Хой — Руки вверх

Новый, 1999-ый, Год накатывал ровно неизбежный дембель. Но, само собой, не наш. И не сказать, что в воздухе витало страшноватое предвкушение праздника, ни шиша. В воздухе ощущалась всеобщая усталость, если не сказать — заёбанность.

— Ветер взвоет над бараками…

Через день на ремень, вечером — на дрова, сечка, килька и перловка — наши вечные спутники, хорошо, когда есть горох или гречка. Последней, правда, вполне можно клеить обои, как и её родственниками семейства злаковых, нарубленных в труху, но гречка была лучше макарон. Потому как макароны неизменно являли собой кашу. Разваренную липкую кашу, заставляющую вспоминать картофельный клей-крахмал в Красе со слезами умиления. Как и склизко-варёный минтай, и…

В общем, рутина накрывала с головой и ничего хорошего не виделось. Если нам предстояло воевать, то на Первомайке конца девяносто восьмого оно виделось чем-то фантастическо-глупым, смахивающим на немцев в шлемах-переростках, прущих строем под пули Бернеса в «Два бойца». Как такое же казалось отцам-командирам осталось тайной за семью печатями.

— БМП нам лязгнет траками…

Товарищи-сержанты, виртуально примеряющие статус дембелей, дурели всё больше. Безделье с безнаказанностью порождают махновщину с хаосом, самостоятельно деградирующие в болотную жижу лени, глупости и охуевшести.

Тапочного режима они себе не шарили, тупо ходили помначкарами, дежурными по роте и автопарку, перекладывая сами дела на Федю, нашего сержанта один-восемь и явно грустя насчёт отсутствия таких замечательных ребят, как Плакущий с Бережным.

К тапкам вовсю начал примериваться Митрофан, тренировавшийся в первом Даге на валенках, упакованных в чулки ОЗК. Ой, да, страдающая фигура нашего красавца, попадавшего из одной блуды в другую, замелькала своей заторможенно-дёрганной походкой именно тогда.

Рыжий шарил, Закир хитрел и матерел, Малой-Мурашкин хмурил каменно-башкирское лицо и набирался сил на оставшиеся полтора года, Священник молчаливо сносил тяготы с лишениями, Федос старался не залетать, Гризли потихоньку набирал градус наглости со злостью, Малой-Мелкий старался не попадаться на глаза, Данилыч с Романычем являли собой дурной пример так себе солдат-дедов, Ким временами грустил и чаще писал домой.

— Домой, домой, пора домой…

Юра Хой и девяностые были созданы друг для друга ровно печенье и сгуха для дембельской каши. Юра Хой, начав с «я ядрёный как кабан», легко коснулся страшного дна лихих-святых своим «я бычок подниму, горький дым затяну…» и только потом полюбил все й душой всякие туманы вурдалаков и стаканы на тридцать лет, разговаривающие с товарищем, словившим белочку, не иначе. Но под самую нашу службу, в год моего выпускного одиннадцатого класса, «Сектор Газа» выдал «… институт миллионов», вялый, дохлый, скучный самоповтор, нежно лелеющий жемчужину, давным-давно пережившую создателя.

— Ветер взвоет над бараками…

Мы старались не орать её на вечерней ходьбе с песнями, господа офицеры, по понятной причине, данное творчество Хоя не одобряли и всячески преследовали подразделение, голосящее её на весь ППД. Преследовали под настроение, вне настроения товарищи капитаны, майоры и даже лейтенанты могли и сурово наказать.

А, да — подполковники с полкашами вечерами обретались не в части, так что их реакция так и осталась лютой тайной. Да и ляд с ней, на самом-то деле.

Местное телевидение удивляло музыкальными находками в виде клипов. Мелодии, как не старались, запомнить не выходило, а вот видеоряд…

Усатый серьёзный мужчина дымил «Конгрессом». Наверное, правильнее было бы дать ему «мальборо», но «Конгресс» казался демократичнее, его тут пользовали вообще все, удивляя нас, помнивших его в первой половине постсоветского безвременья. Дядя задумчиво дымил, пил кофе из чашки с узором, смотрел на дымок, смотрел на джезву, само собой медную, смотрел на приятную женщину, оставившую открытым только лицо и приносящую ему кофе, смотрел на стену с зелёной тканью, золотившейся арабской вязью. Дымил, смотрел, пил кофе…

Но оно, местное телевидение, базировавшееся в Хасавюрте, имелось. И вот, то ли товарищи будущие дембеля, скинувшись из каких-то заначек и совершенно точно подговорили кого-то из контрабасов, то ли пустили слух про себя любимых, а дело вообще было в офицерах, но мы ждали. Потому как к какому-то дню все знали о заказе на предновогодний сюрприз личному составу заставы «Первомайское» по телику.

Да-да, зуб даю, так и вышло.

Не сказать, что нас тут любили. Через несколько месяцев эта любовь явилась нам во всей красе, но просьбу уважили. Пусть и по-своему. Как бы то ни было, свою порцию музыки мы получили.

— ДМБ ждём, духи, — скалился Иван, — дембельский, сука, год на носу, дедушки домой поедут.

Мы стояли у большущего пролома, когда-то бывшего окном коровника, где на бетон поставили потрёпанную жизнью и командирами видеодвойку.

— …гыр-гыр-гыр, поздравляем личный состав заставы Внутренних войк «Первомайское» с… гыр-гыр-гыр… и передаём музыкальный сюрприз.

«Вот гнида жирная, — подумалось мне, — вот, паскуда, ещё и рожу намазал».

Ну, а как ещё думалось бы после суток караула и спины, ноющей от «Дружбы-2»? Ведь на экране, круто, в берете, в дыму и атакующих спецах ОДОН, стоял Серёжа и:

— Крошка моя, я по тебе скучаю

Я от тебя письма не получаю…

Судя по лицам пацанов — так думалось не только мне.

Ага, точно вам говорю.

Загрузка...