Дневник метаморфа

Глава 28. Дорогой дневник

Это пиздец, я даже представить не мог, что так привяжусь к этим жирососам, которые чуть не сожрали папашу. Они больше не были яйцами и не вбрасывали эндорфины в мою грешную кровь, но отлипнуть от них никак не получалось. Я все время либо вылизывал детей — они мне казались дико вкусными, либо жевал им рыбий жир, который выплёвывал аккуратно прямо в грызло, как научила супружница. И очень мне эта биологическая возня нравилась, даже хвост вилял сам по себе. В конце концов, это вылупилась моя первая кладка! Кажется, я окончательно расчеловечился. Впрочем, по утрам, если Тенго не видела, проверял своего краснолицего толстячка, дорогого пеструнчика, оставшегося на прежнем месте — глубоко внутри пустой яичной выемки, которая, к счастью, стянулась, а то поначалу отвратительно болталась при ходьбе и порядком болела со стороны брюшной стенки, в тех местах, где дети вгрызались грызлами. К счастью, прионы наделили меня прекрасным иммунитетом, и раны зажили сами по себе, без тампонов с антибактериальной мазью, о которых я на полном серьёзе поначалу думал и сожалел.

— Как ты их назовёшь? — спросила Тенго.

— Почему я?! — удивился, приятно стало.

— Ты выносил, тебя чуть не съели, называй.

Вот тут я весь извёлся в мыслях. Начал, конечно же, с самца. Вглядывался в слепую пока мордаху, покрытую мягким бежевым пухом, в розовое грызло, и думал.

Сперва хотел назвать сына Володей, потом Иосифом, но в конце концов плюнул и дал имя Карл. По крайней мере в сложных моментах смогу взывать к нему: «Это же электрический скат, понимаешь, Карл?!» А уж тогда понятно стало, что самочка — однозначная Клара.

Взятые с Первоприюта редкие виды мы больше не трогали, Тенго была чрезвычайно ловка в воде и охотилась со стабильным успехом, попеременно используя то электрический заряд, то «брачные» шипы, порой притаскивала добычу в два раза больше по размеру, чем сама, преимущественно травоядных рыб — у черепах и хищников было жёсткое обезжиренное мясо, в то время как дети постоянно ели, и я, к большой радости супружницы, ел вместе с ними. Если честно, я начал сторониться её — всё время опасался, что она отложит новые яйца.

С цефалотом у меня царил мир, дружба и жвачка, при том, что разумным его назвать я никак не мог, обычная собака, несомненно, умнее, но собака тебе не вырастит кресло, чтоб с комфортом плыть по реке и наблюдать за округой, а цефалот — да! Главное попасть усами в тычинки, растущие вокруг сосала, и как следует вообразить нужный предмет. Мы усиленно кормили дом экскрементами да остатками наших обедов и завтраков, он существенно подрос и совершенно забыл о хищных повадках. Теперь у нас была, так скажем, приличная студия-однушка, до блеска вычищенная первоприютской губкой. Этот биопылесос не покладая грызла трудился денно и нощно, пищи ему хватало, агрессии почти не демонстрировал — боялся Тенго. Я хотел сделать домашний кинотеатр и несколько раз детально представлял, уткнувшись в тычинки, телевизионный экран, показывающий фильм, но цефалоту телек оказался не по сосалу, он долго тужился и породил прозрачный прямоугольник в лепестке — окно. Ну что же, и на том спасибо.

Останавливаться на достигнутом я не собирался и надеялся, что скоро удастся раскормить цефалота настолько, что тот разрастётся и разделится на несколько частей-комнат, но Тенго умоляла подождать и сперва сплавиться по реке к её родичам. Которые, кстати, неизвестно как меня воспримут, этот момент тревожил. Другой тревожный вопрос состоял в том, что я оставался беспомощным, словно яйценосец, практически балласт на нашем корабле. Ел, что супружница приносила, случись с нею что — сам бы помер с голоду, уморил бы детей и цефалота, дорогой дневник! Пробовал охотиться, но ничего не поймал, вроде и плыву довольно быстро, гребу перепончатыми лапами, практически ласты надел, но не вижу нихрена со своим минус пять, даже улиток с трудом собрать могу — у меня по-прежнему не было волны, этого внутричерепного аппарата УЗИ, этого локатора, сканера, увеличителя. И если с цефалотом наладить контакт получилось, то эхолокация и не думала развиваться, как я не жмурился по совету Тенго и как плотно уши не затыкал. Печаль, беда, огорчение. Третий тревожный момент заключался в пломбире. Обещание, данное первошаману, следовало исполнить чем поскорее, только как это сделать?! А если обмануть, то не сожру ли я в один прекрасный день рыбу с индивидуально разработанным «киллером из малых», которая станет моей последней пищей? Параллельно я не мог не думать о том, какие дикие возможности открыло бы для человечества обладание аборигеном, способным сотворить как биологическое оружие, так и всевозможные медикаменты на прионной основе. Не «изнасилованных», продуцирующих Максов Паркинсонов, а «правильно упрошенных». Чёртов малец был ходячей суперлабораторией! Положим, похитить его особой проблемой бы не было, но как заставить сотрудничать? Да никак. Но можно попробовать его подкупить…

Я представил ручейные грузовики, полные мороженого, чередой стоящие к Первоприюту, забор под напряжением на всей территории, вышки, всё как у вояк. Внутри цефалота вокруг сосала сидят ручейные менеджеры высшего звена, проникаются мудростью биоцивилизации, временами испражняясь. Ручейные спецы в хим защите от желудочного сока лезут вниз с коробками пломбира, а там на ложе — раскормленный первошаман в первой стадии ожирения, он в плену своих желаний и не может отказать Ручью в новых и новых просьбах, поедая новые и новые виды мороженого. Специальный лаборант вылизывает шаману жопу, чтобы тот не нагибался. Я загудел от смеха.

Чем дальше мы отплывали от Первоприюта — тем чётче обрисовывались берега. Река постепенно вернулась в своё русло, полноводная, она катила свои волны к озеру Тенго, одному, кстати, из самых глубоких озёр янтарного мира. Там, где не разлилось наводнение, над самой водой глухой стеной стоял нетронутый лес, горбатился корнями, нависал сучьями. Мы видели могучих рогачей, смело заходящих в реку и пьющих воду, огромная самка подняла голову и проводила наш цефалот косым недобрым взглядом. Повстречали и ксенооленей, робкими стайками приходивших водопою, готовых в любой момент брызнуть врассыпную.

— Гляди! — Тенго ткнула пальцем в «окно», получившееся у меня вместо телека.

— Что? — я прищурился, раздвигая глаза пальцами, чтоб немного навести резкость.

Растяпа, забыл очки в Первоприюте, одурев от рождения детей и первошамана!

Сперва мои паршивые глаза ничего не увидели, затем заметили валежник у берега, но я уже видал так много валежника, что просто пожал плечами. Вдруг одно бревно подпрыгнуло, распахнуло пасть и ушло под воду с недостаточно расторопной оленихой. Остальные бросились прочь.

— Ящер! — с ужасом шепнула Тенго. — Хорошо, что не к нам прицепился, они вскрывают кувшинки как кон-сер-вы.

Я встревожился. Где есть один реликтовый крокодил — найдутся и другие…

— Ты же током бьёшься, — говорю. — Как электрический скат. Вот и врежь ему, чтоб обуглился.

— Я с таким большим не справлюсь, — зажмуриваясь для эхолокации ответила супружница, — я же просто можица, могу, но не умею, понимаешь? Вроде рядом с нами их нет… Есть жирный сом в яме… Ай, не пойду, боюсь.

Губка подползла к моей лапе и попыталась аккуратно прицепиться к мизинцу. Противный пылесос периодически имел ко мне дело! Также приходилось следить, чтоб она не забралась в колыбель. Тенго щёлкнула её искрой, губка съёжилась, отпрыгнула от нас и направилась в другую сторону, всем видом показывая: «А я-то что? Я ничего».

— Искритель назвал меня можицей, это как ученик, — сказала Тенго невесело. — В озере на ящера зовут шаманку, если издали увидят, та ему поёт и он засыпает, тогда все его травят сообща брачными шипами в грызло и утаскивают. А если не увидят, и начнёт кувшинки кромсать, тем больно и они по корням передают сигнал на всю общину…

Супружница вздохнула, но тут же забыла про огорчение — Карл с Кларой проснулись и принялись пищать, она сразу схватила жирного сазана из утренней добычи и принялась жевать им жир.

Я высунул голову из лепестков и оглянулся по сторонам.

«Надо было нам самим похитить крошку шамана» — подумал, подслеповато щурясь, нет ли поблизости новых «брёвен». К счастью, опасности такого рода не увидел, чего нельзя сказать о плотине. Перед нею река снова широко разлилась и затопила лес. Плотина виднелась прямо по курсу, и сперва я решил, что это вездесущий нынче бурелом перегородил русло, и только потом увидел характерные «карандаши» на берегу. Эдакие остро заточенные, с тончайшим носиком карандаши, хоть бери и рисуй. Издали это выглядело мило, но чем ближе подплывал цефалот, тем яснее я понимал, что проклятые карандаши наточены из огромных стволов вековых секвой, и точили их воистину гигантские зубы…

— Тенго! — завопил я, и в этот миг наш плавучий дом тряхнуло, словно врезался в преграду.

Он остановился, затрясся, как в лихорадке, и ушёл под воду.