ДМБ-2000 (66-ой - 1)

Лис, Бруклин Бонс и Мария, дочь Хуана

«Бруклин Бонс» вошёл в мою жизнь благодаря Сивому. Не, неверно, не так: DJ Сивому, фигуре, легендарной для молодёжного Отрадного второй половины девяностых. Секрет раскрывался просто: Сивый жил рядом с нами, мы познакомились благодаря Горохову и нам было иногда интересно общаться в мой последний год перед армейкой. На самом деле он мой тёзка, но знали его именно как Сивого и самого Сивого это никак не напрягало.

Электронная музыка так и не прижилась в моих вкусах, но клипец с дядькой в очках, цилиндре и с двумя красотками запомнился. Как оказалось потом — совершенно не зря. Сам Сивый, давший немало хороших советов из своего армейского опыта вряд ли полагал, насколько сильно отразится моё краткое внимание к заграничным электронщикам на моей духанке.

Сивый рассказал про пользу умения мотать портянки, и оказался прав. Мои бедные пятки, за КМБ превратившиеся в нечто невразумительное, только подтверждали правоту данного факта. Добраться до нормального слоя кожи, сняв одубевшую роговую поверхность, смог лишь в краснодарской инфекционке, валяясь с дизелем и предварительно отпарившись в ванне.

Сивый рассказал о сигаретах без фильтра, Г4зима, «Приме», к которой стоило подготовиться заранее. Я не поверил, но Сивый снова оказался полностью прав, и его правота проявилась крайне быстро.

Сивый рассказывал ещё, но мне было интереснее листать «Птюч», бывший в те дикие времена популярнее «Максима» в нулевые. Подчёрпнутые знания о Казантипе стали вроде бы ненужно-лишними, пока я не оказался на Первомайке. И там, вступив в самую натуральную химическую реакцию с «Бруклин Бонс», Марией, дочерью Хуана и озверевшим от тоски дембелем-пятигорцем, басни про отрыв у Азовского моря дали одни положительные всходы.

— Художник!

Мы привыкали открывать глаза сразу, даже если будят шёпотом.

— А?

— Тебя Лис зовёт.

Пацаны с первой роты просто так не приходили. Среди дембелей оттуда водились разные упыри и вурдалаки, совершенно отбитые и безумные, но… Но даже среди них некий очередной Лис отличался чем-то запредельным. И, к слову, ни разу не видел эту персону. Как такое возможно за две недели нахождения на крохотной заставе? Да вот леший его знает, товарищ майор, право слово. Об одном это говорило несомненно — о полной крутизне данного типа.

В части имеющиеся Лисы вообще обладали странным качеством, роднившим их с животным, выданным армейкой в качестве тотема. Лисам приписывают хитрость, незаурядный ум и всё такое, но совершенно точно о них ясно другое. Загнанный лис превращается в редкостного демонюгу, лишь чуточку уступающего яростью росомахе. Так вот именно это волшебное свойство имелось у наших Лисов в избытке. Что у здоровенного облома с КМБ, что у ещё какого-то с Казазово, что у пока ни разу не встреченного как-бы снайпера первой роты.

Не явится перед его ясные очи явно обернулось бы лишними ненужными проблемами, да и само по себе казалось чем-то не особо умным. Прошедшие пять месяцев явственно доказали не только физическое превосходство старослужащих над нами, текущими духами, но и что куда более важное обстоятельство — морально-высокий дух. Не, не то, чтобы они там вовсю превращались в псов войны и всё такое, но в упрямстве, злости и злобе с упёртостью мы им явно проигрывали. Ну, я уж так точно.

— Ты художник? — поинтересовался Лис, лежащий в лениво шевелящихся клубах совершенно однозначно опознаваемого дыма.

— Рисую.

— Садись, чё стоишь?

Лис оказался длинным, тощим, сивым, носатым и никак не смахивал на, не иначе, Барона Ада, покоряющего несколько призывов неистребимой мощью собственного характера. И раз так, то явно следовало быть осторожнее.

У Лиса имелся магнитофон, обычный двухкассетно-пацанский «интернешнл», тихонько мурлыкающий что-то знакомое.

— Бруклин Бонс? — неуверенно спросилось мне.

— Шаришь, — Лис кивнул и протянул сигарету. — Напасни, побазарим.

Если в сиге вместо фильтра торчит свернутый картон от пачки, то выросшим в девяностые не стоило объяснять о её содержимом. Мы забивали по старинке, и сладкий запах мешался с вирджинией, прятавшейся в ещё настоящем «Конгрессе».

— Да ты рисуй, — Лис достал из тумбочки… натурально несколько листов А4, обычной бумаги А4, так странно смотревшейся в старой советской армейской палатке внутри скелета коровника на самой границе Дагестана и Чечни в конце девяносто восьмого года.

Я удивился, взял карандаш, напаснул ещё и, слушая «Бруклин Бонс», начал рисовать нечто, состоящее из тумана, дядьки в цилиндре, опасно смотрящего полумесяца и какой-то совершенной дичи.

К концу второй забивки рисунок понравился нам обоим, в палатке стоял дружный храп и не спал только дежурный и мы, дембель и дух, два идиота, уделавшиеся в хлам то ли под транс, то ли под хаус.

Лис оказался хорошим человеком. Пусть и сильно озлобившимся в армии. Он любил рэп, на гражданке слушал ONIX, писал «2Pac жив» и всё такое. Я рассказывал про гражданку и девчонок, дружно надевших джинсы на бёдрах и платформы, уже уходившие в прошлое, про Казантип из «Птюча» и про любовь к норвежскому блэку, а он научил меня брать за кадык так, чтобы не выдрался и не ссать, когда страшно.

В общем — последняя неделя Лиса в 66-ом звучала электроникой, пахла травой и запомнилась. Армия такая армия, чё.