ДМБ-2000 (66-ой - 1)

Мисюра

Это такая фамилия. Лихой старлей с шалыми глазами выпивохи, прохиндея и солдатской косточки вошёл в жизнь нашего призыва на Первомайке. Вошёл быстро, с напором и так ярко, что шиш забудешь.

— Чего это у тебя шапка как у меня, боец? — поинтересовался он при нашем первом знакомстве.

Такая, казалось бы, ерунда, шапка, а вот ведь…

Они на самом деле казались одинаковыми, моя и его, две зимние шапки-ушанки из поддельного пыжика, серо-голубые, с курчавым слоем ненастоящего меха, порой ласкавшего кожу нежданно гладким ворсом.

— Вы бы ему ещё кокарду офицерскую выдали, олухи! — Мисюра, поправив шапку-близняшку, широкую и низкую, никак не смахивающую на уставную, а похожую на малахай, хмыкнул и покосился на мою, такую же.

— Совсем охренели, товарищи старослужащие? Желается заняться спортом?

Товарищи-сержанты как-то резко сбледнули с лица и явно не горели получить физо.

— А вот теперь если она у него куда пропадёт — вы мне и ответите, ясен пень. Понятно?

Младшие командиры всем видом выказывали понимание, нам, духам, ничего не становилось яснее, а понаехавший летёха казался глупым самодуром.

Мы знатно ошиблись.

Мисюра никого не дрочил просто так. Мисюра, в принципе, вообще не тратил времени на всякую хрень, стараясь привить в молодые солдатские мозги хотя бы немного нужного. Пытался избавить нас от никак не выбиравшейся лени и желания загаситься там, где не стоило.

— Да вы обалдели, что ли?!

Он смотрел как мы роем дополнительный ход сообщения.

— Воины, вы чего маму теряете? Вам его всё равно рыть, а если вовремя не сделаете, вас же съедят. Сынок, дай-ка лопату!

Мисюра брал обычную штыковую лопату и превращался в небольшой экскаватор.

— Обалдели совсем, душары, ничего делать не хотят! Мне когда в станице трактор уголь привозит, я его за час перекидываю, прицеп от «владимирца», это вам не тапки гадить. Вот так держи лопату, сынок, бери больше, кидай дальше, отдыхай, пока летит!

От него прилетало сержантам, когда на постах не находились валенки с тулупами. Они с Мейджиком не были корешами, но как-то понимали друг друга, а если ты понимаешь товарища старшего прапорщика и старшину сводной роты 1-ый БОН, то многое проясняется в самом человеке. Они, вроде как, даже были похожи. Не внешне, конечно, внутренне, по своим стержням, таким нужным в девяностые в армии.

Срочка. Контракт. Прапорщик. Курсы и лейтенант. Мисюра шёл по жизни именно так, и его связь с военными казалась незыблимой.

Он разбирался сам. В смысле — с косяками, залётами и прочим. Мисюра никого не лупцевал, он умел обходиться без этого дерьма, добираясь до сердца с душой любого срочника. Мисюра не унижал и не качал, он не любил Устава, а его методы определения тяжести залёта и методы исправления привели бы в шок любую военную прокуратуру. Но имелось в нём главное — Мисюра был справедливым.

Наевшись говна без офицерских звёздочек — не переносил свои комплексы на обычных ребят, собранных с бору по сосенке и привезённых в Крас со всех концов России-матушки.

Мисюра погиб первым для нашего призыва. Он погиб в первое нападение на заставу Гребенской мост, погиб страшно и не нелепо, ведь парни с той стороны хорошо знали — куда нужно попасть то ли с граника, то ли с миномета и попали точно в палатку офицеров.

Мне как-то повезло, в «Одноклассниках» нашлась фотография, где есть Саша Мисюра, живой, весёлый, всего за несколько часов до собственной гибели. Она теперь как память и искренне рад, что могу снова увидеть лицо летёхи с шалыми голубыми глазами и лихой улыбкой.