе с рабочими.

Капитолина это время просидела под телегой, а на следующее утро отправилась в Булг-Айсту.

Виктор Антонович ее не удерживал. С фокусами Капитолины он был отчасти знаком. Он учился с ней на педагогических курсах. Не бывало случая, чтобы Капитолина сдала экзамен или зачет без истерики.

«Может быть, мне не следовало ей отвечать насчет Ксении Александровны, но что поделаешь, не стерпел,—думал он.— Теперь она, конечно, будет всем сплетничать, что я влюблен... Ну и что ж, пусть. Если бы Ксения Александровна позволила, я заявил бы об этом всему человечеству».

— Вот это я понимаю!—воскликнул Ибель Сарамбаев, приехавший на участок на следующий день, увидев мертвых саранчуков.

Капитолина застала своего супруга в крайнем волнения: волшебный парень до сих пор не вернулся. Куда делись человек и лошадь? До сих пор не выкуплена партия удобрений, документы у Михаила Ивановича. Он и аванс взял более двухсот рублей.

Капитолина выслушала мужа без волнения.

— Одно, чем я могу тебя утешить,— твоя телега цела и ждет оказии, чтобы вернуться в Булг-Айсту,— И она рассказала Эрле все, начиная с аварии в харгункиновской балке.

— Ничего не понимаю!—воскликнул Эрле.— Ты рассказываешь мне сказки Шехерезады! Зачем Михаилу Ивановичу красть твои деньги, если он даже и вор! Ни один вор не крадет у своих соседей! Но допустим, это так. А зачем ему понадобилось заводить подводу в балку? Ничего не понимаю. Одно ясно: пропали живой человек и живая лошадь!

Эрле побежал в милицию.

Вернувшись домой, он отказался от обеда и принялся рыться в бумагах, отыскивая какую-то старую газету. Найдя ее, он долго читал и только покрякивал. Капитолина спросила, что с ним.

— Видишь ли, мне в милиции сказали, что я страдаю близорукостью. Я говорю: «Позвольте, в объявлении значится Гиков, а фамилия моего экспедитора Быков». Они засмеялись и спрашивают: «А вам никогда не приходило в голову, что букву Г очень легко переделать на Б., а И на Ы?» Кстати, оказывается, Михаил Иванович уже несколько дней как находится в нашей больнице. Кажется, он действительно попался бандитам, а в общем, это пока не подлежит широкому оглашению. Следствие идет, а суд будет, когда он выздоровеет.

Елена Васильевна узнала новость о Михаиле Ивановиче в поле, во время обеденного перерыва, и опечалилась.

— Оказывается, Михаил Иванович взял у меня двадцать рублей навсегда, ай-ай-ай! Лучше бы я их сразу после получки отослала моей старушке маме... Вот и выручай людей после этого!— вздохнула она.

Выяснилось, что волшебный парень занял по мелочам и у многих рабочих, которые были не в силах ему отказать, потому что он человек обходительный и образованный, а то, что выпивал,— никто не обращал на это внимания.

— Кто же из нас не выпивает!—сказал отец Паши Прокофий Бондарев, в отличие от других одолживший Михаилу Ивановичу не три, а пять рублей.— А я думал, взаймы дашь — деньги целее будут.

— Кажется, одного меня не одурачил ваш волшебный парень! —смеялся Василий Захарович, возвращавшийся с Еленой Васильевной в Булг-Айсту после окончания работы.— А ведь он ко мне

тоже несколько раз подъезжал: «Одолжите десятку до получки» да я не давал...

Они шли вдоль заколосившейся пшеницы, освещенные лучами заходящего солнца.

— Эрле сегодня оказал, что саранча идет мне на пользу. А как по-твоему?— спросила Елена Васильевна.

— Да, ты посвежела и, самое главное, повеселела.

— Хотя саранчовая работа беспокойная, мне она нравится... Каждый день я вижу результат своего труда и понимаю, что он нужен всем. А в конторе я только скучаю. И, как это ни забавно, когда я думаю, что защищаю Булг-Айсту, я начинаю относиться к ней по-другому.

Василий Захарович взглянул на нее, приподняв брови.

— Это у тебя настроение. Вот кончится саранчовая борьба, опять запоешь старую песню—«хочу в город, ненавижу Булг-Айсту».

— Неправда! С тех пор, как я нашла тебя, я Булг-Айсту перестала ненавидеть, а теперь...

— Ладно уж!— перебил ее Василий Захарович и махнул рукой.

— Не веришь? Да? Не веришь?—спросила Елена Васильевна, задерживая его.

— Пошли! Скоро солнце зайдет.—Он легонько отстранил ее.

— Вася! Неужели ты мне не веришь?

Елена Васильевна на ходу обняла его.

— Ты же ученая,— сказал он наконец.— И у тебя все под настроение. И я для тебя только настроение...

Елена Васильевна широко раскрыла глаза и прикусила губу. Рука ее тотчас опустилась, и они продолжали путь молча, как случайные попутчики.

— Завтра я в поле не приду,— сказал Василий Захарович в коридоре флигеля.— На питомнике много работы, а потом нужно зайти к одному старожилу. Он уже в который раз просит меня посмотреть на его саженцы