Два друга

Влюбленность

В этот край Кирсанов наезжал в поисках впечатлений и натуры для будущих картин. Художник любил широкое раздолье лесного моря и после перенесенной болезни, часто общаясь с природой, чувствовал — тело наливалось силой. Сегодня Кирсанов прибыл на лесной полустанок с ранним поездом, чтобы вовремя успеть в излюбленные заячьи места. Отшагав километров десять от полустанка, он спустил с поводка любимицу Вислу, оправил снаряжение и, вложив в безкурковку патроны, для азарта гончей потрубил в охотничий рог. Певучие звуки рога эхом отозвались в лесных далях, а Висла, почувствовав волю, галопом ушла в полаз.

Кирсанов любил охоту с гончей. Ему нравилась рыдающая песня собаки, постоянное движение за гонным зверем и трепетно страстное ожидание зверя.

Поднявшись на взлобок лесного холма, художник залюбовался осенним пейзажем. Лес горел буйством красок, а в сизой дымке, где-то далеко, густой зеленью темнели хвойные боры, ширились голубые дали, они манили художника к себе, наполняли его душу смутными обещаниями.

Зачарованным взглядом ловил Кирсанов краски осенней природы, чтобы потом перенести их на полотна картин. Очнулся он лишь тогда, когда совсем близко услышал голос Вислы. Обуреваемый охотничьей страстью, он заспешил на лаз зверя, чтобы перехватить его, но не успел. Заяц оказался матерый, шел резво.

Поединок собаки и зверя продолжался долго. Наконец, на большом ходу заяц пересек овраг и вышел на художника. Прозвучал выстрел, и счастливый охотник побежал к упавшему зверю. Через минуту-две подбежала Висла. Она выжидающе смотрела на хозяина, требуя от добытого зверя свою долю. Кирсанов отпозанчил переднюю лапу зайца и отдал собаке.

Висла торопливо хрустнула позанком и опять ушла в полаз.

Подвязав зайца, Кирсанов заспешил в объятья лесных далей, и чем глубже он уходил, тем становились они шире и таинственнее. Пересекая березовую рощу, художник услышал несколько собачьих взлаев. «Это она по залегшему зверю», — подумал он и направился к собаке на помощь. Но добор оказался коротким, и вскоре осенний лес наполнился лаем гончей, а в стороне, через лесную поляну рыжим пламенем мелькнул уходивший зверь.

Старая лисица ходила широко, и голос Вислы то пропадал, то появлялся вновь. Охотник применял весь свой опыт, чтобы перехватить зверя, но это не удавалось. А время шло, и в жаркой погоне за рыжей красавицей он не заметил, как густой толпой сгрудились тучи. Солнца уже не было. Воздух становился сырым, а бездомный ветер гудел в вершинах деревьев, и вскоре хлынул дождь. Надо было немедленно прекратить охоту и где-то укрыться, и Кирсанов начал трубить в рог, голосом звать Вислу, потом стрелять из ружья, но дождь и ветер заглушали эти звуки, на которые, обычно, собака тут же приходила.

Промучившись несколько часов в поисках любимицы и промокнув до нитки, художник пошел на полустанок в надежде, что Висла, стеряв зверя, может прийти туда. Настала ночь, когда уставший и продрогший Кирсанов пришел к полустанку, но собаки здесь не оказалось, да и никто из железнодорожных служащих не видел ее.

С последним поездом художник уехал домой, чтобы утром вновь вернуться к месту охоты и продолжать поиски собаки.

…Художник открыл альбом и нашел фотографию, на которой был изображен малыш у миски с молоком. И он вспомнил, как долго уговаривал своего приятеля Рощина уступить щенка. Как принес эту малышку домой. Как радовался этому приобретению, а потом не знал какую же дать малышу кличку? Наконец, он решил назвать щенка Вислой — в память о минувших днях войны, когда в тяжелых боях за Варшаву при переправе через реку Вислу он получил тяжелое ранение.

Согревшемуся теплом жарко горевших в печи дров, Кирсанову представились первые выезды на охоту со своей воспитанницей. Из тысячи лесных запахов — травы, цветов, земли, грибной и лиственной прели — она находила нужный, раздражающий чутье — запах звериного следа и настойчиво разбиралась в нем. А разобравшись, начинала лаять во всю силу своих легких и спешить в погоню за зверем. Вначале ее голос был глухой, отрывистый, или, как говорят охотники, немузыкальный. Но вскоре он изменился, становился певучим.

Так в тревоге за собаку прошла ночь, а утром Кирсанов прибыл в места вчерашней охоты.

…Умытый дождем лес казался веселым. От земли, насыщенной влагой, шел туман, а солнце точно играло в прятки: то появляясь, то скрываясь в заоблачной дали. Но, как и вчера, поиски собаки оказались безуспешными, и, переживая тревогу за своего друга, художник с тяжелым чувством возвращался домой.

Старая, не раз побывавшая в переделках лисица вначале ходила на широких кругах, но, чувствуя настойчивое преследование собаки, пошла по прямой, через лесные дебри и топкие болота, чтобы как-то отделаться от опасности. Висла долго держала след зверя, но когда потоки дождя смыли их — погоня прекратилась. Оставшись одна, она чутко вслушивалась, ожидая позывные хозяина. Но шум дождя и завывание ветра заглушали все. Не услышав позывных, собака пыталась найти следы хозяина. Ведь так не раз случалось, когда ощущая знакомый запах, оставленный на земле, она разыскивала его, но сейчас ее попытки оказались напрасными.

Сгущались сумерки, а дождь и ветер не унимались. Места, где оказалась собака, были ей незнакомы, и тут она, почувствовав беззащитность и страх, жалобно завыла. Сколько бы так продолжалось почем знать, но набежавший ураган с корнем вырвал стоявшее вблизи дерево и, падая, оно ушибло лапу собаке. Перепугавшись, Висла бросилась бежать, ища укрытия, и лишь на лужайке, в зарослях молодых елок спряталась. Здесь было тише, а густая хвоя защищала от дождя.

Вскоре навалилась угрюмая ночь. Собаку мучил голод, болела ушибленная нога, и она, свернувшись в клубок, чутко прислушивалась, как грохотал ветер, свирепствовал дождь. Она лежала неподвижно, вспоминала свою прожитую с хозяином жизнь. Все тревоги и радости. В минуты забытья, как живой, являлся Кирсанов и прогонял сон. У нее возникало желание бежать на поиски любимого человека.

К утру от бури остался лишь свежий ветер. Небо очистилось от туч. Заря широко разливалась малиновым светом, и свет этот постепенно гнал ночные тени. И вдруг чуткий слух Вислы уловил далекие, знакомые звуки. Это были гудки паровоза. Она с трудом вылезла из своего укрытия. Окоченевшие мускулы плохо слушались. Ноги затекли и не держали тело. Пришлось сначала тренировать их, потом, приседая, разминать застывшее тело, а когда мускулы отошли, она направилась в сторону знакомых звуков. Ей хотелось скорей достичь желанной цели, но ушибленная лапа болела. Пришлось скакать на трех ногах.

Станция, на которую пришла Висла, оказалась незнакомой. Всюду сновали люди, и, казалось, что они не замечают ее присутствия. Они ожидали прибытия поезда, а когда он прибыл, все устремились на посадку. И Висла, по неизвестным нам элементам собачьего разума, решила, что попутный этот поезд — ее. Незаметно вскочила на площадку вагона, а через открытую дверь проскользнула в вагон и, как всегда, забралась под сиденье. На ее счастье пассажиров в вагоне почти не было, и посадка собаки прошла без приключений. Но когда поезд тронулся, сиденье, под которым лежала Висла, занял какой-то человек. Кто это — враг или друг — думала Висла. Но человек нечаянно носком ботинка наступил на больную лапу безбилетного пассажира. От боли собака взвизгнула, от страха сжалась в комок, ожидая: что-то будет? А человек вместо ругательств нагнулся и начал рассматривать ее. И тут встретились испуганные глаза собаки и удивленные — человека. И человек, признав в пассажирке знакомое существо, весело рассмеялся, а собака от радости заскулила. Так они узнали друг друга. Ведь это была проводница в вагоне, в котором не раз ездила на охоту Висла.

— Ах ты, негодница! — ласково сказала проводница. — Вот ведь ты где, а хозяин-то измучился, искавши тебя. Она достала из сумки ломоть хлеба и принялась кормить проголодавшуюся собаку.

На своей станции Висла рассталась с хозяйкой вагона и без приключений пришла домой. Все здесь было свое, родное, и, сознавая, что волнения кончились, она как-то сразу почувствовала невероятную усталость. Хотелось забраться в будку и заснуть. Но она сознавала, что так поступить нельзя. Надо предупредить хозяина, что вернулась, и она пошла к двери квартиры и, как всегда, весело залаяла. Но на этот раз друг ее не отозвался. Напомнив о себе еще несколько раз и не добившись ответа, она забралась в будку и крепко заснула.

Измучившись и потеряв надежду на успех, Кирсанов с невеселым чувством возвращался домой. Тревога за свою любимицу мучила его, и он мысленно выдвигал вариант за вариантом, чтобы добиться успеха в розыске Вислы. Иногда ему представлялось, что поиски ничего не дадут, что лисица увела собаку в незнакомые дали, и в лесных дебрях она заблудилась или застряла в непроходимых топях. Чтобы как-то успокоить себя, он вспомнил былые охоты и случаи, когда Висла, увязавшись за зверем, пропадала, но потом, попав на его след, неожиданно появлялась. «Ведь если вчерашний след был смыт дождем, — мысленно рассуждал художник, — то сегодняшний она должна причуять и следом прийти к полустанку. А там ее подвяжут знакомые». Он об этом договорился.

Но волнения не покидали Кирсанова. С гнетущим чувством он вошел во двор своего дома и здесь заметил то, что вызвало прилив глубокой радости. Старый соседский гусь — приятель Вислы — сидел у будки собаки и тихо о чем-то бормотал. Ведь такого в отсутствие Вислы никогда не бывало. Обычно, когда будка была пустой, гусь не появлялся у собачьего домика или забирался внутрь его. И художник, волнуясь, заглянул в будку. Там была собака. Свернувшись клубком, она крепко спала.

— Висла, дорогая, жива! — закричал хозяин, а собака, не спуская с него глаз, махала хвостом и восторженно завизжала.

…Вечерело. За широкой рекой медленно угасала заря. Небо украсилось золотыми брызгами созвездий, точно там, в беспредельной дали, готовилось великое торжество в честь влюбленных.