Дневник метаморфа

Глава 35. Тенго

Она теперь боялась своей собственной искры и новой блескавки гораздо больше, чем гордилась ею. Во-первых, Тенго уже знала, что пиявкин яд никаким ядом не был, а нёс в себе Хранителей Крови, наделивших её искрой, как сказал малыш шаман — по прихоти Первомужа. Кстати, так Хранители в Нико с Больным Братцем и попали, хорошо, что Нико всё растолковал, ведь она всё не могла увязать Хранителей с ВАКЦИ НОЙ. И плохо, что он так некрасиво поступил — выделил Хранителей, лишил их дома, сделал Братца чудовищем, немудрено, что первошаман сердился. Во-вторых, после разговора с Умельцем она стала понимать, что наделена ответственностью. Осознав, сколько убила живого вокруг, сколько зверей и рыбы бессмысленно погибло, и как оскорбила этим Хранителей, Тенго чуть не умерла от горя и заснула смертным сном, из которого разве что шаманка выведет. Не специально, просто так случилось, и хорошо, как ей казалось, потому что такой глупой, безответственной и вредоносной можицы Мировое яйцо не видывало. Но её замечательный супруг и господин Нико, выносивший их драгоценных детей, очень здорово придумал, как её разбудить. Тенго не просто так решила поначалу, что он шаман. Нико в самом деле был умный, как шаман! А теперь ещё и волну пускать научился, умел найти пищу и увидеть опасность, вообще стал молодец. Так вот, Нико придумал, как не только кувшиночные сны смотреть, но и самому их показывать. Он сказал: осо ЗНАНОЕ сно ВИДЕНИЕ. Для того, чтоб знать и видеть во сне, следовало лечь вибриссами прямо в усики дома, а когда уснёшь — понимать, что спишь, и как следует думать, максимально подробно. Вот он и придумал СУД.

Суд походил на совет старейшин, когда разбирают, кто выпустил хищную губку, пожравшую икру форели, и теперь должен возмещать обрыблением, только шаманка не выносит ПРИГОВОР, а ищет виновного, если тот не признаётся — подходит к каждому и в усы усами тычется.

Порой случались конфузы: престарелый двоюродный кузен, бессамочный холостяк, ни разу не ходивший с яйцами, уличённый во вредоносности, отчаянно уверял, что никакую губку не выпускал, а на обрыбление идти отказался. Он смертельно боялся, что кто-то из холостячек подкараулит его у икры, парализует и отложит яйцо — в молодости его дружок умер от первого же яйценоства, с тех пор кузен панически боялся самок и в каждой видел алчную хищницу, даже в собственных сёстрах. Как-то по-хитрому его тогда старейшины наказали, Тенго точно не помнила, кажется, пристроили смотреть за чужими детьми в кувшинке совета… В общем, суд ей муж приснил такой настоящий, что Тенго мигом пришла в себя. А тут и в самом деле скопилось дел невпроворот: валить искрой деревья, дробить валежник, ломать сучья, таскать на реку и восстанавливать запруды, которые без сноровки не особо и строились, и ни волна, ни искра в этом деле не помогали. Еле сделали первую запруду вверх по течению!

Плюс был один — она НАТРЕ НИРО ВАЛАСЬ, научилась контролировать силу искры, а также быстро попадать в хранилище и выбирать небольшие блескавки. Она больше не нуждалась в ШО КЕ РЕ для подзарядки, а словно запомнила дорогу в Яйцеклад Первожены, сходив туда дважды: во сне, в Первоприюте, и в своём первом бою. Волна, искра ей вслед, и вот огромное дерево с треском рухнуло как раз в нужную сторону, кроной перегородив реку, даже дробить и тащить не пришлось, им просто повезло.

Потом Тенго нашла и прогнала ящерицу, которая приплыла по течению, а потом взяла и кладку на отмели отложила. Зачем бобрятам такое соседство? Выведутся, начнут безобразничать, всё и всех подряд жрать, ну уж нет. В озерной общине, если ящерную кладку находили, то непременно забирали — нечего нестись где ни попадя, к тому же вкусно, если яйца свежие, с полупрозрачной кожурой. Эти были хороши, они с мужем съели белки, а жирные желтки скормили детям.

Бобрята быстро привыкли к новым соседям и перестали прятаться. Тенго радовалась, глядя, как они выбираются из нор, чтобы набить животы травой, как длинными зубами грызут веточки подлеска или играют на отмели. Она насчитала не меньше десятка детёнышей, уже сейчас по размеру больших, чем она сама, это значило, что бобровнику вымирание не грозило. С одним понюхалась нос в нос и разошлась в мире. Тенго пыталась их рыбой кормить, но те не знали иной пищи, кроме растительной и не ели, а паслись в траве. Она тешила себя мыслью, что эти звери запомнят: дакнус — не враг, даже если бобровой матери лично из неё не вышло, что немудрено, ведь где дакнусы, с Хранителями крови, а где бобры.

Пока суд да дело, то есть, пока Тенго спала, а после строила запруды, дом успел глубоко закопаться. Он стал странным, ни у кого в общине такого дома не было: весь шишковатый изнутри из-за искры, как комната Умельца, и криво сросшийся снаружи, в местах укусов: битый, дёртый, ломаный и самый бывалый на вид, словно не кувшинка, а стайный хищник. Тенго удивлялась, как он не сдох вообще. Дом нашел проточную воду с влажным берегом и решил, что тут ему самое место, а когда пришла пора сплавляться дальше — ничего не получалось сделать, хоть искрой его бей, хоть зубами грызи, он только выбрасывал все новые защитные шишки и деревенел. В озере покалеченные ящером, но выжившие дома на всю жизнь запоминали ужас нападения. Жить в таком доме нельзя, даже если стенки срослись, держали воду и дышали воздухом — он постоянно снил кошмары, и бедные, выжившие после атаки дакнусы, раз за разом видели во сне гибель близких. Порченый дом отлучали от общих кувшиночных корней и выставляли на отмель, там они зарастали слизью, дичали и жили ловлей малька. Их же дом теперь боялся бобров. Однако муж и тут справился! Домовитый Нико полюбил кувшинку и дал ей имя — Бобик. Он улёгся вибриссами в усики и приснил кувшинке, что бобрята выросли и разрывают её на части. Бобик понял, что здесь ему не выжить, и к восходу солнца сам по себе выкопался.

Они покинули бобровник и поплыли вниз по реке, теперь осторожные и более сильные, поочередно пуская волну, Нико говорил — СКА НИ РУЯ окрестности. Один только раз проморгали ящера, и то лишь потому что отвлеклись, вылизывая друг друга, но Тенго легко с ним справилась, лишь на секунду закрыв глаза и выбрав самый малый прутик из яйцеклада Первожены. Бдыщ! И ящер бросился наутёк, аж брызги столбом. Может Тенго ещё не искритель, но можица — что надо. В тихих местах реки пробовала выносить детей на воду. Нико утверждал, что рано и небезопасно, но ей хотелось узнать, поплывут ли, и те поплыли, их носики по природе очень правильно закрывались, и она стала учить их задерживать вдох, погружая глубже и дольше.

Новыми знаниями про искру Тенго отчаянно пыталась поделиться с мужем, ей хотелось рассказать про вселенское хранилище, но слов не находилось, Тенго не знала столько разностей, как её умный муж, а тот из путаных объяснений ничего не понимал. ИНФАН ТИЛЬНАЯ — сказал, когда рассердился. Это значило — как ребёнок. Глупая. Тенго и сама знала, что умом не блещет, но всё равно обиделась и решила увиденное приснить через Бобика.

Вышло не сразу, сперва она никак не могла отличить сон от яви, а когда смогла, то лучше бы вообще ничего не выходило, потому что Бобик был ТРАВ МИРО ВАННЫЙ. И без того шишковатый, как любой искрительский дом, от этого сна он занемог и стал жёстким, словно мёртвый, утром она едва протиснулась наружу, а Нико вообще не смог выйти, потому что красивый и крупный. Ему пришлось долго уговаривать Бобика открыться и многократно испражняться в сосало, чтобы тот пришёл в себя и размягчился. Уж дом-то сна от яви никак не отличал.

— Не тревожься, нам в озере новый дадут, — сказала Тенго виноватым голосом, с усилием раздвигая лапами щёлочку и засовывая голову. — Ручной с детства, мягкий и не расстроенный, он будет снить хорошее и слушаться.

— Ни за что! — отрезал Нико и уткнулся мордой в усики.

И что бы вы подумали? Бобик послушался и открылся. Нет, с Нико ей определённо повезло.

Шум водопада они услышали издали. Оба пустили волну — за порогом река круто прыгала вниз. Это было хорошо — они почти добрались до цели, и плохо — Бобик мог разбиться. Стали совещаться — Нико утверждал, что разумнее спуститься лапами, а дом спустить на лианах, а Тенго что? Она ничего, как скажет единственный на свете, бывший и будущий яйценосец — так и сделают. Однако, когда захотели подплыть к берегу, оказалось, что река потекла гораздо быстрее и их совместных усилий недостаточно. Как они дом не толкали — его всё равно сносило. Поняли, что не справятся и придётся рискнуть.

Едва успели закрыться внутри, схватить детей и уцепиться за сосало, как дом добрался до Края Воды, на какие-то мгновенья завис, балансируя корнями, а затем ухнул вниз, набирая скорость. Тенго показалось, что она летит как птица или ныряет в глубокий омут, даже сердце замерло. А потом дом ударился о поверхность и ушел вглубину. Вот тут-таки пригодились его жёсткие створки и тело, покрытое твёрдыми шрамами — он не треснул и не раскололся, но их с Нико всё равно тряхнуло и кинуло пару раз, хотя цеплялись. Бобик ударился о камни на дне, под водопадом, всплыл и закачался — отходил от падения. Она ушибла заднюю лапу, а муж резко сел на собственный хвост и у него хрустнуло в спине. Оба уронили детей, хорошо, хоть не пришибли собственными телами, но дети всё равно распищались, а хищную губку пришибли, и теперь та еле ползла, покачиваясь и волоча хвост, не в силах толком присосаться. Жалко будет, если сдохнет, очень хорошо она чесала стенки, прям до блеска.

Высунутое сосало Бобика чуть подрагивало, будто в такт бьющемуся сердцу. Это было очень странно, ведь сердца у кувшинки не было, но затем Тенго поняла, что муж уткнулся в усики и как-то с домом общается, может уговаривает вырастить новые окна. Теперь им нужно будет много окон!

Тенго до половины высунулась из лепестков и огляделась. Дом качался на волне, создаваемой водопадом, и всё дальше от него отплывал. О-очень далеко, едва различимо глазу, ползла по озёрной глади человеческая ЛОДКА, возможно, та самая, в которую поймали когда-то Тенго, и с которой она начала свой сложный путь.

Она пустила волну так далеко, как только смогла. Тенго едва не плакала. Дыхание сбивалось, и волна падала вместе с ним, но она пускала снова и снова, и вот увидела далеко, в глубине, свою общину. Огромную, как она некогда думала, пока не повстречала Первоприют, кувшинку совета старейшин, маленькие — прочих дакнусов, и особенную, белую, чуть на отшибе, кувшинку старой Сьё, шаманки. Она закончила свой путь, больше из озера ни ластой, ни хвостом!

— Нико, вылезай, — крикнула она. — И бери детей. Поплыли к нашим!

— Цефалота не брошу. Будем буксировать Бобика, — проворчал муж, выплёскиваясь в воду. — Я копчик ушиб…

Вид у него был встревоженный и недовольный, а может хвост болел, муж зажмурился и стал оглядываться, пуская короткие волны.

Тенго прыгнула к нему, зажала уши лапами и послала самую длинную и тонкую волну, на которую только была способна, нащупывая старую, папашкину ещё кувшинку, в которой родилась, выросла и жила с семьёй голосистой сестрицы Исы.

Та сидела у сосала, чистила рыбу, а чешую собирала губкой, совсем не хищной, а обычной, без грызла. НЕ ЭФФЕК ТИВНОЙ. Зять Белрой таращился в окно — не проплывает ли мимо толстая форель. Кажется, он ходил с яйцом! Вот это радость! Племянник уже встал на задние лапки и теперь неуверенно ковылял вокруг родителей, опираясь на хвост, и стебельком водоросли дразнил вторую губку, та не хотела играть и уворачивалась. Тенго мягко коснулась плеча сестры воображаемой лапой и сказала:

— Я дома.

Иса уронила рыбу и вскочила.