Дневник метаморфа

Глава 37. Побоище

Шульга уже видел работу мозгоедов, тогда, давно, на арене. Теперь их было больше, гораздо больше, но и звери стали иными — сытыми, культивированными. Фермерскими, блядь. Земля покрылась их разорванными мёртвыми телами, которые расшвыривал серебряный безголовый монстр.

Однако волна живых и яростных бестий окатывала адскую тварь — и отступала; окатывала, и снова отступала, словно водоросли и рыбу оставляя на земле погибших и раненых.

Когда-то тонкий вой, издаваемый в бою их глотками, привёл Алексея в ужас, но с тех пор он слышал ангельскую трубу и в целом получил такой переизбыток ужаса, что больше ничего не боялся, будто какой-то кувшин внутри наполнился, и теперь ни капли страха в него не помещалось. Страшно было только, что пострадает чужой ребенок там, внизу. Её мамка недвусмысленно дала понять, что Шульга умрет, если заявится. Ну, плевать, это роли не играло.

Он ещё немного повисел на покренившейся вышке, затем пополз вниз — пан или пропал. Причём уверен был, что нихуя не пан, просто хотел успеть увести девчонку. Подождав, пока боевая волна чуть откатится в сторону, он слез. Босиком прошлёпал к ней, попеременно оглядываясь и припадая на левую ногу. Он где-то ушиб пятку, Алексей и не помнил, каким образом и когда, но теперь нога болела. Боль — это хорошо. Боль — верный признак того, что ты жив. Боль и есть жизнь, Господь подарил ему ещё немного жизни.

— Идём скорее, пока монстр занят, — быстро сказал Шульга, подходя.

Дочь Светланы посмотрела на него как на безумца, закусила губу и крепче вцепилась в куклу. В её глазах стояли слёзы, но было там и что-то ещё.

— Не пойду! — произнесла она. — Я не брошу ветерков.

— Глупая! Монстр регенерирует. Это мутант. Его не убить! — с досадой воскликнул Шульга.

— Стая всегда побеждает! — и вдруг: — Дядя Лёша, это ты?!

Голубые глаза распахнулись. Кажется, только сейчас она разглядела его и узнала в потрёпанном и грязном, заросшем густой неопрятной бородищей лице знакомого когда-то щеголя, облаченного в кожу ящера, увешанного янтарём. Алексей вообще сомневался, что девчонка его вспомнит, всё-таки три года прошло, и теперь не знал, рад ли…

— Я, раклэ. И ты меня спасла. А теперь скорей пошли отсюда…

Он взял её за плечо, но та с гневом вывернулась из-под руки и отскочила.

— Я не вернусь без ветерков! Посмотри, сколько их погибло! Я не побегу, это низко.

Алексей сделал вид, что смирился и стал искать свою обувь. Левый ботинок нашёлся неподалёку, но правого не было, один дьявол знал, где ботинок мог находиться. Тогда Алексей расстегнул комбез, стянул через голову зловонную футболку, разорвал по шву и обмотал босую ногу, а комбез надел на голое тело.

— Где твоя мать? — спросил.

Девчонка не ответила. Стиснув зубы и тяжело дыша, она смотрела на побоище, и он посмотрел вместе с нею.

По влажной, пропитанной водою глине стекала кровь, кругом лежали мёртвые мозгоеды, но и безголовый монстр теперь покрылся глубокими ранами. Сперва дыры в его теле зарастали, однако вскоре что-то изменилось, звери будто поняли, что так врага не одолеть, и стали жрать его заживо. Удар, укус, уход, прыжок, рывок, уход. Тот всё чаще ревел от боли и бессильной ярости, сбивая их с себя, кроша, увеча — слишком быстрый и сильный, но не бессмертный, нет. Словно шершень в муравейнике, он выдыхался. Кусок за куском таяла плоть, набивая серые животы. Всё меньше падало мёртвых, когда откатывалась боевая волна: оставшиеся учились в процессе боя, но и стая таяла — Шульге казалось, что полегла половина. Однако страшная работа двигалась, хоть и медленно: серебряный зверь не успевал восстанавливаться. Как прах возвращается к праху, кровь мозгоедов возвращалась к ним же, чтобы с ними остаться.

Вдруг комок кишащих хищных тел перетёк для нового удара и девочка что-то увидела. Она ахнула, швырнула куклу и подбежала к павшим. Упала на колени, пачкаясь глиной и кровью, стала поднимать и гладить мёртвых зверей — разумеется без толку. Внезапно с громким визгом, как фурия, девчонка вскочила и ринулась в общую драку. Сердце ухнуло, Шульга побежал за ней. В последний миг успел перехватить в прыжке и поволок в сторону.

— Ты что, — бормотал он, — ты что! А ну прекрати!

Она билась как бешеная и до крови укусила в плечо, словно не ребёнок, а маленький дьявол в его руках оказался. Пиналась ногами, попала в живот и в пах — тогда отпустил, бормоча проклятья, а девчонка снова кинулась в гущу битвы. Без оружия, без зубов, без когтей. Таким беспомощным морально и физически Алексей давно себя не чувствовал, он плюнул с досады и упрямо похромал за нею следом, как суицидник.

Стая отгрызла серебряному монстру лапу, и та извивалась на земле, намертво вцепившись когтями в какого-то зверя. В последнем укусе тот вонзил в неё зубы, да так и сдох. Девочка с ненавистью принялись топтать лапу, била ногами и прыгала по ней, пока та не разжалась, а потом впилась зубами и стала рвать с рычанием, с остервенением, сама как дикий зверь. Шульга с ужасом увидел, как содрогнулась её горло — по нему прошёл кусок проглоченной плоти. Он схватил чёртовку, потащил в сторону, потому что волна мозгоедов снова катилась на них, преследуя и разрывая хаотично мечущуюся, страшную свою добычу — обглоданный кровавый остов адского зверя. Тот больше не сражался, ослаб. Шульга снова получил второй болезненный укус рядом с первым.

— Нихуя, дорогая, так не пойдёт…

Невзирая на боль, отволок девчонку в сторону. Разжав зубы, засунул два пальца в кровавый рот и дальше, в горло, нажал на корень языка. Девчонка выблевала кусок сырого мяса с серебристыми волосками, резко вдохнула и подавилась рвотой.

— Это мой Серый! — яростно закричала она, едва откашлявшись. — Монстр убил его! И королеву убил! Пусти, ублюдок, или сдохнешь!

— Не пущу, — сказал Шульга. — Я по-любому мертвец, раклэ. Посиди со мной.

Она как-то сразу обмякла в его руках и зарыдала, а он сидел и гладил её по голове.

Нужно было что-то сказать, и он вспомнил фразу собственного отца: «Есть люди, а есть еда», или цыганскую бабку: «Сказал Господь: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, да страшатся и да трепещут вас все звери земные, и весь скот земной, и все птицы небесные, все, что движется на земле, и все рыбы морские: в ваши руки отданы они; все движущееся, что живет, будет вам в пищу…» Но девчонка, только что пожиравшая сырую плоть монстра, его не поняла бы правильно. К тому же эти мысли принадлежали не ему, а разбойнику, которого Шульга похоронил. Нет, это не был её персональный кролик, Алексей с гадливостью отверг эту мысль и сказал:

— Я знаю, как тяжело потерять друга, раклэ.

И он не лгал ни капли. Чёрт, Капелька, так её зовут.

— Твой зверь дрался за тебя и погиб в бою, как мужчина и воин, — сказал затем. — Это правильная смерть.

— Не бывает правильной смерти, — зло ответила Капелька. — Любая смерть — неправильная.

Монстр попросту перестал существовать. Стая сожрала его без остатка. Мозгоеды сточили даже кости, оставив серебряную шерсть, зубы и когти, и теперь бродили ошалелые, раздутые, нюхая павших, о чём-то цокая. Их осталось не больше двадцати, и многие из них были ранены. Но эти, целые, смотрели на Шульгу с открытой неприязнью, и он застыл неподвижно, как камень. Одна часть Шульги боялась, что пришёл его черёд, но другая знала: он покаялся и Господь его спас.

«Если останусь жив — ни единой чужой жизни больше не возьму, ни людской, ни звериной» — подумал он, обмирая.

Девочка снова оставила его, идти за ней он не решился и просто смотрел. Она плакала над старым своим зверем и над мёртвой самкой, такой дряхлой, что неизвестно как она смогла пойти в последний бой.

— Она услышала запах монстра на ботинках рейнджера и узнала о нём, — сквозь слезы промолвила Капелька. — Но сперва не хотела идти — не моя война, сказала, пусть двуногие сражаются.

— Ты понимаешь их? — осторожно спросил Шульга.

— Немного, — сказала она. — Но вдруг прозвучал сигнал о внимании и готовности, сигнал, что пришла пора перемен… Она решила, что её призывают действовать, и повела всех. А теперь они мертвы. Мой Серый мёртв!

Зверь чихнул, из носика выскочила сопля.

— О, малыш! — завопила Капелька, хватая и целуя окровавленную морду, слёзы потекли ручьём. — Дядя Лёша!!! Отнесём его домой скорее!

На секунду Шульга подумал, что даже трупы мозгоедов можно о-очень выгодно продать фармацевтам, но и это были не его мысли, а того, уже сдохшего, и он прогнал их. Позже он вернётся сюда с лопатой, если надо, и похоронит тела.

Алексей нагнулся и поднял изувеченного зверя, проткнутого гигантскими когтями, покрытого старыми и новыми шрамами — и те, другие, его не тронули. Вместо этого вперед вышла самка с седеющим носом, распоротой холкой, с небольшим окровавленным висячим выменем и сухо заклекотала.

— Что она говорит? — спросил Шульга.

— Что семья всегда возрождается, — тихо ответила девочка, — и становится сильнее. Это новая Мать матерей.

Зверь в его руках приоткрыл одно веко, вздохнул и уставился янтарным глазом. Кажется, тоже вспомнил.

— Показывай дорогу., - сказал Шульга.