Девочка-Царцаха

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Люди Кулакова доставили Михаила Ивановича в Сонринг на рассвете и вместе с Нимгиром составили опись вещей, находившихся при нем. В бумажнике у Михаила Ивановича оказался его паспорт, накладная на получение груза для станции и триста пятьдесят шесть рублей. В кармане его пиджака были какие-то клочки бумаги и обрывок газеты; хотя они не .имели никакой цены, на всякий случай Нимгир сунул их в стол вместе с документами.

Проводив милиционеров, спешивших догнать Кулакова, Нимгир пошел за Клавдией Сергеевной: у нее были лекарства, а Михаилу Ивановичу нужно было оказать первую помощь; он давно пришел в себя и время от времени жалобно стонал.

Клавдия Сергеевна смазала йодом и перевязала его раны, а потом поехала в степь на работу. Нимгир же дождался председателя; надо было договориться с ним, как перевезти Михаила Ивановича в булг-айстинскую больницу. Председатель пообещал достать подводу к следующему утру. Нимгир напоил больного чаем и, заперев его, уехал по делам.

Вечером Клавдия Сергеевна еще раз посетила Михаила Ивановича и покормила его приготовленным на скорую руку обедом. К этому времени больному стало настолько лучше, что он мог говорить.

Услышав, что завтра его повезут в Булг-Айсту, он заметно расстроился и попросил его оставить в аймаке.

— Один день или два самое большее,— уверял он,— я буду свеженький, как огурчик!

— Что вы! Разве можно! Вам нужно подлечиться, а здесь ни лекарств, ни ухода,—сказала Клавдия Сергеевна.—Ведь мы с утра до вечера в степи. В больнице вам будет гораздо лучше.

— Нимгир, дружище,— обратился Михаил Иванович, когда Клавдия Сергеевна вышла из дежурки.— Я тебя очень и очень прошу— не отправляй меня в Булг-Айсту... Ехать по пыльной дороге да еще в такую жару будет опасно для моих ран. А я тебя отблагодарю, вот увидишь... Хоть этот мерзавец Озун и ограбил меня, я имею деньги на сберегательной книжке в Булг-Айсте. Хорошо, Нимгир, а?

— Сколько же деньга украл у тебя Озун?—спросил Нимгир.

— Ох, не говори! Две тысячи украл, две тысячи!—со стоном ответил Михаил Иванович.

— Совсем интересный человек этот Озун,— задумчиво сказал Нимгир.— Он у тебя деньга украдывал и думал немножко-немножко оставить тебе на житье надо... А в Булг-Айста ты все равно поедешь. Начальник так приказал. Там будешь лечиться.

Сдав Михаила Ивановича в больницу, Нимгир заехал к начальнику милиции и рассказал ему о случившемся.

— Ты смотри в оба,— предупредил его начальник.— Тут не только Озун безобразничает, а и русские преступники. Опять недавно из Астрахани один кассир сбежал с тремя тысячами рублей. И все такие типы лезут к нам на Шаргол. В оврагах им здесь хорошо спрятаться, да и улизнуть потом через Хамуры на Дон или на Кавказ. А все же мимо Сонринга они никак не могут пробраться на ту сторону. Следи хорошенько. Как заметишь какого-нибудь русского, который у нас не работает, обязательно проверяй документы и спрашивай, куда едет, зачем... Да и народ свой предупреди...

Вечером Нимгир, как всегда, сидел у Клавдии Сергеевны.

— У тебя есть газета, где кусок оторван? Помнишь, там про Озуна написан? Давай мне его сюда, пожалуйста.

Клавдия Сергеевна с интересом смотрела, как Нимгир прикладывал к оторванному месту какой-то кусок.

— Правильно?—спросил он, улыбаясь.

— Правильно. Где ты его взял? Вот видишь, а мы тогда на Михаила Ивановича подумали...

— Это и есть так. Он отрывал. А почему? Послушай.

«К сведению всех граждан! Кассир Гиков Михаил Иванович, тысяча восемьсот девяносто первого года рождения, в ночь на третье мая, похитив из кассы три тысячи рублей, скрылся. Просьба ко всем гражданам оказать содействие в розыске и задержании преступника»...

— Ну и что из этого?—улыбнулась Клавдия Сергеевна.— Уж не думаешь ли ты, что Михаил Иванович и есть тот кассир?

— Думаю,—сказал Нимгир.—Слушай дальше: «Приметы — рост выше среднего. Телосложение плотное. Волосы рыжеватые. Глаза голубые»...

— Ну и чудак ты, Нимгир!—воскликнула Клавдия Сергеевна. — Мало ли на свете высоких, толстых, рыжеватых Михаилов Ивановичей с голубыми глазами? Давай-ка лучше пить чай.

— Нет, я не чудак. Здесь написан — кассир. Этот Михаил Иванович на кассир тоже похож. Я в прошлый раз видал, как он деньга листает. На пальцы свой плюнет, потом быстро-быстро шевелит. Другой человек так листать не может...

— И все-таки ты чудак,— повторила Клавдия Сергеевна, взяв у Нимгира обрывок газеты.— Вот не видишь разве —Гиков. А наш Михаил Иванович Быков, а не Гиков. И он не кассир, а экспедитор, и ниоткуда не убежал, а открыто приехал в Булг-Айсту из Черного Яра и работает у Эрле.

— Мне все равно, Гиков или Быков,— упрямо сказал Нимгир,. — и я не чудак, а ты чудак. Ты про все люди только хорошо думаешь. Зачем он этот кусок газета отрывал? Это я у него в кармане находил.

Ну уж,, Нимгир, это даже смешно. Зачем оторвал? Ну понадобился ему кусок бумаги, вот и оторвал. Какое ему дело до Гикова! Он так торопился, да, помнится, у него и голова от жары болела. Ему было не до того, чтобы читать эти объявления.

— А зачем он не хотел в Булг-Айста ехать?

—Ну вот! Уж этого я не ожидала от тебя, Нимгир! Неужели человеку, которого так избили, хочется трястись около сорока верст в жару на подводе? Я вполне его понимаю. Я знаю, что он тебе не нравится. Мне тоже он не очень нравится за то, что он не прочь прихвастнуть, но, думаю, никакого отношения к этому Гикову он не имеет. Просто у тебя сегодня такое настроение — все кажется тебе подозрительным.

— Вот посмотришь,— недовольным тоном сказал Нимгир.— Никакой не настроенье подозрительный, а этот Михаил Иванович подозрительный!

— Так что же ты думаешь?—Клавдия Сергеевна с трудом сдерживала смех.

— Царцаха,— произнес он задумчиво.

—(Если царцаха,— Клавдия Сергеевна расхохоталась,— тогда и кубышки надо искать...

— Что?— изумился Нимгир.

— Тогда, говорю, и кубыш...— она не докончила, потому что Нимгир вскочил как ужаленный.

— Ты сказал... Ты сам не знаешь, что ты сказал!—воскликнул он, уставившись на Клавдию Сергеевну широко раскрытыми глазами.

Выражение его лица так развеселило Клавдию Сергеевну, что она снова безудержно и звонко захохотала.

Нимгир вздрогнул и нахмурил брови. Кажется, еще никогда она так не смеялась. Она сидела, откинувшись на спинку стула, с беспомощно повисшими руками, вся раскрасневшаяся, слегка растрепавшаяся, и так смеялась, что на глаза навернулись слезинки.

Она над ним смеялась! Она смеялась над ним!

Но вместо гнева нечто незнакомое, горячее и сильное, гораздо более сильное, чем сам Нимгир, поднялось в его груди.

Клавдия Сергеевна сразу замолкла. Никто и никогда еще не

смотрел на нее взглядом, от которого ей становилось немного жутко и в то же время безотчетно хорошо на душе.

Что с тобой, Нимгир?—спросила она почти шепотом, не будучи в силах отвести от него взгляд.— Ты... сердишься на меня, Нимгир?

— Нет,— ответил он и на миг закрыл глаза ладонью.— Я никогда не могу на тебя сердиться.

На следующий день Нимгир снова поехал в Булг-Айсту. С начальником милиции он рассмотрел обрывок газеты и клочки от разорванной расписки на тридцать рублей, полученных Гиковым. Потом они выехали по направлению к Сонрингу и свернули к развалинам зимовника, у которых когда-то Нимгир повстречался с Михаилом Ивановичем, отправлявшимся в первый рейс с мякиной.

— Вот здесь я видел тогда, садился этот царцаха. Значит, здесь надо его кубышка искать,— сказал Нимгир начальнику, принимаясь копать около обломанной стены.

Там оказался небольшой кожаный портфель, битком набитый денежными знаками на общую сумму две тысячи восемьсот рублей.