Два друга

Егерь и его Кучум

Сергей Дмитрич Волков или, как мы его называли — Митрич, увлекался охотой. Не случайно в своей округе его знали стар и млад и не только, как дельного охотника, но и как блюстителя порядка, как друга природы. А когда начали создавать заказники и приписные охотничьи хозяйства, он особенно стал нужен охотничьим организациям.

Волкова часто приглашали в правление общества охотников, советовались с ним, предлагали «тряхнуть стариной» — возглавить работу в охотничьем хозяйстве.

Поправляя рукой густущую шевелюру седеющих волос и пристально глядя на репродукцию перовских «Охотников на привале», Сергей Дмитрич отвечал:

— Подумаю.

И отправлялся в свое село.

Несколько дней обдумывал Митрич предложение общества. Советовался с подругой жизни — Катей и, наконец, дал согласие.

Намеченную территорию хозяйства Волков знал давным-давно. Да и как было не знать, когда эти угодия подходили к самому селу, где он родился и жил, но все же, приступая к работе, вновь обошел их, восстанавливая в памяти охотничьи тропы, по которым еще мальчишкой пробирался с отцом.

Сейчас, как радивый хозяин, Митрич записывал все, что встречал в отдельных участках хозяйства. Так, на горелых ямах он подсчитал количество утиных семейств. На старых вырубках, поросших брусничником и малиной, егерь поднял несколько тетеревиных выводков и также записал в тетрадь. День за днем он исколесил, всю территорию хозяйства и узнал, где и сколько рябчиков, какое количество уцелело глухарей, сколько держится лосей в заболоченном, поросшем мелочами лугу.

С сельскими ребятишками Волков давно жил в дружбе, они помогали ему проводить мероприятия биотехнического характера. В летнюю пору под руководством егеря кольцевали нелетных утят и чаек. Осенью заготовляли корма для подкормки птиц, обитающих в наших лесах зимой. А когда наступали морозы и пуржили снега, ребята по указанию дяди Сережи развешивали гроздья рябины в местах, где держались рябчики. Необмолоченные снопки овса прикрепляли к сучьям деревьев для подкормки тетеревов. А там, где водились серые куропатки, ребята мешками приносили им мякину и сенную труху. Для красногрудых снегирей, желтоблузых синиц, хохлатых свиристелей и фартовых щеглов ребятишки устраивали специальные столики-кормушки. Они насыпали на эти столики семена сорняков, крупу, семечки тыквы, хлебные крошки, и любо было ребятам, когда пернатая мелкота слеталась пировать.

Но самым серьезным считалось устройство подкормочных площадок и солончаков для зайцев и лосей. Устроив такие сооружения, ребята навещали их в свободное от учебы время и радовались, увидев следы лосей и зайцев, приходивших поглодать осину и утолить солевой голод. А дядя Сережа, чтобы вселить веру в полезность ребячьего труда, часто усаживал своих юных друзей где-нибудь на полянке у веселого костра и рассказывал о жизни леса и его обитателей.

Начала охоты по зайцам ребята ждали с нетерпением, и тут уж, уступая их просьбам, Волков облачался в охотничьи доспехи и шел с ними в осенний лес погонять косых. Но во время таких выходов, главной фигурой ребята считали не самого дядю Сережу, а его огромного выжлеца Кучума. Пес этот, обладая большой силой и могучим сложением, нравился всем. Имея крутой нрав, Кучум не терпел чужих, но его отношение к ребятам было другим. Да иначе и не могло быть, ведь умная собака знала каждого хозяйского дружка в лицо. Позволяла кормить себя, затевать игры, а иногда и слушалась.

Видя такое, жители села удивлялись, как это злющий пес с ребятами становился сущим теленком. Но почем этим людям знать психику собак, ведь за небольшим исключением эти умные животные всегда терпимо, а больше дружески относятся к маленьким человечкам. А человечки эти, дружки Волкова, не приведи господь, если увидят, что кто-нибудь из взрослых или мальчишек ни с того ни с сего запустит палку в сидевшего на привязи у дома Кучума. Такой задира не жди хорошего. Во-первых сам Кучум отругает его на все село, ну а если это позволит чей-нибудь чужой мальчишка, то ребята рассчитаются с ним тумаками, а взрослый, тот тоже не избежит наказания. Ведь ребячьи головы изобретательны.

Каждый раз, придя в лес, Кучум ни за что не оставит без разрешения свою компанию и пойдет в поиск лишь тогда, когда его пошлет хозяин. И сколько было радости у ребят, когда выжлец поднимет зверя. Он, как в колокол, ударит своим сильным басом. Звуки его могучего голоса польются то злобные и настойчивые, то начнут переливаться и рыдать. Кучум был настойчив и вязок в работе, и как бы не хитрил зверь, ему никогда не удавалось опутать выжлеца. За чудесный голос и вязкость немало было покупателей на Кучума. Предлагали большие деньги и, несмотря на то, что Митрич нуждался в них, о продаже своего друга и слышать не хотел.

Но у Кучума была еще одна особенность, которая забавляла ребят. Если «дойдет» тонный зверь, и прежде чем подвязать его, Митрич поднимет большущий изогнутый рог и начнет выводить занимательные охотничьи трели, как музыкант в духовом оркестре. И стоит услышать эту своеобразную музыку Кучуму, как в такт, подражая мотиву, завоет пес во всю собачью глотку. Так и явится выжлец с песней под музыку хозяина и умолкнет лишь тогда, когда умолкнет аккомпаниатор. Бывало слушают это необыкновенное пение ребята и смеются до слез.

Много зверя во владениях Митрича. Покончат с одним зайцем, вскоре Кучум поднимает другого, и случалось, что не заметят как солнце уже опустится за лес, заря развесит огненные полотнища на вершинах старых елок. Постепенно эти краски гаснут, сгущаются сумерки, а ребята умоляют дядю Сережу еще хоть минутку послушать гон Кучума. И были случаи, когда Сергей Дмитрич уходил из леса с ребятами, глядя на вспыхнувшие осенние звезды.

Митрич не раз расхваливал мне своего гончака, не раз приглашал меня послушать его гон. Но как-то все не удавалось, и вот однажды такой случай выпал. Приехал я к нему и во время охоты и узнал еще одну особенность Кучума, о которой хочу рассказать.

Не солгал Митрич. Несмотря на черную и довольно сухую тропу, Кучум показал себя хорошим работником. Он без скола и перемолчек гонял поднятого зверя. А когда раздался выстрел, выжлец с голосом дошел до убитого. И оплошай взять во время косого, жадный Кучум наверняка не отдал бы его стрелявшему охотнику. Он и сейчас прыгал перед охотником, рассчитывая достать поднятого зверя. Утихомирился выжлец лишь тогда, когда Митрич отрезал у беляка переднюю лапку и отдал гонцу.

— У, жадный черт, — ворчал на выжлеца хозяин, хотя в голосе его, злобы не чувствовалось. — Вот так всегда, — продолжал егерь, — готов за глотку взять, если зверя берет кто-нибудь другой.

Но такая жадность ничуть не компрометировала собаку. Ведь не только гончие, но и легавые не терпят, когда убитую дичь берет не хозяин.

Мы пошли дальше. Вскоре Кучум побудил и повел следующего зайца. Беляк попал опытный, матерый. Он повел собаку заболоченым лугом. Пересекал воду, бросался в пяту, делал скидки, но Кучум не поддавался заячьим хитростям, вел без скола и гудел своим могучим басом.

Надеясь на ноги, заяц выкатил в сухой, смешанный лес с мелким подседом и, очевидно, намерен был удрать от назойливого гонца. Но так не получилось. Косой показался на лесной дороге и угадал под мой выстрел. Секунда, и заяц словно споткнулся, прилег к земле и я считал, что косой «дошел». С открытым ружьем я направился к нему, чтобы успеть взять его до появления Кучума. Но случилось черт-те знает что. Стоило мне сделать в сторону косого несколько шагов, как беляка будто пружиной подбросило. Он сделал саженный прыжок и скрылся в зарослях.

Подбежав к месту, где лежал заяц, я увидел несколько капелек крови.

— Вот, вот! — что есть мочи закричал я Кучуму. Выжлец оказался позывистым и вскоре явился.

— Ищи, Кучумушка, ищи дорогой — напутствовал я гончака. Псс тут же сунулся в заросли и без голоса зашумел вблизи меня. Я стоял наготове и с волнением ждал возобновления гона.

Вскоре прибежал приехавший со мной товарищ и, узнав о случившемся, обозвал меня мазилой. Потом появился Митрич, я и ему рассказал, как было дело, и тогда мы пришли к общему заключению, что заяц заранен, и собака обязательно пойдет за ним. Но все получилось не так. Когда Митрич закричал Кучуму — «Давай, давай!» — пес тут же вышел к нам и как ни в чем не бывало завилял хвостом.

— Ищи! — вновь довольно строго приказал Волков Кучуму.

Пес полез было в заросли, но вскоре вернулся. Теперь уж не знали мы, что и предпринять. Товарищ мой ненароком бросил: «Может, слопал?» На это обиделся Митрич, авторитетно заявив, что такого отродясь за собакой не было и, все же осмотрев морду выжлеца, обнаружил на губах заячью шерсть. Такое внесло некоторую ясность, и тут мы все, как по сговору, полезли в поиск. Вскоре один из нас обнаружил алые капельки крови. По ним мы и двинулись, держа ориентир, как по расставленным вешкам. Кучум брел сзади нас. Вид его был недовольный. Хвост болтался, как полено., и я заметил, как на такое поведение гончака хозяин посматривал косо. Пройдя еще какое-то расстояние, мы увидели под развесистой елкой холмик из сухих листьев и лесного мусора и торчавшие задние ноги беляка. Теперь уж все стало понятным, и Митрич вдруг сделался потный и красный от стыда за своего питомца и закричал, что есть мочи:

— Ах ты, сучий сын! Ах ты, ирод! Что же, жадный черт, наделал. Ведь так стыда не оберешься. Не стыдно, прячешь, как вор. Ох ты, животина, животина!

И странное дело, на угрозы хозяина Кучум не реагировал, да оно и понятно, ведь Митрич человек большой и добрейшей души только для приличия кастил Кучума, а сам был доволен его проделкой, и это пес сразу понял.

Насмеялись мы вдоволь на собачью хитрость…