ДМБ-2000 (66-ой - 1)

Зиндан

Зиндан — дырка в земле, колодец, откуда не выбраться без чужой помощи. Хуже всего в зиндане, как мне кажется, холод. Зинданы у нас в полку вырывали чуть ли не первым делом, выезжая в командировки. Первым делом у нас рыли ячейки и, отдельно для озадаченных косячников, выдавалась самая мякотка — сортир.

Зиндан есть выдумка давняя и страшноватая. Её корни далеко-глубоко в милых забавах всяких азиатских народов. Забавы имелись разные, ориентированные на имеющиеся возможности и погодные условия. И, порой, на религиозные убеждения. В общем, как любому восточному сатрапу хотелось, так и отправлял он человека в зиндан перед прочими гадостями. Повялиться, помучиться. Попотеть от страха в ожидании самих гадостей.

Когда шах-ин-шаху желалось помучить вельможу, забившего на повелителя кизилбашей большой да толстый, шах-ин-шах мог поступить по-разному. Зашить в воловью шкуру и, хорошенько её намочив перед этим, да оставив наружу лишь голову паскудника, оставить на самом солнцепёке. Арабистан, солнце, высыхающая кожа… Пиздец, в общем, котёнку, срать не будет.

Не лучше были всякие палки по пяткам, посадка на козлика, где козлик — ребро крепкого бруса, сажают промежностью, а к ногам привязывают груз и прочего, включая само собой обожаемое любой выдающейся исторической личностью насильственная колоноскопия методом колонакалывания.

Зиндан, в общем, при таких раскладах точно казался истинно раем, а усатая солдатня, раз в день спускавшая воду и сухой чурек — прямо-таки гуриями.

Наш зиндан в основном использовался потенциально-психологически. Одно дело отправить солдата на гауптвахту, её-то в полку никто не отменял, и сидели на киче постоянно. Другое, уподобившись нашим бородатым дружбанам с той стороны чеченской границы, скинуть человека в скольки-то метровую холодную земляную кишку, согласны? То-то же, что так и было.

— Макса комбат посадил.

— Да не сажал комбат Макса!

Макс, усатый повар заставы Аксай нашей второй командировки, как-то нажрался дурмана. Его нашли в грязи, плескавшейся в арыке у бруствера. Усатый, большой, смахивающий на боевого моржа, Макс с удовольствием плескался в грязи в одних трусах, сплевывал невидимую водичку, и забить ему было на товарищей офицеров.

Сидел он или не сидел в зиндане? Да хрен знает.

На Первомайке зиндан отрыли ближе к угловому посту, выходившему на Чечню. Рядом с вертолеткой, куда ни разу не приземлялся, собственно, вертолёт. Зиндан нам показали чуть ли не первым делом и, когда мы подходили ближе, кто-то скину вниз два бушлата.

— Это чего там? — немного охренел привезший нас старшина.

— Да залётчик с АЗДН, — сказал наш сержант. — Залупился на Бовкунова, представляешь?

Старшина понимающе покивал и дальше мы не пошли.

На дворе стоял октябрь, и представлять — каково было сидеть на глубине 4-ех или 5-ти метров земли как-то не хотелось.

За пять месяцев до увольнения я сам залупился на бывшего комбата. Тому желалось отправить меня, непременно, к прапорщику Жоре. Жора был прапорщик дикий, носил краповый, полученный заслуженно, бухал, имел друга, такого же прапорщика-краповика, погибшего во втором Даге полка и воевал каждую ночь. А ещё у него из наших был только Сашка Калькуев, он же Старый. И два каких-то неизвестных мне ментбатовца, а такого не хотелось уже мне.

Я и не поехал.

В общем, когда вечером настоящий комбат вернулся с разведки, поставленная мне задача рыть самому себе зиндан прямо за палаткой дивизиона была также похерена, как поездка к Жоре.

— Ну и охреневшая ты рожа, Дима, — сказал комбат, — иди спать, завтра к Гусю поедешь. И не выёбывайся мне тут.

Я и не выёбывался, комбат зинданом бы не грозил — выписал бы живительных, и всего делов. Да и уважали мы Шевеля, было за что.