ДМБ-2000 (66-ой - 1)

Индус с белкой

Белка — не грызун, ловко приходующий орехи с ядрышками. Белка — нательное бельё, типа тёплое и всё такое. Белка — лучший дом для бэтэров после шинелей.

Тофан, он же Тофик, гордился корнями, то ли азербайджанскими, то ли таджикскими. Тофан считался контрактником, но, как и большинство таковых нашей части, являлся дембелем, забывшим про сам факт дембеля.

Не особо высокий, тощий, смуглый, вылитый индус. Когда Тофик получил свежую белку и гонял в ней по палатке третьей роты, не хватало только «джимми-джимми» и «ача-ача» саундтреком, слово чести. С ней-то, сверкающей белизной кальсонов и рубахи, Тофан зарулил ко мне. Всё по чести, мол — давай, художник, забабахаем ровно как ты Стёпе сделал на дембелёк.

Что я, что товарищи сержанты призыва один-семь, что мои прибывающие товарищи один-восемь покосились на старшину контрактной службы с ощутимым непониманием, разочарованием и желанием послать куда подальше, в пешее и вообще.

А началось всё, как водится, просто.

Старший сержант Стешин, он же Стёпа с моего КМБ, служил в третьей. Стёпу уважали, хотя от него и не шарахались ровно от прокажённого, как от того же Осипа. Не, Стёпа пользовался какой-то заслуженной популярностью с уважением, и никому в голову не пришло подозревать его в чем-то диком.

За два караула до его отправки в Крас, Стёпа пошёл помначкара и, после ужина, спросил:

— Художник, можешь мне белку разрисовать? Ну, там, застава, бэтэр, в смысле, не вши, мы с пацанами в карауле?

Мог ли я? Да говно вопрос, само собой мог бы, дефицит имелся лишь в ручках, в наличии была просто синяя. Стёпа понимающе мотнул головой и ручки пришли к концу первой смены.

Караулка плохо подходила не только для рисования, караулка плохо подходила даже для отдыха. Когда мы уезжали в Крас, разбирая нары, те переливались алмазными россыпями вшиных яиц. Мы проверяли швы и всю одежду каждый свободный день и всё равно находили этих белых сволочей. К середине командировки спать и чесаться стало привычным и порой приходилось даже нормально покемарить.

Каждая война рождает немало обычного, привычного и нужного. Каждое время без войны в два раза быстрее выветривает всё необходимое из голов. Кто-то забыл, а кто-то даже не знал о многом. Печки нашим рмошникам пришлось варить прямо здесь, из чего и как попало.

Осень перетекла в зиму, ровно грязь в траншеях между ногами сменявшейся смены. Валенки оставались на постах, в караулку шли в сапогах, и где-то на подходе к концу круга в них ощутимо чавкало и хлюпало. Средство сушки имелось ровно одно — печка у нар, окружавших её буквой «п». Печка полыхала жаром и не дотягивалась через два метра длины. Сапоги с намотанными портянками стояли друг на друге, падали, мешаясь со своими близнецами, их пихали желающие отлить и шагавшие прямо по сушившейся обуви, их попинывал истопник, проходя к небольшой поленнице на запасном выходе и, когда мы просыпались, первый десяток минут расходился на поиски своих родненьких кирзачей.

Душа желала подвига, а жизнь подкидывала всякого. Через полгода многие желающие подвига решительно отказались ехать в третью командировку. Подвигов во второй хватило по уши.

Но Стёпа постарался отыскать возможность для меня и исполнения мечты. Первый караул закончился недосыпом и завершенной третью. Мне думалось завершить вечерком в распалаге, но неожиданно взревновали мои собственные дембеля, то ли не обладающие выдумкой, то ли не понимающие — на кой ляд мне оно надо какому-то Стёпе с какого-то перепуга что-то там делать.

Ревность обошлась мне и пацанам, приехавшим со мной, в утреннюю зарядку в виде кача на вертолетке. Стёпа, куривший у палатки третьей роты, понимающе кивнул и ушёл внутрь.

— Пацаны, — сказал товарищ старший сержант тем же вечером на ужине караула первого батальона, где были черпаки, слоны и мы, духи, а Стёпа в последний раз заступал помначкаром.

— Пацаны, — сказал Стёпа, честный дембель без берцев и в таких же, как у нас, кирзачах, — помогите, а? Если разводящие за художника постоят, я за вас попроверяю, а с Семёном договорюсь, он ж ничего не скажет.

Семён, старлей-пиджак, приехал с Краса чуть позже нас и вовсю учился быть настоящим офицером, ходя через день на ремень. И он, впрямь, мог ничего не сказать.

— Угу, — сказали пацаны-сержанты-слоны и вздохнули, явно мечтая о своих трех часах вместо моего чахлого тела на постах, — каэшн.

Я закончил её к концу караула. Три цвета — чёрный, красный и зелёный, синий показался лишним. На белке красовался Кавказский хребет, понизу по дороге катился 80-ый БТР с пацанами, едущими на ИРД, виднелся коровник с «кукушкой» и даже краснел минарет небольшой мечети Первомайского. А на плитах омоновского блокпоста, самым настоящим «сувенирным» шрифтом я любовно вывел хорошо заметную с крайних постов «Самара-1997».

Стёпа уехал довольный, мы, вместе помогавшие ему быть довольным, остались немного уставшими, а Тофана пришлось послать. И правильно, ты ж либо контрабас, либо дембель, а не и рыбку съесть и на ёлку не залезть, верно?