Дневник метаморфа

Глава 21. Зверь земной

Люди вкусные, сочные, надо! Не их — так животных, искать больших, чтоб мозга много. Но. Людей вкуснее соки, да. Пусть больно бьются, пусть кусают и жгут его тело, вкус! В их головах полно хорошего — дофамин. Потому что разумные.

Его звали Макс, он вспомнил, как выел голову того, последнего. И полегчало! Помнить стал. Того, что послал Макса за сыр-рой… Сыро-ваткой! Он дрался и добыл. И выпил. Кем стал?! Животное, мерзость, больное животное! И раньше жил один, никого не любил, без родни, без друзей, теперь совсем изгой. Вдруг самку вспомнил и самца — чуть близкие, найти бы? Грусть. Но зачем искать, раз есть нельзя, а нужен дофамин? Других людей найти бы. Он нюхал, слушал и не слышал — жаль. А то б убили, тоже хорошо — тишина, покой, забыться. О-о, тот Макс, что сидел внутри, в душонке, он сам искал смерти, хотел исчезнуть, а вер-рнулся! Выл. Не мог ни сдохнуть, ни в себя прийти. Затих, забылся в звере.

Шёл по следам тех, злых и вкусных, что сперва поймали, да сбежал. От которых вспомнил имя, но сбился вдруг. Нашёл больших тупых зверей, топтали, били, злы! Макс тоже зол, и бил, и рвал, и жрал, и гнал! О-о-о, как тяжко жить, как голодно. Бежал за ними — хоть добыть. Вдруг дождь пустился. Вода потекла по морде, он пил, срасталось тело. Зажили раны, но весь больной остался, боль с ним всегда, и тремор, и страх, что не найдет людей. Устал, отстал, не видно, запахи слабы. И вдруг нашёл других. Так много…

Зверя отбросило выстрелом, или сам отпрыгнул? Тут же загрохотали пулемёты в железных руках спецов, посылая свинец в тяжёлую стену дождя, туда, где темнело упавшее тело.

— Граната! — гаркнуло в наушниках.

Женька услышал выход и взрыв. Оглох. Отряд палил в противника из всех стволов сразу, щедро рассылая смерть вокруг, а широкая тропа и пропитанный влагой подлесок поглощали её. Во все стороны летели скошенные ветки и листья. Затем стрельба стихла, и только дождь по-прежнему хлестал из равнодушных ко всему на свете туч. Неужели всё так просто кончится? Нет, на земле тела не было, лишь лежало искрошенное выстрелами бревно. А зверь исчез, растворился в листве, палили впустую…

— Отставить!

Группа заняла круговую оборону, спрятав Женьку с Жулем за спинами. Вперёд он не лез — ума хватало, стоял и слушал, как звенит в ушах, глядел на железные горбатые спины людей-роботов и головы в закрытых шлемах людей-роботов. Женьке впервые в его взрослой жизни рейнджера было пиздецки страшно иррациональным детским страхом, и стоило больших трудов этот страх не показать, не облажаться перед группой. Все напряжённо всматривались в дождь.

— На девять часов! — крикнул сканерщик, и пулеметы заговорили снова, басовито зачастили тяжёлым языком.

Вурдалак выпрыгнул из-за туши рогачихи, но не напал, просто вильнул в сторону и скрылся в стене дождя. Высоко над головой пророкотал раскат грома, длинная белая молния с оглушительным треском разорвала пополам небо.

— За ним! — приказал главный. — А вы стойте здесь, — бросил рейнджерам.

Половина спецов пустилась в погоню, могучие фигуры экзоскелетов с грохотом скрылись за пеленою ливня в зелёной чаще. Кажется, они догнали вурдалака, потому что снова засвистели пули, сотрясая и кроша подлесок, загрохотал гранатомёт, и сразу же раздался вопль:

— Сука, я триста! Филипп, уёбок! А-а-а…

Филиппом звали гранатомётчика, кажется, попал в своего. Женька бросил взгляд на товарища — Жуль был собран и сдержан, без малейшего следа паники он высматривал противника. Вдруг схватил Женьку за шею и прижался к уху ртом:

— Малой, — зашептал, отключив микрофон и наушник, — просто греби отсюда, слышишь? Беги на базу, прямо сейчас, ты ж совсем пацан, вся жизнь…

— Я рейнджер, — отрезал Женька зло.

Напарник улыбнулся с особенным оттенком теплоты и хлопнул по спине.

— Хуеджер.

Женька слушал, как стихают звуки боя, как стрельба где-то там, в зелёнке за пеленой дождя, сменяется криками, и крепко сжимал винтовку, заряженную серебром. И вот настала тишина, шуршащая дождём.

Монстр рухнул сверху, оседлав экзоскелет Питона, и вода вниз потекла вся алая от страшных ран в его косматом теле, с кусками вырванной взрывами плоти. Но эти раны стягивались прямо на глазах!

Женька впервые увидел его вблизи и опупел. Голова была не волчья — мозгоеда. Уродливого, мутировавшего, но узнаваемого, подобно прототипу в карикатуре. Таким же был и хвост, но длиннорукое тело оставалось телом примата. Конечно он не сдох от свинца и железа! Питон закружился, паля себе за голову, пытаясь достать его длинным широким мачете.

— Огонь! — завопил он.

Началась всеобщая стрельба, Женька дважды выстрелил и промазал, волшебные пули достались экзоскелету, хорошо, хоть без вреда, пулей каркас не пробить. Но адский наездник был чудовищно, не по размеру быстрым и ловко прятался за Питоновым железным телом от выстрелов, не забывая уворачиваться. Вот он снова вскочил тому на загривок и с огромной силой врезал когтистой лапой по горбу своей «верховой лошади», словно знал, где находится мотор защитного механизма. И тот треснул. Вода хлынула внутрь, сыпанули искры, гигантский робот замер. Внутри бесновался главный группы, поливал всех и вся матерной бранью. А зверь, не теряя времени, с утробным рыком оттолкнулся мощными лапами, опрокинул его, и прыжком швырнул себя навстречу пулемёту, шпигующему и рвущему его плоть, прямиком на другого спеца. Два монстра, вурдалак и робот, закружились в смертельном хаотичном танце.

— Держи его! — рявкнул Питон, замкнутый в обесточенном, парализованном экзоскелете.

Железными руками спец вцепился монстру в хвост и рухнул на живот, подминая под себя его мокрое и скользкое тело.

— Держу! — крикнул он.

К ним устремился его товарищ с топором и пилой, но вурдалак щелчком отбросил хвост, подобно ящерице, весь извернулся, такой же, как и ящерица, быстрый. Чёрные когти мерзко скрипнули по металлу и вспороли шов. Второй экзоскелет пустил искру и струйку дыма, тут же забитую дождём, и замер бесполезной грудой металла.

К такому повороту Женька не готовился — зверь в самом деле понимал, что делает. Словно обладая человеческим разумом, он портил электромоторы, превращая боевых роботов в бессмысленный хлам. Да что ты такое?!

Рядом грохнул выстрел, и кудлатая башка бесхвостого теперь монстра резко и скупо дёрнулась от прямого попадания.

— Есть, — спокойно сказал Жуль, перезаряжая винтовку.

Женька готов был поклясться, что видел, как от меткой пули напарника лопнул и брызнул во все стороны глаз, но вурдалак тряхнул башкой, словно муху прогонял, и тяжело уставился на них одним янтарным глазом и кровавой дырой на месте второго. Он и не думал подыхать. Он ухмылялся во всю свою зубатую пасть!

— Да сдохни, пидор, просто сдохни!!! — яростно закричал последний упакованный и рабочий спец, врубая электропилу и бросаясь врукопашную.

Громыхнуло так низко, что Женька присел.

— От пидора. Слышу, — членораздельно произнёс вурдалак, ловко увернулся от удара пилы и в два прыжка скрылся из виду.

Из бесполезных теперь супер-костюмов выбрались спец с татуировкой мозгоеда на плече и Питон. Оба были в ярости, оба светили беззащитным и голым мясом перед лицом гиблого леса.

— Оно говорит? — онемевшими губами спросил Женька. — Это что, человек?!

— Оно им недавно являлось, — поспешно отстёгивая гранатомёт от замершей навеки железной руки, ответил Питон. — А ведь хорош, мерзавец!

И это были его последние слова. Голова треснула, как гнилая тыква, если бывают тыквы с багрово-белой мякотью. Раскололась пополам от удара чудовищной силы, фонтаном плеснула кровь. Новая молния разорвала небо и лес, дорогу и грозовую тьму. В ослепительной вспышке онемевший Женька увидел вурдалака — тот никуда не делся. Стоял чуть поодаль, по-человечески, на задних лапах. В передних же словно яблоко держал расколотый череп и длиной мордой кушал ленч. Затем отшвырнул пустую теперь башку Питона, обвёл их взглядом целёхоньких глаз янтарного цвета, и попросил:

— Убейте.

Женька взял упор, прицел и выстрелил — теперь не промахнулся. Серебряная пуля легла прямохонько в грудь, за нею, рядышком, вторая. Зверь дважды вздрогнул, как всякий раз при прямом попадании, и… Ничего не изменилось. Или нет?! Вурдалак поднял острые уши, словно прислушиваясь к чему-то в себе, и вдруг затрясся, кудлатая бурая шерсть встала дыбом, светлея на глазах, меняя цвет всего его огромного тела.

«Началось!» — с замирающим сердцем подумал Женька. И кончилось. Перед ними стоял серебряный зверь, при вспышках молний шерсть, покрывавшая могучее тело, отливала белым металлом, кроме лысых шрамов и кровавых мест, где только что прошла регенерация. Подобно изощрённой работе скульптора, неизлечимо больного шизофренией, он даже был прекрасен по-своему. И он смотрел на Женьку.

«И я взглянул, и вот, конь бледный, — вспомнил тот, — и на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним, и дана была ему власть над четвертой частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными».

— Ты что. Наделал? — спросил зверь земной и пошёл на него.

— Беги! — гаркнул Жуль и выстрелил ультразвуком.

Серебряный монстр взвизгнул и отпрянул. Из второй руки Жуль тут же всадил в него пулю. Зверь упал, но упрямо поднялся и снова получил ультразвуком, отчего глухо заворчал — не нравилось!

— Это приказ! — рявкнул Жуль. — Приводи подкрепление!

Женька не побежал. Они втроём — он, напарник, и спец в последнем рабочем экзоскелете, наседали на монстра с трёх сторон. Жуль глушил ультразвуком, Женька расстреливал в упор с тупым остервенением обычными разрывными, а спец бил кулаком, крошил элекропилой и, Женька видел — распорол серебряный бок, едва ли не пополам разрубил! Затем оттяпал лапу. Но истекающий кровью зверь вдруг совершил обманный бросок. Спец вскинул железные руки, не давая оседлать себя и разбить мотор. Монстр поднырнул под его боком, резво развернулся и прыгнул на Жуля. Сбил того с ног, ударил в грудь, одним укусом — едва коснулся — вырвал лицо и с хрустом сгинул в лесу.

— Нет, нет, нет! — забормотал Женька, опускаясь на колени в размякшее вязкое болото — так размыло тропу. Он забыл, что рейнджеры не плачут, и слёзы сами по себе хлынули из глаз. Или это дождь стекал? — Чёртов лягушатник, не смей меня бросать!!!

Напарник, кажется, слышал. Он поднял руку и показал ему средний палец. Кровь при дыхании выплёскивалась крупными каплями из дырки в мышечно-костяном месиве, их тут же смывало. Женька приподнял его голову, чтобы тот не захлебнулся дождевой водой.

— База, срочно прислать эвакуатор! — заорал в рацию спец. — У нас двухсотые, трёхсотые!!!

— Ами, не умирай пожалуйста, — просил товарища Женька. — Ты ещё не всех тянок трахнул. Мы не затащили в баню фиксика…

Жуль попытался что-то ответить, но языка больше не было, из горла вырвалось мычание и стон. Вот он булькнул в последний раз, дёрнул ногами и вытянулся. Поражённые, раздавленные Женька и спец посмотрели друг на друга. По ним двоим, по трупам вокруг, барабанил безжалостный дождь. Группа была разбита, а зверь ушёл.

Вдруг кусты подлеска затряслись и оба вскинули оружие: электропилу и ультразвуковую пушку, которую успел подобрать Женька. Как теперь он ненавидел вурдалака — не передать. Даже скулы сводило от лютой злобы — зубами рвал бы, как тот! Но из кустов вылез отнюдь не серебряный монстр, а толстый, расхристанный, бородатый и рыжий мужик с вытаращенными от ужаса голубыми глазками, в простом охотничьем костюме, мокрый, как хлющ, с огромным рюкзаком за спиной.

— Помогите, — пробормотал он. — Спасите меня!

— Ты кто ещё такой? — угрюмо спросил Женька.

Вместо ответа мужик разрыдался в голосину, как ребёнок.

Он оказался зеком из гранитного карьера. Всхлипывая и поминутно вытирая широкое лицо, он рассказывал свою историю, и с каждым его словом Женька всё больше мрачнел от стыда за собственное невежество и серебряные пули. Вурдалак оказался метаморфом, жертвой неудачного эксперимента. Что не отменяло дикой ненависти к нему и желания уничтожить. «Зубами рвал бы, — подумал он. — Зубами?»

— Так и знал, что здесь служивые покопали рылом, — фыркнул спец. — Эй, куда собрался? Вот же транспорт…

Женька проверил лямки рюкзака, повесил на плечи винтовку, парализатор, приладил к поясу ультразвуковую пушку.

— За помощью, — бросил он. — Жуль велел привести помощь.

— Не тебе решать, — строго сказал спец. — На это есть начальство и протокол…

— А когда начальство бессильно, — перебил его Женька со злостью, — а протокол не работает, остаются те, кто решит вопрос радикально.