ДМБ-2000 (66-ой - 1)

Тапик, десять-ноль семь, числовой пароль

Посадить на тапик — помучить за-ради получения нужной инфы. ТАП не имеет никакого отношения к тапкам, тем более, в армии в основном всё же не тапки, а сланцы. А сам ТАП есть телефонный аппарат полевой, эдакая нестареющая штуковина из советской чугуниевой пластмассы, передающий связь посредством проводов и обязательной динамо-машинки. Отсюда, собственно, метод допроса за-ради правды. Или её эрзаца, как пойдёт.

Для такой машинерии всегда нужны связисты. Кабель, то есть провода, накидывают куда можно, хотя, конечно, лучше его закапывать. Но тут уж как выйдет.

Тапик штука древняя как сами знаете — что у мамонта, но, как водится, время уйти с концами для тапика ещё не пришло. Также, как у ЗУ-23-2, повторюсь — всем же ясно — когда начнутся марсианские войны, наши космические десантники присобачат зэушку к какому-то броне-луноходу и поедут на разборки, лишь сменят боеприпас, оставив одни БЗТ, не иначе. Также и с тапиком, он ещё послужит.

Как им пользуются для выбивания всяко-разно нужного? Ну, это точно не теорема Ферма, всё просто: оголяешь провод, накидываешь куда надо и крутишь динамку. Не убьёт, и даже не заставит скрипеть зубами, но жутко неприятно и само собой навевает мысли о застенках гестапо. Эдакой жутью порой, вроде как, пользовались некоторые наши товарищи, желая узнать — кто ж стучит на них, бедных, православных и бело-пушистых, товарищам офицерам в целом и замполиту в частности, э?!

Но то трёп, а вот треск телефона, когда стоишь на посту порой очень вовремя. Будит, а это, когда ты только-только начал служить, очень важно.

— Десять-ноль семь? — вопрошала трубка голосом разводящего. — Спите, негодяи?!

— Десять-ноль девять, спим, во все четыре глаза.

Что самое плохое в начале службы в парном посту? Ты ещё ни шиша не знаешь и мало в чём, не говоря «в ком», разбираешься. Парный пост, особенно между ночью и рассветом, плох своим желанием убаюкать утомлённое душарское тело. Нас, молодых, ставили вместе, наплевав на логику и здравый смысл. Война в Чечне, развалившая Первомайское на паззлы, закончилась очень давно, когда только-только призвали «дедушек» 2-96 и их остатки, оказавшись напротив Первомайки через пару лет, не хотели думать о войне. По сроку службы не положено дембелям и черпакам на постах стоять, вон, слоны с духами пусть отрабатывают и баста.

Мы тоже особо не понимали — как может быть. Чеченский блокпост казался просто пугалом, молодые даги, воюющие у постов ночью обрыдли, став частью пейзажа. Нас наказали через полгода, а пока…

— Десять-ноль семь, душары, спите?!

Десять-ноль семь — как дела? Десять — ноль девять — всё хорошо. Десять и сколько-то там — полный пиздец, нас едят живьём, такая вот незамысловатая азбука Морзе для внутренних войск конца девяностых. Она перешла к нам вместе с тапиками и как-бы радиостанциями «Транспорт», громоздкими брусками, висевшими на портупее сбоку и имевшими переговорное устройство на проводе. Этим чудом техники, явно неуступавшим всяким буржуйским «кенвудам», пользовались офицеры. У комполка имелась «Радий», чёрная и почти изящная, даже похожая на станцию Дукуса Исрапилова, сыгранного Нагиевым в «Чистилище».

А ещё у нас имелись ночные бинокли и ночные снайперские прицелы, показывающие умиротворяющие зелёные картинки, никакого отношения не имевшие к действительности.

Оставалось надеяться на звон консервных банок и хитроумные препоны из колючки с плетёнкой, день за днём пополняемые старшиной Мазуром и пацанами.

— Десять — ноль семь?

— Десять — ноль девять.

Мы хитрили. Спать хотелось неимоверно и кемарили в полглаза по очереди. Выходило так себе, бушлаты и сапоги не спасали от позднеосеннего холода Дагестана, но выдроченное тело побеждало даже его. Тут-то тапик и превращался в спасителя.

Мы попадались, ни один караул не обходился без пойманных пацанов нашего призыва. Мы попадались, а отдувался весь коллектив. Сержанты, недавно огребшие после осмотра наших тушек с обнаружением трёх сине-пробитых фанер третьей роты, включали Устав на полную.

Мы рыли, таскали дёрн, меняя совсем свежий и обкладывая давно всем известные позиции кусками земли с изумрудной последней травкой.

Мы даже выгонялись на вертолётку за-ради физзарядки и там, явно веселя бородачей с блокпоста, бегали кругами, отжимались с обязательными делай раз, полтора и всем прочим набором. Имейся в наличии кусок плаца — за залёты мы отрабатывали бы строевой, с песнями и прочей ерундой.

— Стой — два!

Когда до тебя долетало с соседнего поста этаким вскукарекиванием, то сразу вносилась ясность: либо смена, либо проверка.

Числовой пароль задавался на караул и, теоретически, его знали только часовые, помначкара, начкар и офицеры. Девять — так прибавляй к двум семь и кричи в ответ, а если не крикнешь, ошибешься или решишь забить — мало ли как выйдет. Почему? Всё просто: часовой есть лицо неприкосновенное и если часовой после числового пароля и «стой, кто идёт» опускает предохранитель, досылая патрик, то если у тебя в голове мозг и ты ей, головой, не только ешь, то встанешь и попробуешь понять — где ж ошибся, а?! А так… А так тут граница, недавно прошла война, пацаны дёрганые, сам виноват.

— Есть с фильтром?

Если трубка тапика пыхтела такую хрень, то становилось ясно — числовой пароль и отзыв дело рук смены, а кто-то из своих в караулке сейчас уже озадачен и ищет сиги вместо «примы». Хотя, и это честно, у нас и «примы» то тогда не имелось. Да-да, так и было.

Тапик, трещащий внутри поста — благословение Божье тех восемнадцати-девятнадцатилетних пацанов из девяностых, отдававших долг Родине, той самой, что невзлюбила их ещё в самом детстве.