Два друга

Памяти С. В. Караваева

Просторные заливные луга набухали туманом. Постепенно темнело, и краски зари уже не пылали, они были тронуты легким налетом сумерек.

В тот вечерний час я медленно шел берегом большого полон, направляясь к ночному привалу. Мой пойнтер Бок, изрядно уставший на работе по дупелям, казалось, ни на что не реагировал. Всюду царила тишина, изредка нарушаемая трепетным шумом пролетавших на жировку уток да где-то далеко появлялась и вновь пропадала протяжная песня возвращавшихся в стан косцов. Иногда из тростниковых зарослей слышалось сонное кряканье старых уток. Это они сзывали непослушных, взматеревших утят, и тогда невольно я снимал ружье, готовое к вскидке.

До привала оставалось не более километра, но у небольшого плеса пойнтер вдруг поднял голову, потянул воздух носом, а потом медленно повел к кромке воды. Я последовал за ним, и вскоре, из крепи с шумом взлетели две кряквы. Взлет птиц оказался на отблеск еще тлеющей зари, и силуэты их были отчетливо видны. На вскидку я сделал по уткам дуплет, и сверх ожидания он оказался удачным. Обе птицы упали. Я приказал пойнтеру подать уток. Одну из густой осоки он тут же принес, но вторая как сквозь землю провалилась. Мы тщательно осмотрели место падения птицы. Долго кружили по кочам, залезали в прибрежные топи, но все напрасно. Очевидно утка оказалась подранком, далеко ушла от места падения и где-то затаилась.

Наконец, мрак начал сгущаться, и дальнейшие поиски становились бесполезными. Я позвал пойтнера, и мы пошли к привалу, освещенному пламенем костра.

На привале нас поджидали друзья. Над огнем варилась уха и закипала в котелке вода для чая. Соблюдая старую привычку, прежде я решил накормить Бока.

…К удивлению всех, пойнтера у костра не оказалось, и никто не знал, куда он делся. Я начал звать его, нервничал, потом сделал выстрел, но все напрасно. Собака исчезла. Прождав еще несколько минут, сделал еще выстрел, но и опять безрезультатно.

Ночь снижалась стремительно. Небо казалось низким и черным.

Исчезновение собаки у всех испортило настроение, но что-либо предпринять в тот поздний час уже было невозможно. Решили ждать рассвета… Шло время, и кое-кто из моих спутников уже собирался спать, но я не находил себе места. Мне представлялось, что на собаку напали волки, что она попала в трясину, и та поглотила ее. Мне было не до сна. Прошло больше часа, и вдруг за костром послышался слабый шорох. Казалось, что кто-то крадется. Потом мы услышали треск сухих сучьев. Находившиеся возле огня собаки насторожились, зарычали, и вскоре из густых зарослей показалась… голова Бока с уткой в зубах. А потом и весь он, мокрый и усталый, подошел ко мне. Положив свою ношу, выжидающе смотрел на меня. В его взгляде чувствовалась растерянность. Я понял, что он сомневался в правоте поступка, который он сделал без моего согласия. Ведь его самовольный уход мог обидеть меня. Но переживая в этот момент огромную радость, я забыл все треволнения, обнял друга, прижал к себе, называл его ласкательными кличками. Видя мое состояние, Бок переживал безграничное счастье. Он будто смеялся, показывая белые крепкие зубы. Щурил глаза и лизал мои руки. Когда прошла волна восторга, я предложил ему пищу, но он отказался. Разостлав плащ ближе к костру, уложил его, и он вскоре заснул.

Поступок Бока был понятен. Он помнил, что одна из уток осталась не найденной, и отправился искать ее. Ушел один, несмотря на темень и усталость, и делал это исключительно для того, чтобы мне, его кумиру, сделать приятное. Об этом я поделился с товарищами, и те были в восторге от собаки. Начались воспоминания.

Когда казалось, что рассказы иссякли, и можно уже отдохнуть, в разговор вступил молчавший до этого, уже не молодой охотник Николай Васильевич. Он был новичком в нашей компании. Жил в Белоруссии и в наш город приехал в гости к родственнику. Привез с собой незаурядного английского сеттера Джери.

— Что и говорить, — не спеша повел разговор новый товарищ. — Ведь если собака любит своего владельца, то это значит, что он настоящий ее друг. Из рассказа хозяина Бока мы знаем, что собака скупа к дичи, но сегодня его поступок был не из этих побуждений. Бок предан своему другу. И доказал это.

За добро отплатил добром. Но мы только что видели и отношение хозяина к собаке. Стало быть, у них все происходит взаимно.

— Я не сомневаюсь, — продолжал Николаи Васильевич, что среди охотничьей братии найдутся и такие, которые душевный порыв собаки сочли бы за непослушание и жестоко наказали бы ее. Таким горе-собаководам никогда не понять, какую травму они причинили бы своим поступком животному.

Рассказчик приласкал Джери и вновь обратился к нам:

— Знаете, друзья, ведь с тех пор, как я помню себя, в нашей семье постоянно жили охотничьи собаки. Если вы позволите, я расскажу кое-что…

Дед мой держал английского сеттера Чарну. Это была прекрасная по экстерьеру и рабочим качествам собака. Вся наша семья страстно любила Чарну, но больше всех ее любила наша бабушка. Мне вспоминаются выезды моего деда на охоту и беспокойства бабушки за Чарну. Сколько всяких предосторожностей она давала старому охотнику, чтобы тот, упаси бог, не ранил или не убил собаку. Дед обещал это, но однажды не сдержал своего слова. После охоты по тетеревам, — продолжал рассказчик, — собрались на привале охотники, и среди них оказался и мой дед. У одного из охотников, как потом выяснилось, собака болела чумой. И вот, к великому нашему горю, от нее Чарна и заразилась. Болезнь оказалась тяжелой, были приняты меры, чтобы спасти нашу любимицу, но тщетно. Когда собака была в безнадежном состоянии, решили в отсутствии бабушки обратится к знаменитому профессору кафедры хирургии ветеринарного института с просьбой усыпить собаку. Ей ввели большую дозу морфия, и Чарна вскоре заснула. Сонную ее привезли домой. Но… через сутки она проснулась, как ни странно, а потом ее здоровье пошло на поправку. Представляете, какая это была радость в нашей семье, но больше всех радовалась бабушка. После этого случая она не позволяла свою любимицу брать на охоту. Дед и отец мои стали охотиться с сыном Чарны.

После болезни собака прожила еще два или три года, но всегда, даже короткую разлуку с бабушкой Александрой мучительно переживала. Как-то случилось, бабушка уехала из дома на несколько дней, и Чарна не находила от тоски места. Она отказывалась от пищи, ожидая появления своего друга. Но вот бабушка вернулась. Для Чарны это было счастьем. Она резвилась, лизала ей руки, лицо, а та взяла свою любимицу на колени и начала ласкать. Но вдруг Чарна потеряла сознание… Этот случай заинтересовал тогда крупных ветеринарных специалистов. Они установили, что смерть наступила от сильных переживаний, вызванных сначала разлукой, а потом радостью встречи…

…Рассказчик умолк, задумался, и видно было, что он вспоминает минувшее. Потом он поднялся, подбросил в костер сушняку и, согреваемые теплом, мы вскоре уснули. Лишь Бок временами будил меня своим во сне лаем. Ему наверняка снился поиск подраненной утки…

Загрузка...