ДМБ-2000 (66-ой - 1)

Дембельская каша и Волчок с Лисом

Это было не просто странно и сложно. Это казалось чем-то небывало идиотским и ебанутым. Осенний призыв одна тысяча девятьсот девяносто шестого года, наши «деды», являлись какими-то демонами. Что варилось в котелках самых обычных пацанов на пару лет старше, что у них срывало резьбу, превращая в отморозков — Бог весть.

Что-то там имелось дефективное, не иначе, но речь совершенно о другом. Нам предстояло жить с ними месяц, если не больше. Месяц на куске земли посреди Дагестана, девяностых и у границы с независимой Чечнёй.

С офицерами, сатанеющими от безденежья, с семьями в Красе, со снабжением через жопу да ещё и с подвывертом, с приказами командования, никак не вяжущими с текущей ситуацией и средствами для решения, с минимумом контрабасов и сержантов старших сроков службы, с пятьюдесятью процентами рядового состава, смазывающих лыжи, с… В общем — с самым обычным армейским разъебайством, помноженным в третью степень из-за принадлежности рода войск и соответствующим отношением со стороны шишек с большими звёздами что в Мск, что в Ростове-папе.

Нас ждал первый месяц настоящей службы, где чистая подшива на подворотничок казалась даже не проблемой, а так себе хернёй, не стоящей даже внимания. Месяц службы, где наши ряды вроде как должны были пополняться, но как и кем — мы особо ещё не понимали, ведь никто нам не докладывал ни о планах, ни о чём-то ещё.

А милахи два-шесть, пацаны осеннего призыва девяносто шестого года, гордившиеся духанкой под дедами с первой Чечни сходили с ума всё больше, прочнее и даже страшнее. Прямо как в ебаной, блядь, сказке, где чем дальше, тем всё чудесатее и чудесатее. Посреди ночи меня разбудил Гафуров, прописавшийся в дневальных, разбудил и показал сразу два опознавательных знака, корча своей несимпатичной рожей ещё более странно-пугающие морды и кивая на вход. Мне следовало молчать и выходить. Любопытство сгубило кошку, а доверие к как бы своему — меня.

Пацаны с первой роты смотрели, молчали и всем видом показывали, шо пиздец, ебать-колотить и вообще.

— И чего-кому? — поинтересовался я.

— Кашу, — нехотя сказал один, — печенье с маслом есть.

— Ага, — и на всякий случай, спросил, — есть курить?

«Прима» нашлась, бушлат накинул сразу, а как тихо идти на ПХД мы выучили в первые пять дней. На дворе стояла только-только начавшаяся дагестанская ночь, где ни зги не видно, под ногами жадно-липко чавкала грязь, а кухня поплёвывалась остатками искорок от печки с конфорками. Товарищи прапорщики, количеством трое, изволили готовить картошки на закусь к палёному коньяку и последней нормальной водки, привезённой с Краса.

А мне требовался Волчок. А с Волчком меня познакомил Лис. А с Лисом меня свела любовь к экспериментам с танцевальной музыкой от Сивого из моего недавнего прошлого. Вся эта долбаная муть с сиво-лисьими волчками скрывала за собой тот самый девяносто шестой, его осень с зимой и знакомство, неожиданно оказавшееся очень полезным.

Когда наши дембеля привыкали к елецкой приме, бушлатам, пиздюлям за-ради порядка, осмотру фанеры и прочей херовине с ебануто-незамысловатой армейской выдумкой, в мою жизнь вошёл «Пётр 1» и самая страшная привычка, закончившаяся только через четверть века. На ней, пытаясь прикурить от неработавше й зажигалки, меня поймали Горох, Биткин-старший и незнакомый хрен. С двумя первыми мы вот-вот рубились в баскет, когда пацаны заканчивали 11-ый, а мы с командой наш 9-ый. Третьего не знал, но именно он, ловко запалив обычную спичку и прикрыв от зимнего ветра, дал прикурить.

— Сивый, — сказал он, — тёзка твой, так-то. Ты, говорят, с моей сестрёнкой мутил и кинул девчонку за-ради какой-то танцорки, которая её тёзка?

Две Нади одновременно имелись у меня неделю назад и кто стоял передо мной стало ясно сразу. Когда живёшь в крохотном городке российской провинции святых-лихих девяностых — известных личностях знаешь за глаза и заранее.

— Да не ссы, — сказал Сивый, — она красивая и дура, мне пофигу, да и племянница она мне, на самом деле. Ты, говорят, рисуешь?

Сивый верховодил дискачами в ДК, недавно свинтил с армейки, отлежав в дурке, курил траву, и не собирался подсаживаться на что-то серьёзное. Клипы «Бруклин Бонс» смотрел у него на хате, припивая пивком и не думал, что через два года, в Даге, в палатке перво й роты сойдусь с любителем курнуть и послушать клубняк с погонялом Лис. А уж именно Лис свёл меня с Волчком, желающим на увольнение красивую плетёнку на плечо и занимавшим выгодную должность — повара сводной роты 1 БОН.

Никогда не знаешь — где найдёшь, где потеряешь.

— Ты охренел, Художник? — Волчок, спавший в кунге при ПХД, смотрел на меня зло и недобро. — А, душара?

Духанка делает с людьми странные вещи. Пацаны с первой роты, никем особо мне не являвшиеся, стали своими только из-за дерьма, куда нас с головой макнула Родина и долг перед ней.

— Ага, — сказал я, — но, Волчок, бля буду, только ты поможешь, а я сделаю всё ещё лучше, чем прикидывали.

— И чё те надо?

— Сгуху. — я прикинул хер к носу и решил поднаглеть. — Три штуки.

— Одну, бля.

— Две.

— Хер с тобой, — сказал Волчок, — и новый рисунок завтра к обеду.

— Послезавтра к утру, мне в караул.

— Хер с тобой, золотая рыбка.

Два-шесть скучали по дому, мамкиным блинам и сладким девчулям, пахнущим дешёвым турецким парфюмом. Печенье, толчёное в труху, перемешанное в котелке со сливочным маслом и сгущёнкой, надо полагать, являлось каким-то эрзацем то ли блинов, то ли девчонок. Страшно подумать, какой эффект могла оказать безумно калорийная липкая замазка, сжираемая под сладкий чай ложками с молодыми организмами, по рукам скованными отсутствием хотя бы возможностью уединиться…

В общем — всё получилось, как надо.

Мне оставалось спать ещё несколько часов, пацаны скинулись по сигарете и одну из трёх курил за палаткой, не желая заходить в её влажно-вонючее тепло, позванивающее пружинами коек, скрипом ногтей по вшиным укусам и регулярному пердежу. В наших первых месяцах службы даже близко не имелось чего-то мужско-сурового, наполненного достоинством настоящих, сука, воинов.

Но, как ни странно, через полгода такое же бывшее душьё как я сам и немного недавних слонов, не отступило, не сдалось и не дало навалять себе пиздюлей в первых боях пока ещё необъявленной второй Чечни.