— Есть курить? — спросил сержант.
— Прима.
— А давай, — он взял сигарету, — прямо здесь курить можно. Ты пером умеешь?
— Неа, и чертить не умею, тройка натянутая была.
— А чего прислали?
— В клубе работал, плакаты делал, кино крутил, так… карандашом могу и ручкой.
— Ну и гасись тогда, — сержант показал на стол в закутке, — вон там не мешайся и всё. Отдыхай, чё.
— Гасись, дух, твоя неделя, — сказал ещё один, — дедушки делают аккорд, дедушкам положено. Дембель без аккорда — служба в помойку.
— И не говори, бля, — сказал третий, — пусть он нам хоть чай носит.
— Эт я запросто.
— Молодец, — похвалили меня и снова указали, — садись туда и не отсвечивай.
Я сел, подпёр довольное ебало рукой и прикрыл глаза.
Дембельские аккорды случались разные. Обычно их прописывали желающим свинтить домой быстрее, и тут как повезёт. Трое пацанов 2-96 оказались штабными писарями, умели чертить, пользоваться всякими хитрыми приблудами навроде рейсфедера и знали деления топопривязки. В общем, я им был как собаке пятая нога, как мёртвому припарка, как диабетику молочный шоколад.
Я дремал, мечтал и летал в облаках. Мечты скручивались в странновато-причудливые спирали с гирляндами, пахли свежей сдобой, какао, яичницей с жареной колбасой и духами, а ещё чуть покалывали пальцы отрастающими волосками под женскими трусиками. В общем — стандартные мечты выросшего лося, ещё не полностью попрощавшегося с детством, но уже понимающего как играть в доктора с девочками.
Я дремал в своих мечтах и не знал многого.
Что через полгода мы снова окажемся в Даге. Этот Даг до поры-до времени будет таким же: потным, усталым, занудным, заебавшим караулами с дерьмовой жратвой, лишь добавится удушливо-липкая жара и духота, орды мошки, раздражение и стрипуха, да вездесущее солнце. Чуть позже Даг покажет настоящее лицо службы: с разрывами гранат с минами, со свистом пуль, с криками раненых и застывшими глазами погибших, с ночными дежурствами, рассечёнными трассерами и редкими проливными дождями.
Что чуть перед этим, тут же, в штабе дивизии, меня будет привлекать на помощь прапорщик Куклина с клуба и мы забацаем наглядную агитацию и плакаты с шевронами ВВ, СКО и прочей ебаторией. А ещё мне выпадет грохнуть единственную на округу бутылку «Уайт-спирита» и прапорщик Куклина нажалуется лично комдиву Петерсу и тут станет натурально орать на меня, а вся сцена будет напоминать домашнюю разборку чуть истеричной одухотворённой мамы, чуть более взрослого, чем нужно отца и их непутевого отпрыска.
Не, а как ещё, когда целый комдив за-ради показухи отправил целого снабженца в Хасавюрт и выдал бабла на растворитель, а какой-то юный организм взял и кокнул? Верно же?! А вдруг то не рукожопость, а самая настоящая диверсия за-ради подрыва Уставных отношений и вообще?!
Что через полтора года меня догонит мой личный дембельский аккорд, ровно когда над нами пройдёт в полк МИ-8, а нам ещё ехать туда, а бэтэр сломался и… И мы заведём с толкача, спустив под склон, бэшку, но потом нашим аккордом окажется подъём на две соседние сопки двух ЗУшек и вертушка уйдёт без нас и мы через сутки побежим в случайную прямо по минному полю и потом под нами понесётся зелёнка почти летней Чечни 2000-го, а по бокам, покачивая пилонами с НУРСами, будет лететь пара «крокодилов», а потом будет Моздок, Крас и поезд домой…
— Подъём, воин!
Какой-то прапор смотрел на меня крайне недовольно.
— Расслабилось, тело?
Деды-дембеля отозвали его, и прапор куда-то слился. Карта рисовался для министра МВД Дагестана и комполка желал подарить её на день милиции, потому нас торопили.
— Ты это, — сказал сержант, — не спи. Делай вид, что занят.
Я понял, кивнул, достал чистый лист из пачки на столе и взял ручку.
За стенами выл ветер, тут пела садовая печка, чаю нам давали сколько хочешь, а без книг вдруг стало скучно. Близко не знал о тёмном фэнтези, но рисовал тогда именно его. Суровых эльфийских следопытов, лес белых деревьев, связанную девчушку в разодранном платье, небо и парящего коршуна.
— Хера се ты художник, — сказал один из дембелей, — подаришь?
— Я ж не закончил.
— Ну, ты ж ещё и не уехал, — резонно сказал он, — закончишь?
Ну да, закончу.
Вечером ноги несли меня в РМО, где обнаружился Лёха в компании неизвестного накачанного военного и противня с жареной картошкой.
— На запах пришёл, — сказал качок, — пиздец нахуй блядь, одни едоки.
— Есть попить?
— Бачок с чаем вон, — сказал Лёха — возьми кружку там.
Я взял, черпнул, хлебнул, поперхнулся и охренел. Во рту масляно переливался оставшийся привкус и запах только что проглоченной кружки соляры.